Podvodnik

У нас во дворе три дня назад обнаружили эту мерзость....

Этот регулярного сообщения, переделанный, судя по всему, на солярку, и шума особого не было.

Вчера очередной раз приехали с Селигера. Вот где тоже красота - рыбалка, ягоды, купание, паровоз видел живой с вагонами. Правда, издалека.

СЕКРЕТ – Да чтоб ты сгинула! – в сердцах рявкнул Миша на Нину, пилящую ему мозги по очередному незначительному поводу. – Я? – возмутилась та, но послушно растаяла в воздухе. Только домашний халат, в котором она была, осел на пол. Несколько секунд Михаил сидел с открытым ртом, пытаясь вписать увиденное в привычную картину мира, а когда понял, что, во-первых, мозг к такому не готов, а во-вторых, глаза настаивают на том, что пора моргнуть, решил спросить у опустевшей комнаты: – Чо за мирыкл? Еще немного помолчал, а потом помотал головой, будто пытаясь сбросить мысленный мусор с поверхности мозга, и настороженно позвал: – Ниночка? Ответа, естественно, не было. Михаил повертел головой в поисках супруги, допустив, что она переместилась куда-то за спину в момент, когда Миша моргнул. Но жены не оказалось ни сзади, ни сбоку, хотя халат лежал в поле Мишиного зрения. – Нинка, будить твою мать! – испуганно гаркнул он в сторону кухни. Но ответом ему было лишь урчание старенького холодильника "Донбасс-10". Мужчина еще немного посидел, прислушиваясь к тишине. А потом со словами: – Да чо за наф? – решительно встал с кресла и поднял халат, заглядывая внутрь, будто супруга могла укрыться где-то внутри валяющегося предмета одежды. Жены под халатом не было. Миша отложил халат на спинку дивана и прошел на кухню. Там он открутил крышку с бутылки газировки и сделал несколько глотков, продолжая скрипеть мозгами. Была. Послал. Исчезла. Держа в руках бутылку с газировкой, Миша вернулся в коридор, посмотрел на полку с обувью. Вся обувь жены и даже тапочки, в которых она выбегала к соседке или выносить мусор, были на месте. – Блин… – пробормотал он растерянно и вернулся в кухню. – А чего блин? – поинтересовался тоненький голосок откуда-то со стола. Миша испугано дернулся, потому что решил, будто с ним разговаривает пробка от пластиковой бутылки с газировкой. – Приве-е-е-ет! – помахало ему рукой маленькое существо. В привидений и НЛО Миша не верил. Наркотические вещества никогда в жизни не употреблял, а к алкоголю относился равнодушно. Поэтому принял появление синего человечка за эхо своего боксерского прошлого. Все-таки в голову ему прилетало не единожды. А пару раз дело даже заканчивалось сотрясениями. – Мля... – озадаченно пробормотал он. – Говорили ж доктора, что бокс до добра не доведет. – А причем тут бокс? – пропищало существо. – Ну, мне пару раз прилетало, аж до сотряса, – пожал плечами Миша. – И вот, теперь глючится. Человечек на столе хмыкнул и посерьезнел. – То есть, ты решил, что я галлюцинация и, по сути, рассказываешь своей галлюцинации о том, почему ты считаешь, что она – галлюцинация? – Ага, – кивнул Миша и схватился руками за стол, чтобы не упасть в обморок от переизбытка чувств. Перед глазами у него заплясали разноцветные пятна, изображение поплыло. – Спокойно, спокойно. Ты вон водички попей, – порекомендовала малявка, указывая на открытую бутылку. Миша схвалил газировку и в три глотка допил всё, что оставалось в бутылке. – Вообще-то я настоящий, – сообщил мальчик, – нас таких много. Просто мы тщательно скрываемся. Поэтому не стоит думать плохо о собственном мозге. Всё у тебя в порядке с головой. – Но я же тебя вижу! – с ударением на "тебя" прокричал вдруг Миша. – Это нормально, – кивнул синий человечек, – видеть то, что существует. Миша немного подумал, а затем спросил: – Домовой? – Нет, – ответил синенький. – Инопланетянин? Синенький помотал головой из стороны в сторону. – Тогда кто ты? – Существо другого вида. Если тебе угодно, то другой расы, – объяснил человечек. – Как эльфы. – Но эльфов же не существует. – Не существует, – согласилась малявка и пояснила: – потому что вымерли давно. А мы приспособились, сменили, так сказать, профориентацию. – А почему эльфы вымерли? Миша уже забыл, что всего минуту назад сомневался в реальности происходящего. Ему, – вот уж чудеса человеческой психики, – стало интересно! – Много кто вымер, не только эльфы. Домовые, например, не вписались в меняющуюся действительность, оборотни утратили возможность мутировать. Знаешь о такой болезни, как бешенство? – Слышал, – кивнул Миша. – Это и есть результат деградации вервольфов. Что-то на генном уровне пошло не так и всё, вместо оборотней – бешенство, в какой бы день луны ни укусили тебя. И, что примечательно, до сих пор непонятно, то ли людская ДНК настолько изменилась, то ли волчья теперь не имеет власти над человеческой. – Так а эльфы-то? – Какие именно? – А они что, разные бывают? – Бывали, – поправил человечек. – Тех, которые с крылышками, над цветами порхали, комары съели. – Комары? – Ну да. Там того цветочного эльфа пять сантиметров. Для него комар, что для тебя собака. Только кровососущая. Один укус – анемия, два – труп. Короче, не выдержали межвидовой конкуренции. А те, которые в лесах жили – сказали, мол, мир меняется, магия из него уходит. Ну и ушли вслед за магией. – Так! Стоп! – вдруг опомнился Миша. – Исчезновение жены моей, твоих рук дело? – Да, – согласно кивнул человечек. Почему-то Миша не удивился и не возмутился. Спросил только, как-то отстраненно: – Зачем? Человечек устало вздохнул и принялся объяснять: – Я, Миш, не первый день за вами наблюдаю. И вы изо дня в день ругаетесь, ругаетесь, ругаетесь. Посуду даже бьете иногда, да и друг друга бывает. Ну, на кой черт тебе такая жизнь? Вот, собственно, и решил помочь. – И где она теперь? – А кто его знает, – пожал плечами синенький человечек. – Может в другом измерении, может просто исчезла. Но факт остается фактом, теперь она тебе нервы мотать не будет. А ты ей. – Даже не знаю, хорошо это или плохо, – пожал плечами Миша. – Хорошо, хорошо, – заверил человечек. – А может стать еще лучше. – В смысле? – В прямом. Если ты мне поможешь, я соберу такой аппарат, который золото из воздуха будет делать. – А разве такое возможно? – Ну, жена же исчезла. Миша задумался. С одной стороны, конечно, нехорошо это, когда человек пропадает. Но синенький, вроде бы, прав. Зря они вообще сошлись. И месяца в любви и согласии не протянули после свадьбы. Вроде бы и мелочи служили причинами для ссор, но ссоры эти были сродни ураганам. А предложить жене развестись Миша не решался. Сначала думал, что будет совсем глупо разводиться, пробыв в браке какой-то месяц. Затем надеялся, что скандалы с непривычки и постепенно они с Ниной притрутся друг к другу. А потом привык и сам не заметил, как стал считать такие взаимоотношения нормой. Может, и к лучшему, что этот мелкий синий человечек сделал так, чтобы жена исчезла. – А что для этого нужно? – наконец спросил Миша. – Сущие пустяки, – успокоил его человечек. – Несколько деталей из её телефона. – Так он же новый! – возмутился Миша. – За него даже кредит не выплачен! Человечек скорчил недоумевающую мину. – Миша, ты совсем, что ли, не умеешь отслеживать причинно-следственные связи? – покрутил человечек пальцем у виска. – Ты взамен получишь аппарат по производству золотых украшений из воздуха. И золота будет столько, что даже если сдавать его в ломбард за бесценок, ты в ближайшем будущем не только кредит выплатишь, но и с работы сможешь уволиться без финансовых последствий. Главное, ломбарды менять иногда, чтоб не заподозрили ничего. – Сейчас, – сказал Миша и, быстренько сходив за телефоном жены, положил его перед человечком на стол. – Я согласен. – Вот и чудно. Погуляй три-четыре часа. А как вернешься, всё будет готово. – Ага, – кивнул Миша и пошел в коридор обуваться. – И про меня особо не рассказывай никому, – порекомендовал синенький человечек. – Это почему? – с глупым выражением лица поинтересовался Миша. – Потому что, – многозначительно ответил синий мальчик. – Либо в дурку упекут, либо посадят. Но, скорее всего, посадят. Скажут, что ты жену убил, расчленил, по пакетам расфасовал и прикопал где-то в лесополосе. – Но это же ты её... исчез! – возмутился Михаил. Человечек провел рукой перед лицом мужчины на манер джедаев из «Звездных войн» и сообщил: – Нет никаких маленьких человечков, – хихикнул, довольный собственной шуткой, после чего спросил: – Ты думаешь, тебе кто-то поверит? Миша отрицательно помотал головой. – Ну вот, – развел руки в стороны человечек. – Я всё понял, – кивнул Миша. Он прошел в коридор, обулся и вышел в подъезд, захлопнув дверь. Миша не видел, как на стол при помощи хитроумных приспособлений взобрались еще несколько человечков – красненьких, зелененьких, желтеньких – и принялись разбирать телефон исчезнувшей жены Михаила. – Может, я всё-таки сошел с ума? – думал Миша, сидя на лавочке в скверике и сквозь прищуренные веки наблюдая за гуляющими людьми. – Но жена-то ведь исчезла? Исчезла. Прямо на глазах. Может, просто, сознание, взявшее курс на шизофрению, показывает ему то, чего не было в действительности? А объяснения синенького человечка на самом деле не предположения, а то, что в действительности случилось. Просто его мозг, варварски покореженный за время спортивной карьеры партнерами по рингу, таким образом, завуалировано пытается донести до Миши, что именно случилось? Например, у маньяков в кино сплошь и рядом раздвоения личности. И одна личность может не ведать, что творит другая. А то и третья. В реальности, интересно, так же? Может, он её действительно расчленил и по пакетам рассовал? Нужно будет прийти домой и внимательно всё осмотреть на предмет свежих царапин и затертых пятен крови. Полы, обои, мебель – всё. В ванной тоже: кафель, саму ванну, умывальник, стены, корзину для белья, стиральную машину. Вдруг она там, по пакетам расфасованная, лежит? Но сначала выждать три часа. Вдруг у меня с головой всё в порядке и маленький синенький человечек на самом деле существует? Почему-то, чем дольше Миша прокручивал ситуацию в голове, тем больше склонялся к тому, что синенький существует и в данный момент собирает для него на кухне аппарат по производству золота. Мысль о том, по какой причине неожиданно появившийся человечек решил ему помочь таким странным способом, Мише в голову почему-то не пришла. Может быть именно поэтому, когда он вернулся, выждав оговоренное с синим человечком время и зашел на кухню, яркая зеленая вспышка, отключившая Мишино сознание, стала неожиданностью? * * * – Спору нет, люди – не эльфы и не оборотни, – рассуждал зеленый человечек, скрепляя при помощи какого-то необыкновенного аппарата куски кожи в районе виска Миши, валяющегося между комнатой и кухней. – С ними надо быть осторожнее, их просто так с планеты не выведешь. Но, как говорят они сами, Москва не сразу строилась. К тому же, человеческие технологии достигли нужного витка развития, позволяющего нам собирать необходимые устройства для собственного пользования, отвечающие нашим задачам и целям. Просто не умеют собирать необходимое и распределять энергию правильно, чтобы выжать из имеющихся устройств то, что можем мы. Зелененький выглядел и говорил, как лидер. – А правда, что раньше нас называли домовыми? – поинтересовалась желто-рыжая девочка. – Правда, – кивнул зелененький, и попросил: – Будь добра, утилизируй всё то, что мы изъяли из этого человека. Девочка взяла устройство, напоминающее пистолет с дулом в виде раструба, и принялась наводить его на кусочки кости, мозга, кровавые пятна на полу. Все, попадавшее под дуло-раструб, исчезало, не оставляя после себя ничего. Каждый раз, нажимая на кнопку на ручке своего орудия, девочка весело озвучивала своё действие: – Тыц. Тыц. Тыц-тыц! Зелененький закончил возиться с виском человека и несколько раз открыл-закрыл дверку внутрь Мишиной головы, проверяя, плотно ли та прилегает, и не видно ли зазоров. Дверь, покрытая наращенной при помощи странного аппарата кожей, прилегала идеально. Со стороны этот участок головы казался самым обыкновенным. – Ты, конечно, рисково себя повел, – обратился он к синенькому, наблюдая, как желто-рыжая наводит порядок. – Мог бы не выпендриваться и не переиначивать историю, а сразу предложить ему машинку для производства денег. – А так не интересно, – заявил синенький мальчик. – Хочется поиграть, выдумать что-то, что будет выглядеть как альтернативная версия настоящей истории. Или наоборот, умолчать о чем-то. Но чтобы складно получилось. Не рассказывать, что это мы вывели комаров, пьющих кровь, специально для того, чтобы они уничтожили популяцию цветочных эльфов. – Ага, я понял, – ухмыльнулся зелененький. – Приврать, что гены оборотней мутировали в процессе эволюции, а не мы им помогли, сказать, что телепорт лесные эльфы сотворили при помощи магии, а не мы его для них собрали и вместо параллельного измерения направили в пустоту, да? – Именно! – хлопнул в ладоши синенький. – Есть что-то в этом, сродни магии. Желто-рыжая девочка закончила удалять следы недавней операции и, подойдя к зелененькому с синеньким, сообщила: – Обалденная штука этот аннигилятор. – Согласен, – кивнул зелененький и крикнул остальным маленьким разноцветным, сидящим без дела у плинтуса: – Всем на борт! Человечки организованно прошли сквозь дверь в голову Миши. – Слушай, Нолик, – спросила желто-оранжевая девочка у сидящего за рычагами синенького, когда все погрузились внутрь Мишиной головы и зелененький закрыл дверцу, – а остальные люди точно не распознают, что с ним что-то не так? – Если мы не будем осторожными, то могут и узнать, – рассудительно кивнул Нолик. – Но мы ведь не будем портить все сами себе и постараемся вести себя максимально аккуратно, Симка. Потому что, – мальчик сделал заговорщицкое лицо и спросил: – Кто такие фиксики? – Большой-большой секрет, – хихикнула Симка. Нолик дернул один из рычагов, человек в комнате встал и, нелепо покачнувшись, сделал два шага вперед. Натолкнулся на телевизор, невнятно пробормотал: – Трыц-тыц, телевизор, – повернулся на девяносто градусов, сделал несколько шагов в сторону коридора, натолкнулся на мерно урчащий «Донбасс-10», с трудом удержал равновесие и добавил: – Трыц-тыц, холодильник… © VampiRUS

БОБИК − Ты где был? – прогремела жена, когда Валентин ещё не успел шагнуть за порог. − Ты не поверишь! – глаза его воодушевленно горели, лицо выглядело свежим, кожа подтянутой. Ни грамма усталой обвислости, как после работы или встречи с друзьями в их излюбленном кафе «Сосенки». Жена глубоко вдохнула, как пылесос, засасывая все запахи, но её детектор не учуял и намека на спирт или чего хуже − женские духи. − Не поверю! Где, спрашиваю, был?! − Можно, я хотя бы домой зайду? – жалобно посмотрел он неё. «Какой-то вид у него хитро-придурковатый, как будто в лотерею выиграл или премию получил», − замечталась жена. Но через секунду сама себя одёрнула: «Да какой там! С этим олухом не то, что в лотерею, в монополию у соседей ни разу не выиграли». В квартиру жена его всё же впустила, чтобы не позорился, но на суровость её взгляда это не повлияло. На кухне от закипевшей в кастрюле воды «прыгала» крышка, стиральная машинка противно пищала, сообщая о том, что пора вынимать белье. Но жена не собиралась возвращаться к бытовым делам, пока задержавшийся на три часа муж не представит ей полный отчёт. − Я закончил как обычно, − начал свой рассказ муж, параллельно разуваясь, − по дороге зашел в магазин, купил молока, сыра и сардельки, как ты просила. Жена покосилась на мужа, проведя наружный досмотр, и в итоге мозг получил отчёт: «Продуктов не обнаружено». − Ну и где всё это? − Ты не поверишь! – с ещё большим энтузиазмом повторил муж, скинул ботинки и повесил пальто на крючок. − Иду я, значит, мимо аптеки, ну той, где ты постоянно свой чай для похудения берешь, а там, на земле, сидит пёс. − Ну и?! – уже не в силах слушать этот затянувшийся рассказ, спросила нервно жена. − Говорящий пёс! – наконец, выдал муж. Глаза у неё бешено горели, жена глубоко вдохнула и тяжело выдохнула. Если бы она могла извергать огонь, то от её мужа сейчас осталась лишь горстка пепла. − Дай, говорит, пожрать. Неделю уже арбуз на помойке доедаю, в туалет нормально сходить не могу. В глазах у жены сверкали молнии, женские кулачки сжались так, что костяшки заныли. − И что же ты сделал? – процедила она сквозь зубы. − Отдал ему сардельки и молоко, разумеется. Тамарочка, не оставлю же я голодного говорящего пса помирать с голода, в конце концов! Лицо у жены покраснело, она закипала быстрей, чем электрочайник, разве что пар из ушей не шел. Глаза и руки машинально искали предмет потяжелее, чтобы выбить дурь из этого благородного недотепы. Увидев настрой жены, Валентин сглотнул подступивший к горлу ком, и, понимая, что сейчас «запустится необратимый процесс, после которого ему, скорее всего, придётся получать пенсию по инвалидности», открыл дверь. В квартиру, прихрамывая, зашел большой дворовый пес, от которого жутко воняло. − Здравствуйте, Тамара Андреевна, − заявил с порога пёс и уселся на коврике. У Тамары подкосились ноги, и она рухнула на пол. Валентин охнул и побежал в спальню за нашатырём. Пес сидел на коврике с высунутым языком и, тяжело дыша, смотрел на хозяйку. − Вы простите, Валентина, ваш муж не виноват, просто, если бы не он, лежать мне в канаве и считать часы до смерти, − вежливо продолжил лохматый гость. − Валя, пусть он замолчит! – словно в бреду пробормотала Тамара. − Видишь, родная, я же тебе говорил, что ты не поверишь! − Это уж точно! − Прошу любезно меня простить, − снова заговорил пёс. − Глядите, какой воспитанный, прям «герцог Хрен Ван Бургундский». Тамара поднялась на ноги и направилась на кухню, чтобы выключить газ и выпить воды. Вернувшись обратно, Тамара поставила перед псом тарелку с водой. Запах мокрой псины быстро заполнял помещение, от чего нос у неё «скрючился». − Как тебя зовут, говорун? − Боб Андерсен, эсквайр. Мои предки родом из Лондона, − представился пёс и поклонился. Хозяева квартиры смотрели на него с недоумением. − Но можно просто, Бобик, − быстро поправился пёс, увидев их смущение. − Валя, можно тебя на секундочку? – прошептала жена мужу и указала взглядом на комнату. − Бобик, подождешь здесь? – спросил Валентин и, получив удовлетворительный кивок, отправился вслед за закатившей глаза женой. Говорили шепотом: − Здорово, не прав…− начал было Валентин, но жена его перебила. − Надо срочно звонить репортёрам! − Зачем? – искренне удивился Валентин. − Ты что, совсем тупой? – постучала Тамара по своей голове. − Это же пёс говорящий, хренов Боб Андерсон. − Эсквайр, − поправил он её. − Да мне хоть Сидоров, главное, что это наш шанс! Выбраться из этой помойки! − Но это же квартира моей бабушки! – обидчиво возразил Валентин. − Вот именно! До сих пор её запах никак не выветрится из шкафов, а я нормально пожить хочу, в Москве! − У-у-у, чего захотела! А с чего ты взяла, что Бобику это понравится? Вдруг он молчать будет при других людях? Давай лучше на телефон снимем. − Не, сейчас на компуктере голос собаке каждый дурак подставить может. Нужны реальные доказательства, а лучше, чтобы в новостях показали. Но до того момента надо собаку официально оформить, чтобы никто у нас его не увёл. − Точно! – Валентин был без ума от счастья, ведь о собаке он с детства мечтал, но ему её никогда не разрешали завести. Сначала родители, потом комендант в общежитии, а после − жена. − Тогда и Бобик, наверняка, будет не против нам помочь. На том и порешили. − Ну что, Бобик, готов стать частью нашей семьи? – радостно завопил Валентин, вернувшись в прихожую. В ответ пёс радостно гавкнул и завилял хвостом. − Сначала пса помыть нужно, а то он все полы испачкает, − строго заявила Тамара, − завтра пойдём паспорт собачий оформлять. − Но, Тамарочка, у него лапа повреждена, он не дойдет, мы сюда-то шли два часа. А ты представляешь, сколько в центр тащиться? – жалобно смотрел на жену Валентин и чуть ли не слёзы лил. − Ох, господи, какой ты у меня неженка, не мужик, а …− она осеклась, увидев понимающие глаза пса. При посторонних жена старалась мужа не отчитывать. − Ладно, пару дней полечится, и отправимся. Дома чтобы была чистота и порядок. И, Бобик, ты уж извини, спать тебе придется на коврике в прихожей. − Лучше и быть не может, по сравнению с гаражами и помойками − это рай! – заявил пёс и побрёл в ванную. Тамара прикидывала, каким количеством хлорки нужно обзавестись, чтобы уничтожить уличную заразу и грязь. Но блестящие перспективы перекрывали всю злость и негодование. «Стерпится, главное результат», − думала она. Так же, когда выходила замуж за Валентина и размышляла о его квартире. Бобик оказался псом хоть куда. Вечером, когда Тамара уселась читать свой любимый женский роман «Куртизанка с дипломом Гарварда», её муж достал с антресоли шахматную доску, на которой пыли было больше, чем на «Капитале» Карла Маркса в школьной библиотеке, и понес доску в прихожую. − Только не говори, что вы сейчас еще и в шахматы будете играть? − Будем! – торжественно заявил муж. Было видно, как он счастлив, заняться хоть чем-то, что интересно ему. − Пф, − фыркнула Тамара и вернулась к чтению. Прошло сорок минут. С кухни стали доноситься звуки хлопающей дверцы холодильника. Наконец, не выдержав, Тамара отложила роман в сторону и, зайдя в прихожую, ахнула. На коврике у двери сидел Бобик, перед ним её муж, а на полу разложены карты и миска с нарезанной колбасой, курицей и сыром. − Я что-то не поняла, ты нашему гостю решил все запасы скормить?! − Милая, не злись, у нас тут партия в покер, а я же не дурак на деньги играть, да и Бобику они ни к чему, а вот колбаса − самая настоящая ставка! Я ему занял полпалки, он всё равно потом отдаст, − подмигнул ей муж. − Вы же в шахматы играли! – не выдержала Тамара и крикнула на мужа. − В шахматы неинтересно, Бобик три года с шахматистом жил, он меня постоянно обыгрывает. То ли дело − покер, игра на равных! Тамара схватила с пола тарелку с жареным окороком. − А ну, давайте закругляйтесь, устроили мне тут Лас-Вегас! Чтоб я больше этих азартных игр не видела! Хотите играть, играйте, вон, в лото! − Но как же в лото? У Бобика пальцев нет, чтобы бочонки выставлять. − Сам выставляй свои бочонки! Всё, живо в кровать! У меня ноги гудят, будешь мне массаж делать! Бобик смотрел на эту семейную «идиллию» и мечтательно вздыхал. Когда-нибудь и у него будет собачья семья. − А этого кастрируем, чтобы тебе потом в голову не пришло щенков разводить, − донеслось из комнаты, от чего у Бобика аж челюсть свело. − Это она так шутит, − улыбнулся Валентин псу и потрепал его по голове. − Спасибо тебе, Валентин, хороший ты человек, и жена у тебя просто ангел, − сказал лохматый гость и улегся спать. Спустя два дня лапа у Бобика была, как новая, и его повели в ветеринарную клинику, сделать прививки и получить собачий паспорт. День стоял теплый и ясный. По дороге Валентин играл с псом, как школьник, несмотря на свои сорок семь. Тамара шла от них на значительном расстоянии, чтобы люди вокруг не подумали, не дай бог, что этот немолодой шалопай − её муж. Тамара запретила псу разговаривать на улице «от греха подальше», поэтому он гавкал, рычал, скулил, но слов на ветер не бросал. Валентину это, кажется, не сильно мешало, он продолжал во весь голос общаться с псом, как со старым приятелем, и проходящие мимо люди косились на этот странный тандем, словно это были артисты цирка. Город был провинциальным, людям было проще ходить пешком, чем пользоваться общественным транспортом. До клиники добрались минут за сорок. Доктор проверил пса, сделал все необходимые прививки, прописал препараты от глистов и мазь для лапы. Наконец, пришло время оформлять паспорт. – Порода – двортерьер, возраст – шесть лет, кличка? – Бобик, – сказала жена. Но не успел врач начать записывать, как Валентин его остановил: – Вообще-то он Боб Андерсен, эсквайр, – гордо заявил мужчина. Врач и Тамара посмотрели на Валентина с видом полного недоумения. В глазах доктора читалось: «Чудак на чудаке, не работа, а шапито». В глазах жены: «За что мне всё это?». Но Валентин был непреклонен и проследил, чтобы всё было написано, как положено, особенно «эсквайр», подтверждающий почетность рода. Вечером жена навела в квартире такой лоск, что с пола мог есть не только пёс, но и не побрезговал бы сам английский принц. На Валентина напялила свадебный костюм, сама кое-как влезла в вечернее платье, погрызенное молью со спины. Бобика расчесали, а на шею повесили красивый именной ошейник. Тамара не стала обзванивать все каналы, остановилась лишь на самом популярном – государственном. Ну и парочку известных журналов тоже решила прихватить. Наконец, раздался долгожданный звонок в дверь. Семейство при параде, лица сияют, Бобик нашампунен, когти пострижены, не семья − а пример. В квартиру завалилась толпа журналистов, человек десять. Оборудование, камеры, микрофоны. В самом конце зашли два санитара во главе с врачом. Их Тамара не ждала, но с натянутой улыбкой тоже пригласила в дом. От начищенных полов не осталось и следа, но никому не было до этого дела. Все окружили собаку, и как только звук был настроен, началась съёмка. Рассказав миру о том, что репортаж ведётся из квартиры, где живёт первый в истории говорящий пёс, журналистка попросила показать то, ради чего все собрались. В комнате повисла тишина, было слышно только тяжелое дыхание Тамары, которая от волнения расчесала поеденное молью платье. – Валя! – негромко окрикнула она мужа. − Вы чего молчите? Вас, обычно, не заткнешь! – Ну что, дружок, представься публике, – попросил хозяин пса и, улыбнувшись, погладил его по голове. – Боб Андерсен, эсквайр, – выдал пёс и сделал что-то вроде собачьего реверанса. Послышался глухой стук. Это врач районной психбольницы упал в обморок. Гости ахнули. Никто всерьёз не думал, что пёс заговорит. Началось интервью. Пёс поведал о своей нелегкой судьбе и о доброте новых хозяев. Рассказал, как его отец Шарль-Альфред Андерсон, или просто Шарик, почему-то названный в честь французского президента, потерялся в России во время пребывания здесь его хозяев по государственным делам. Отец его был падок на неблагородных дам и, сорвавшись с поводка, обрюхатил одну из них. Любовь затмила глаза псу, и он остался в России воспитывать потомство. *** После интервью жизнь у Тамары и Валентина пошла в гору. Их повсюду приглашали: на телевидение, на радио. Бобик даже записал несколько сольных песен и одну с популярным рэпером. Семья за неделю заработала денег на новую квартиру в Москве и уже «сидела на чемоданах», когда однажды к ним в дверь постучали. На пороге стоял странного вида тип в черном фраке с шелковистыми усами. На голове мужчины красовался цилиндр, как из дурацких фильмов. Он опирался на длинный черный зонт, который служил ему тростью. – Мисс Кусева? – поинтересовался он. – Гусева, – поправила интеллигентного джентльмена Тамара, у которой щеки налились румянцем. – Меня зовут Вильям-Джонатан Андерсен, эсквайр, – гордо произнес гость. – Тамара, – застенчиво произнесла женщина и пригласила Вильяма пройти. Они уселись за столом на кухне, и Тамара сообразила чай и бутерброды с икрой. Валентин и Бобик в это время были на улице: бегали, валялись в грязи, справляли нужду. Тамаре было до фонаря. Англичанин, как поняла Тамара, понюхал чай и с брезгливым видом поставил кружку. – Я исчу своеко пса, – произнес он фразу, от которой у Тамары ёкнуло в груди. – Пса? – неуверенно переспросила та. – Да! Своеко пса, я вител его в ностьях, говорясчий пёс Боб Андерсен, эсквайр. Этот пёс принатлежит моей семие. Тамара встала в полный рост и отодвинула от гостя бутерброды с икрой. – Бобик – наш пёс! Мы нашли его на улице. В конце концов, мы его оформили, как полагается. Мы очень его любим, это животное – счастье в нашем доме, – лукавила Тамара. – Я заплачу, – произнес Вильям. – Боюсь, у вас не хватит денег, этот разговор закончен. А вам следует уйти, Виля. Или как вас там? – Вильям! – поправил он хозяйку. – Пять миллионов евро! Устроит? Услышав это, Тамара начала задыхаться. Даже у «Куртизанки с дипломом Гарварда» сумма наследства была меньше. Послышался звук открывающейся двери. Валентин и Бобик вернулись с прогулки. – Тамар, представляешь у Бобика ещё один талант, он оказывается… – Валентин не успел договорить, так как увидел странного мужчину на кухне. – Бобика я не отдам, ни за какие деньги! – после долгих уговор заявил Валентин. – Ты что, совсем дурак? На кой нам этот блохастый мешок? Мы с тобой заживём, как люди! Уедем куда-нибудь, подальше из этой глухомани, в Лондон, например! – Ты же в Москву хотела! – не сдавался муж. – Да что мне твоя Москва! Я, может, хочу, чтобы меня «мисс» называли! А не просто – Тамара! – Хочешь, буду тебя «Ваше величество» называть, но Бобик останется здесь! Он мне рассказал, как их там мучают дрессировками и постной индейкой. А я его люблю, и ест он, что хочет! – Твоей любовью сыт не будешь. А пёс сегодня знаменит, а завтра – нафиг никому не нужен! Значит так, я тоже хозяйка пса, и мы его отдаем! – Не отдавайте меня, Тамара Андреевна, – заскулил Бобик. – А ты молчи, вон твой хозяин явился. Эсквайр, будешь из золотой миски воду лакать. Пёс жалостно посмотрел на Валентина. Тот, собравшись с духом, схватил паспорт, деньги из своей заначки, и вместе с псом вырвался из квартиры, несмотря на угрозы со стороны Тамары и на иноязычные восклицания гостя. *** Полгода вся страна искала говорящего пса, а тот как сквозь землю провалился. Двоюродный брат Валентина приютил его с Бобиком у себя в норильских снегах. А вернулись они домой, когда шумиха поутихла. В пустой квартире Валентина встретило лишь короткое письмо его супруги: «Валя, я уезжаю от тебя с достопочтенным мистером Вильямом, эсквайром, в его владения близ Кембриджа. Пса оставь себе. Вильям сказал, что у Бобика есть говорящие родственники в Харькове, туда мы и направляемся. Документы на развод на столе. Надеюсь, ты рад, что ты со своим любимым псом теперь вместе. А я тебя, Валечка, никогда не любила, и жить теперь буду, как королева. А вам в бабкиной квартире желаю тухнуть до конца своих дней». Валентин смахнул слезу и потрепал пса по загривку. – Не переживай, Валентин, никакой я не англичанин. Байки эти мне папка травил, который, как и все его предки, был обычным дворовым псом. Я просто хотел, чтобы меня любили. Всегда думал, что никто не полюбит обычную дворнягу, пусть и говорящую, вот и притворялся знатным. А тип тот никакой не эсквайр. Он сюда на «шестерке» приехал с рязанскими номерами. С жены твоей, небось, уже все деньги выкачал. Родственников у меня нет в Харькове, да и вообще нигде, я такой один. – А что же ты раньше не сказал? – Да продала бы меня Тамара Андреевна рано или поздно не мошеннику этому, так ученым на опыты. Я много людей за свою жизнь повидал, сходу могу сказать, кто по любви, а кто по расчёту женат. Вот и не стал встревать. Да ты и сам, я думаю, всё знал. Валентин понимающе кивнул. – Не горюй, Валентин, звони репортёрам, помогу я тебе жизнь наладить, – сказал говорящий пёс и положил голову на колени любимому хозяину. (с) Александр Райн

Отложили до 1 февраля. https://www.zr.ru/content/news/924165-novyj-tekhreglament-vvodit-zapr/?fbclid=IwAR2DVUA2IwlJ2D8kg0tT8IBNrylsttSpDscklQi9dMeuh8fnnl6KXhaeLyY

А не староват ли данный документ? Ведь он 2013 года, а новый регламент с 01.07.2020 вступил в действие.

Это точно, но мы и Ларгусом не гнушаемся. А вот сегодняшний улов, правда, без моего участия.

Самое смешное, что мы живём в противоположной стороне от города, по направлению ко Ржеву. Проехжая с Селигера домой, посетил Монумент и прикупил наклеечку, чем довершил инсталяцию задней двери. (на отражение фотографа не смотрите)

Надысь на Селигере посетили магазин, названый в честь электро-световог регулятора дорожного движения. Купили там по смешной цене две химические штучки. Обалдели. После семи лет катания в машине больших и маленьких собак за два раза применения все (почти) их следы пребывания оттёрлись. Круты Челябинские парни!

А я в этом годе исчо ни разу спининг в руки не брал... (,,, У соседа, который без проблем лодку давал, каждый раз туристы. А они за это суднО деньги платют...

Открыл сегодня, пока ужин готовился...Если бы не флотская закалка - ....

Мотя и доктор Шварц или о чем мечтает каждая еврейская бабушка... Знаете, о чем мечтает каждая еврейская бабушка? Я вам сейчас скажу о чем. Она мечтает о том, чтобы все дети сидели за столом и кушали куриный суп. И чтоб это кушать суп никогда не кончалось. Ни суп, ни дети, ни кушать. Кто-то может скажет, что об этом мечтает не только еврейская бабушка, но и любая другая. Не знаю, спорить не буду. У меня не было других бабушек, только еврейские. Так получилось. — Саша, майне пупочкес, чтоб ты был мне здоров, проходи, мой руки, бабушка даст тебе такого супа, что ты съешь пальцы по самый локоть! — Бабушка, я уже кушал дома и не хочу. — Ай, ну он мне будет что-то говорить! Он кушал дома! Я тебя прошу, что ты там мог покушать! Это же не суп, это здоровье! Иди мой руки и не дури делай мне больную голову. Почему-то бабушка всегда думает, что кушать дома у нас нечего. Спорить с бабушкой бесполезно и я кушаю. Бабушка стоит рядом, вытирает тарелки и ей хорошо. В углу стоит швейная машинка «Зингер». Это замечательная штука. У машинки есть педаль, которую можно нажимать, и тогда коричневый кожаный ремень начинает крутить металлическое колесо. Но нажимать на педаль мне нельзя. Это, пожалуй, единственное, за что таки можно отхватить подзатыльник от дедушки Зелика, который в данный момент застегивает подтяжки и собирается идти играть в домино с дядей Борей Лифшицем и Васей Колюжным. А я ем суп. Суп, вы не подумайте, очень вкусный, но я действительно поел дома и абсолютно не голоден. Хорошо Моте Могилевскому, он такой человек, что может съесть не только суп, но и кастрюлю, этот Мотя. Он живет в нашем доме вместе с мамой Брохой Пейсаховной и ему уже двадцать пять лет. Многие говорят, что Мотя дурак, с одной стороны это так. А кто-то говорит, что Мотя не так уж и прост. И я вам говорю, что это тоже так. К примеру, в пятницу Броха Пейсаховна ходит на рынок и всегда берет с собой Мотю. На прошлой неделе она купила два десятка яиц и дала нести Моте. Этот Мотя и нес. Набрав полные руки яиц он шел за Брохой Пейсаховной, он шел за ней и как всегда хотел кушать. — Мама, ну скоро вы? Купите уже скорее помидору и пошлите домой, я уже голодный и болею. — Дама, почем лук? — спрашивает Броха Пейсаховна у торговки в шерстяном платке на голове. — Цыбуля по двенадцать, — отвечает торговка. — Что такое? Какое по двенадцать? Да по двенадцать я могу купить себе графскую усадьбу со швейцаром и ночной вазой! Да вы хоть себе думайте, когда считаете людей за больных на голову! — Цыбуля по двенадцать, — отвечает торговка и зевает. — Вы только посмотрите на ваш лук! Это же не лук, а одно волнение! Он маленький и не лузгается шкуркой!, — Броха Пейсаховна пытается отодрать кусочек кожуры, но она, к несчастью, хорошо отходит. — Цыбуля по двенадцать, — отвечает торговка и забирает у Брохи Пейсаховны луковицу. — Эта дама вытрепает мне все последние нервы, это не работник торговли, а какой-то гомельский налетчик, — вздыхает та. — Мотя, ну дай уже скорее кошелек, я буду брать этот прошлогодний лук за дорого, пусть она подавится. Мотя, забыв, что в руках у него два десятка яиц, лезет в карман за кошельком. Яйца падают из рук Моти и весело бьются о землю, превращаясь в склизкую массу. Так вот, Мотя очень любит кушать. Пожалуй, он ничего в жизни так не любит, как кушать. Мотина мама никогда не посылает его за хлебом в магазин, потому что Мотя если что-то и принесет домой, то это уже не хлеб, а половина горбушки. Мотя никогда не объедается, он может съесть кастрюлю не разлитого холодца, поэтому Броха Пейсаховна никогда не отходит от кухни, когда его варит. Но однажды Мотя таки почти объелся. Случилось это прошлым летом, тогда Аркаша Серпик и лысый Паша Мазай поспорили с Мотей, что тот не съест большую кастрюлю манной каши. Мотя хмыкнул и сказал: — Аркаша Серпик, лысый Паша, вы имеете дело с профессионалом, мне жаль за вас и за ту бутылку настоящего французского коньяку, который вы мне прямо сейчас хотите проиграть. Идите варите свою манную кашу, я буду ждать вас тут, прямо во дворе, чтобы при свидетелях и судьях вы поняли, что не с тем связались. После чего Мотя сел на лавочку и стал кушать куриную ножку, которую вынул из внутреннего кармана пиджака. Аркаша Серпик и лысый Паша пошли варить целую кастрюлю манной каши, а слышавшая разговор Зина Хаскина стала рассказывать о пари всем по очень большому секрету. — Ты только никому не говори, — именно так заканчивала передачу информации Зина Хаскина и шла нести благую весть дальше. Таким образом, когда каша была готова, во дворе дома на Зеленой собралось скорее очень много зрителей, чем не очень много. Мотя поставил кастрюлю перед собой. Кастрюля была довольно большая, при желании уместившейся в ней манной кашей можно было накормить пару начальных классов средней школы номер два имени товарища Серго Орджоникидзе, той самой, что находится через два дома, тоже по Зеленой. — Мне нужен реквизит, — сказал Мотя. — Мне нужен графин свежей воды и все. Графин принесли, Мотя взялся за ложку и начал кушать манную кашу. Первую четверть кастрюли Мотя кушал хорошо. Он улыбался, хвалил кашу и аппетитно отрыгивал. Изредка Мотя запивал водой прямо из графина. Через какое-то время Мотя немного замедлил темп, но все равно был довольно бодр и оптимистичен. Но чем больше Мотя кушал кашу, тем менее задорным он становился и тем больше ставок от зрителей перетекало в сторону того, что «Мотя таки не съест». — Расстегните мне штаны- сказал Мотя и откинулся на спинку скамейки. Аркаша Серпик и лысый Паша переглянулись, но просьбу выполнили. Мотя теперь кушал с расстегнутыми штанами из неприлично вывернутой ширинки которой виднелись сатиновые трусы в желтый горошек. — Оттягните мне трусы, — опять сказал Мотя. Аркаша Серпик и лысый Паша переглянулись и оттягивать мотины трусы отказались. Отказались это делать и все остальные, ссылаясь на то,ч то Мотя мухлюет и не надо тут рассказывать майсы и крутить левые гешефты, или кушай, Мотя, кашу или иди в продмаг за коньяком. Мотя вздохнул и продолжал кушать. Когда в кастрюле оставалось совсем немного каши, было видно, что Моте не хорошо. Мотя стал бледен, тяжело дышал и вообще выглядел чуть лучше, чем его собственный дедушка, который давно лежит на еврейском кладбище имени Первого Мая. Когда последняя ложка каши исчезла в его рту, Мотя откинулся на скамейке, закрыл глаза и больше не шевелился. — Вэйз мир! Моте плохо! Моте нехорошо! Надо бежать за доктором Шварцем! — закричали сразу с разных сторон. Доктор Шварц выслушал Аркашу Серпика и лысого Пашу, посмотрел на них через толстые линзы очков и спросил: — И што ел Мотя? — Мотя ел кашу. — И какую кашу ел Мотя? — Мотя ел манную кашу. — Ну, так от манной каши еще никто не умирал. Идите, передайте Моте, что Мотя будет жив. — Так он скушал много каши, этот Мотя. — И сколько он мог скушать каши? Я вас умоляю. — Кастрюльку каши мог скушать Мотя. И Аркаша Серпик показал на пустую кастрюлю, которую все это время держал в руках лысый Паша. — И что вот эту кастрюльку кушал Мотя? — Вот эту кастрюльку скушал Мотя. — Так Мотя может умереть от такой кастрюльки. — Ну, так мы за вами пришли доктор Шварц, чтобы Мотя перестал умирать, и стал живой. Промывание желудка Моте доктор Шварц сделал прямо во дворе, попросив отнести пострадавшего в кусты за гаражи. Когда белый, как простыни мадам Гольдберг, Мотя на четвереньках выполз из-за гаражей, публика встречала его аплодисментами. — Мотя, мы так за тебя боялись, что ты даже себе не думаешь как, — сказал лысый Паша. — Мотя, ты так всех напугал, ты чуть не сделал нам инфаркт, чтоб ты был здоров, Мотя, — сказал Аркаша Серпик. — Мотя, ахи эздерен копф, Мотя, — смахнула слезу Зина Хаскина. — Где моя бутылка коньяка? — спросил Мотя. — И купите к ней что-нибудь покушать. Знаете о чем мечтает еврейская бабушка? Я вам сейчас скажу о чем. Она мечтает о том, чтобы все дети сидели за столом и кушали куриный суп. И чтоб это кушать суп никогда не кончалось. Ни суп, ни дети, ни кушать. Только почему-то всё когда-нибудь кончается. И суп в кастрюле, и дети становятся взрослыми, и наши милые, любимые, добрые бабушки когда-нибудь умирают. А мы остаемся, чтобы сказать своим внукам: — Майне пупочкес, чтоб ты был мне здоров, проходи, мой руки, я дам тебе такого супа, что ты съешь пальцы по самый локоть! Александр Гутин.

МЛАДШИЙ БРАТ История не моя. Записана со слов товарища, с которым часто коротали вечера в командировках за душевными разговорами под рюмки чего-нибудь крепкого. Публикую с его разрешения. Букв много. Дальше – от первого лица. Я помню этот маленький конверт, перевязанный синей ленточкой. Мамы не было дома три дня. Когда вернулась, они приехали с отцом. И принесли в руках сверток. Оба были уставшие, но счастливые. В тот же вечер мы набрали ванну. Пока мама ковырялась с шампунями, отец распеленал «кулек» и положил его на ладонь. Забавно – он почти целиком на ней уместился! Но стоило опустить его в воду, как этот небольшой кусочек радости резко скуксился и заплакал. Я с интересом наблюдал за происходящим, путаясь под ногами родителей. Но тут понял, что надо помочь. Как-то развеселить парнишку. Хотел его пощекотать – как щекочут котят и щенков. За маленькое, розовое пузико. Протянул руку, оттопырив указательный палец. И тут… Он словно от отчаяния, как за последний шанс в короткой жизни, схватился за мой палец своими мелкими ладошками – размером чуть больше, чем лапка кота. И сжал так крепко-крепко, как только мог. Я знаю - младенцы не улыбаются. Но готов биться об заклад – он тогда улыбнулся. Успокоился. И перестал плакать. Так в моей жизни появился младший брат. *** Говорят, я был трудным ребенком. Плохо учился, регулярно прогуливал школу. Один раз вовсе убежал на вокзал - хотел сесть на поезд, уехать к отцу. К родному отцу – не к маминому мужу. Она ушла от него за два года до этого. И я никак не понимал – почему? Мой папа был нормальным мужиком – не пил, маму не бил, работал слесарем в местном ЖЭКе… Но было это в одной из союзных республик, причем – не в самом крупном городе. Маме всегда хотелось большего. Хотелось в столицу. Как-то она уехала на море по путевке с работы. Одна. И там познакомилась с дядей Мишей. Когда вернулась, то спустя два месяца собрала вещи, схватила подмышку меня – и отправилась на вокзал. Еще двумя днями позже мы были в Москве, где я и остался. Уже с новой семьей. И с ощущением рухнувшего мира… Наверное, поэтому я так себя вел. Вроде как в знак протеста. С вокзала меня, кстати, вернули. Поймала милиция. С рождением Мишки все изменилось. В тот самый момент, как он схватил меня за палец, боясь утонуть в теплой ванне, я словно осознал – теперь в этом мире есть кто-то, кто на меня очень сильно рассчитывает. Кого я должен защищать. Оберегать, как старший брат, всеми доступными средствами. Мне было всего 10 лет, но я почувствовал себя очень взрослым. И даже отношение к отчиму тогда серьезно сменилось. Он никогда не повышал на меня голос. Тем более – не поднимал руку. Мама могла – не раз и ругала, и била. Но он всегда старался меня защищать. Делал со мной уроки, дарил игрушки. Водил на футбол. И ничего не требовал взамен – только просил называть его «папой». А я не мог. Так и звал «дядей Мишей». Пока не появился младший брат. Возможно, в тот момент я осознал, что мы – семья. Да и родной отец уже долгое время не проявлял ко мне большого интереса. Звонил два раза в год - на Новый год и день рождения. На письма отвечал через раз. Его жизнь тоже двигалась дальше. Я был маленький, но понимал – мне в ней места нет. Тем более, нас разделяло почти 2000 км. А мелкий Мишка – вот он, под боком. Сопит, пускает пузыри в своей кроватке. И я слежу за ним вполглаза, пока мама и папа (теперь уже – папа) пытаются уснуть в своей комнате. *** Родители пахали без продыху. Уже шла перестройка, страна рушилась, и стоял простой выбор – либо тебя погребет под обломками, либо выплывешь в новую жизнь. Отец и мать делали все, чтобы сработал второй вариант. Позже это окупится. Пока же с Мишкой сидел только я. И мне нравилось! Мне нравилось с ним заниматься. Чертить на восковой доске простейшие примеры и просить их решать. Заставлять вызубрить наизусть все европейские столицы – задолго до того, как он пошел в школу. Лепить фигурки из глины в деревне у бабушки, куда нас отвозили на лето. Ходить с ним на рыбалку на ставок. И читать ему книжки – про Чиполлино, Незнайку, Волшебника Изумрудного города… Мы спали в одной комнате, на общем диване. Когда Мишка был маленький, очень боялся темноты. Долго не мог заснуть, прислушиваясь к каждому шороху. И чтобы его успокоить, я выдумал «бяку» и «буку». Складывал руки в кулак, оттопырив два пальца – средний и указательный. Получались такие «букашки». И разыгрывал сценки, где добрая «бука» всегда побеждала очень вредную «бяку». Мишка смеялся, отвлекался, успокаивался. И засыпал. Еще была игра – борьба за горбушку. Когда я забирал его со школы, мы всегда покупали батон. Свежий, только с завода – уже не теплый, но хрустящий и все еще восхитительно вкусно пахнущий! Ну как не съесть горбушку? Каждый мальчишка знает – это самое вкусное! В итоге первую всегда ел я – на правах старшего «по званию». А вот вторую мы разыгрывали дома. По простым правилам – надо было бороться. Кто окажется сверху и коснется своим лбом лба соперника – тот и выиграл. Конечно, у Мишки тогда не было шансов – все же, 10 лет разницы. Но я старательно ему поддавался. Только грамотно - через раз. Чтобы не понял, что все время подыгрываю. А чтобы думал, что сам победил. И эти призовые горбушки он потом уплетал с такой скоростью – за ушами свистело! И выражение мальчишеского счастья на его бледном, лопоухом лице было не передать. *** Когда мне было 18 лет, ему исполнилось 8. И я сделал брату подарок – отдал свою коллекцию машинок. Советских коллекционных моделей в масштабе 1:43 – всякие «Волги», «Москвичи» и «Жигули» в разных цветах и вариациях (почтовые, полицейские, аэродромные и т.д.). Всего – 32 штуки. Он-то всегда на них смотрел, облизываясь. Но родители ему не дарили. Машинки стоили недешево, а он – еще маленький. Не оценит, сломает… Мне же отец старался покупать – раз в два-три месяца так точно. Но в 18 лет тебя больше волнуют девчонки и пьянки с друзьями, предстоящая армия и институт. А не какие-то машинки. И я без сожаления отдал их Мишке. С одним условием – чтобы берег. И он берег. Потом всякое было. Родители все так же пахали на работе, налаживая бизнес. А я по-прежнему возился с «мелюзгой». Вместо прогулок с девушкой в парке – делай с Мишкой уроки. Вместо посиделок во дворе под гитару – ложись с ним спать, а то он не уснет… Это бесило. Порой очень жестко. Я мог и дать ему пинка. И отвесить затрещину. Мог разорвать его тетрадь с черновиком домашки из-за мелкой ошибки. Мог наорать за непомытую тарелку или соринку на ковре, которую он не схватил пылесосом (угадайте, кто в этот период делал всю работу по дому?). Нет, Мишка никогда мне этого не вспоминал. Но я знаю, что он обижался. И сильно. Просто держал все в себе. Родителям не жаловался. И мне потом не предъявлял – даже когда мы стали старше. Но мне очень стыдно, что я так себя вел в это время. *** Когда Мишка заканчивал школу, был конец 90-х. Я жил отдельно – снял квартиру, купил машину. У меня были деньги – немного, но все же. И был уже какой-то опыт в жизни – расставания с девушками, непонятки с «друзьями», которых с считал довольно близкими, но которые подводили в сложных жизненных ситуациях. Наверное, примерно в тот момент я понял, что никого роднее брата у меня нет. Тем более, что отношения с родителями тоже не ладились. Но это – другая история. Мы снова стали очень близки. Мне нравилось «погружать» его во «взрослую жизнь». Первая сигарета, первое пиво, первая пьянка во «взрослой компании» - все это в жизни Мишки прошло через меня. Я научил его водить машину на своем стареньком «Форде» и очень гордился, когда он с первого раза сдал на права. Мы часто тусовались в родительской квартире, когда они были на даче. Могли сидеть на кухне, пить портвейн до утра (до обнимания с белым другом в туалете), попутно обсуждая девчонок. И так же часто тусовались на даче, когда родители были в Москве – зазывая знакомых подружек из соседних поселков, чтобы позажиматься вечерком у камина. В те моменты я забывал, что мне так-то под 30, а Мишке – нет еще 20-ти. Это было шикарное время! Кто хочет бросить меня в камень, мол, подавал плохой пример – да пожалуйста! Но каждый нормальный поймет, что подобное в жизни мальчишки – бесценно. Лучше бухнуть и покурить со старшим братом, чем в непонятной дворовой компании… Тем более, это не входило в привычку. Мишка по жизни, кстати, не курил. И не любил пить ничего, что крепче пива. Я видел, как он становится взрослым. Как он женился на Наташке – своей однокурснице, с которой встречался с 18 лет. Как родились их дочки – Светка и Ирка. Как он устроился на работу, начав неплохо зарабатывать в торговой компании. Как первый раз улетел в США – ему тогда только исполнилось 23 года. Мишка в принципе много ездил по миру. Но каждый раз, как возвращался, всегда звонил мне – я жил рядом. И мы встречались, пили пиво на лавочке летом или в подъезде – зимой. И он всегда дарил пивную кружку – с названием города, откуда приехал. Так повелось с его первой командировки, когда он спросил: «Серый, что привезти?». И я ответил: «Все привозят мне кружки». На самом деле, их никто не привозил. За 8 лет таких кружек набралось полсотни. И почти все из них – от Мишки. По сути, вся моя коллекция была его коллекцией. Он, конечно, про это все знал. Но никогда на это не указывал. Зато зародилась традиция – встречаясь с братом, мы разливали пиво в эти кружки. Смотрели на их стройные ряды на полках кухни в моей новой квартире. Выбирали. И говорили что-то вроде: - Я сегодня из Мюнхена! - А я – из Белграда! И пили. Много пили. И разговаривали. В какой-то момент у меня был сложный период. С женой развелся. На работе – проблемы. Умер родной отец. Я сам-то по себе весьма угрюмый человек, а тут – совсем тошно. Мишка всегда приезжал - по звонку, без звонка… Просто чувствовал – он мне нужен. Выслушивал. Что-то советовал. Кивал. Поддакивал. И если ничего не помогало, то, сидя рядом, пинал меня плечом в плечо. И говорил: «Не будь бякой. Ты – бука! Ты всегда победишь». Не знаю почему и как, но меня улыбало. Становилось значительно легче. *** Мишки не стало, когда ему было 30. Просто пришел с работы, сел в кресло – и умер. Остановилось сердце. «Так бывает», - сказали врачи. Даже во время похоронной суеты меня не отпускала мысль: «Как так?». Ладно вот я – угрюмый, замкнутый в себе, немного депрессивный, с не сложившейся личной жизнью. Но почему Мишка? Ведь он-то был душой любой компании! Успешный. Позитивный. С отличным чувством юмора. Жизнь била из него ключом! А как он любил жену и двух дочек… Может, поэтому так рано и сгорел? Помню, как на девятый день, после обеда, Наташка – его жена – отвела меня в его кабинет. И показала на стеллаж – дорогой, застекленный. Там были те машинки, которые я ему подарил. Ровно те самые 32 штуки. Конечно, я и раньше его видел. Видел, с какой заботой Мишка этот стеллаж оберегает. Не подпускал к машинкам никого – включая собственных дочек. Пыль протирал беличьей кисточкой для рисования. - Сереж, я думаю - забери. Миша так и хотел бы, - сказала Наташа. С тех прошло 10 лет. Стеллаж с машинками стоит в моей квартире. Не знаю, из чего их делали, из какого металла отлили, но со временем он превратился в труху. Возьмешь модель в руку – и она рассыпается. Уж как я аккуратно их тогда перевозил, а все равно пару испортил – потом бережно склеивал. Сейчас же даже пыль не протираю – благо, стеллаж закрыт со всех сторон, и ее не так много. Боюсь, рассыпятся. Как рассыпаются воспоминания. *** Сейчас я часто езжу к брату. Почти каждый месяц. И, в общем, один. Наташка снова вышла замуж и к Мишке давно не наведывалась. Я ее не виню – ей надо жить дальше. Но мы часто общаемся – остались родными людьми. Племянницы выросли. Светке – старшей - уже 18, учится в универе. Ирка – младшая - идет в 11-й класс. Красивые, модные. От ухажеров – нет отбоя. Папу помнят и любят. Но понятно – в их возрасте свои интересы. Зачем им поездки на кладбище? Родители ездят исправно. Только им тяжело. И возраст сказывается, да и живут в соседней области – далеко добираться. Мы встречаемся у могилки на его дне рождения, на поминках, на Радуницу. Отец осунулся, мать – давно поседела. И говорить особо не о чем. Так и сидим: в руках стопки, я курю, мама с папой вздыхают. Куда чаще я все же приезжаю один. Так спокойнее. И даже уютнее. Я вспоминаю о машинках, которые ему подарил. И которые мне вернулись. Вспоминаю о кружках, которые привозил Мишка. И думаю о том, что когда-то мы встретимся. И снова выберем себе по одной кружке. Нальем пивка. Поговорим. Обнимемся. И снова, если я загрущу, то он толкнет меня в плечо - и вспомнит про «бяку» и «буку». А глядя в его светлое лицо на сером оттиске на черном памятнике я вижу те же пронзительно голубые глаза, которые смотрели мне в душу. Тогда, давно. Примерно 40 назад. Когда маленький Мишка своими ладошками впервые схватил меня за руку…. © NikeMM

ПСИХОЛОГ И ЧЕРЕШНЯ В жаркий день купила килограмм черешни в уличном ларьке. И запах нагревшихся на солнце ягод напомнил мне давнюю историю. Много лет назад ко мне на прием пришла женщина. Она долго сидела, ничего не говоря, опустив голову и уронив руки. Я тогда еще не очень долго работала психологом, но человеком была уже взрослым и знала: так выглядит настоящее горе. Решила даже не спрашивать ничего — пусть расскажет, когда сама сочтет удобным. — Устала я, — наконец сказала женщина. — Мне заведующая отделением велела к вам зайти. Сказала, у психологов свои методы. Может, подскажете, где сил взять? — Нет у психологов таких методов, — честно вздохнула я, еще не до конца позабывшая свое базовое естественно-научное образование, и спросила: — Но что у вас случилось? — Сын у меня умирает, десяти лет от роду. — Ох… — У меня сбилось дыхание, хотя именно чего-то такого я и ожидала. — А лечить? — Нету больше ничего. Все врачи так сказали. — Он в больнице лежит? — Нет, дома. Сам попросился. Он у меня умный, учился хорошо, учительница всегда хвалила. Слышит же, что вокруг него происходит. Спросил: мама, я умираю? Мне бы, наверное, надо соврать, а я и разревелась, как дура. И он, представьте, меня стал утешать: мам, ну ты не плачь, чего же, все когда-то умрут, ну кто-то позже, кто-то раньше — это же ничего такого. И попросил: «Давай тогда я лучше дома умру, мне там спокойнее будет». Вот мы его и забрали. И вот теперь она каждый час смотрит, как сын угасает, — представила себе я. — У вас есть еще дети? — спросила и с ужасом ждала отрицательного ответа. — Есть. — Я выдохнула с облегчением. — Дочке пять лет, она сначала спрашивала, когда братик встанет и поиграет с ней, а теперь, видно, тоже что-то смекнула и не спрашивает больше. И не заходит к нему. — Вы устали морально или за сыном тяжелый уход? — За сыном — нет. Он спит много. Но есть еще моя бабушка, которая меня вырастила, на другом конце города. — А с ней что? — Вы будете смеяться, — горько усмехнулась женщина, — но она тоже умирает. Но ей-то хоть по возрасту. — Вы за ней ухаживаете? Больше некому? — Ага. Нет никого. Моя мать, ее дочь, в Сочи сейчас живет. С четвертым мужем. А характер у бабушки всегда был резкий, командирский. Она начальником участка работала, над мужиками, а там многие из лагерей, сидели. Я пыталась нанять сиделку — двух она выгнала, две сами ушли. Нет, говорит, мне нужно, чтоб ты, ты понимаешь как. А из тех четырех одна даже медсестра была. — Бабушка знает, что происходит с правнуком? — Знает. И говорит: раз ему уже помочь нельзя, вот и выйдешь из квартиры, съездишь к старухе, пока час едешь в метро, да в магазин, да на людей смотришь — и отвлечешься чуток. В логике бабушке отказать нельзя никак, мысленно признала я. — То есть бабушка в здравом уме? — Абсолютно. Всем бы так. Но вставать уже почти не может. Даже садится сама с трудом. И главное — она практически ослепла. Но еще что-то пытается делать сама. Падала три раза. Врач предлагал госпитализацию, а она сказала: если отправишь меня помирать в богадельню, прокляну, так и знай. Я боюсь. Да и понимаю ее — двигаться-то и видеть она не может уже, а поговорить ей еще хочется, а чужой человек разве поймет, станет слушать? А у меня уже руки трясутся и голова. И звон в ушах. Спать ночью не могу, лежу и в потолок смотрю. В метро недавно заснула и на пол повалилась, люди поднимали, неловко. — А муж есть? Что-то говорит? Делает? — я решила прощупать ресурсы. — Есть. Переживает тоже, конечно. Работает допоздна специально — объясняет: деньги ведь сейчас нужны и еще нужны будут. Как-то я его напрямую спросила: как ты? Он ответил: прости, но мне бы хотелось, чтоб это все уже поскорее кончилось. Это было очень давно. Я была молодой и самоуверенной. Женщина в реально трудной жизненной ситуации пришла за советом по оптимизации энергетических трат. По опыту (а не психологическому образованию) я знала: у каждого, даже самого сильного и самодостаточного человека в жизни бывают моменты, когда хочется, чтобы кто-то как бы компетентный уверенно сказал: делай вот это и вот так. Приступай сейчас. Мне показалось, что это тот самый момент. — Слушайте, я скажу вам, что делать! — решилась я. — Вы перевезете бабушку к себе. — Но у нас нет для нее отдельной комнаты. Двухкомнатная квартира. Мы и так дочку к себе в комнату забрали, чтоб сына не тревожить. Да она и не согласится. — Согласится. В этом и фокус! Вы положите умирающую, но здравомыслящую бабушку в комнату к умирающему сыну. И предварительно велите ей все ему рассказать. Будете давать ей информацию по тем каналам, которые у нее еще работают, чтобы включались воспоминания: старая музыка, вкус, запахи — это самое древнее и мощное. Скажете: это твое последнее задание в жизни. Последняя работа. Чтоб он отвлекся от того, что умирает так рано. А ему скажете: слушай, ей это надо, чтоб уйти спокойно, а у меня уже нет сил. И он уйдет, как бы впитав и прожив ее чертовски долгую жизнь, а вы сможете за ними ухаживать в одном компартменте. Женщина подумала, а потом спросила: — Что такое компартмент? — Обособленная область в живой клетке, как правило, окруженная слоем билипидной мембраны, — четко отрапортовала я. Она взглянула на меня с уважением и, еще чуть поколебавшись, кивнула. — Придете и расскажете, когда все устроится, — велела я ей, про себя подумав: вдруг получится еще хуже? Надо же мне знать. Она пришла. — А знаете, все и ничего. Бабушка у меня хоть и командир, но человек долга: я сказала — надо, так она и не пикнула. Ношу все нюхать, музыку ставлю, готовлю еду по ее заказу, как вы велели. У нее явно включаются воспоминания. Теперь она ему чуть не все время рассказывает, когда он не спит. Про детство, юность свою на юге. Истории всякие с работы, какие судьбы у людей тогда бывали — я и сама бывает зайду и заслушиваюсь. — А сын? — Он слушает, улыбается. Переспрашивает что-то иногда. Хотя и слабый совсем. Потом она немного поплакала и ушла. Я долго сидела и бездумно смотрела в окно. Прошло несколько лет. На прием пришла женщина с голенастой девочкой-подростком. Обе улыбаются. — Нам бы профориентацию. А то она сегодня врачом, а завтра пожарным. Мы с отцом уж замучились. Поговорите хоть вы с ней. — Да без проблем, — я тоже улыбнулась. — Садитесь куда-нибудь. — Вы меня, конечно, не помните. Это много лет назад было… — Вы с дочкой уже когда-то приходили ко мне? — Нет. Я одна приходила. Сын у меня тогда умирал и бабушка одновременно. Вы велели их в одной комнате положить. — Ох… — Он не умер! — женщина расплылась в счастливой улыбке, а у меня по спине пробежали мурашки и затряслась ручка в пальцах. Я взяла себя в руки. — Расскажите. — Что ж рассказать. Ну вот они лежат, и она ему рассказывает. Он слушает. Она ему сразу сказала: «Ты не бойся ничего, ты не один туда пойдешь, я с тобой. Мы там все устроим как надо». Он правда сразу успокоился, а я и рада — сами понимаете. Я за ними ухаживаю. Однажды бабушка мне на ухо, когда он спит, говорит: «Ты уж не обессудь, походи за мной еще, я его одного оставлять не хочу теперь, провожу уж и тогда сразу сама вслед за ним — ты и освободишься». Лежат они, значит, лежат, и не умирают. Ни один, ни другой. Муж говорит: гляди, ведь все их сроки вышли, может, врачи там чего напутали, еще с кем посоветоваться надо? Я, конечно, кинулась. Они говорят: правда, странно, значит, у организма вашего сына еще есть резервы. И потом: вот есть в Москве экспериментальное лечение, не проверено, но шанс для тех, кому уж все равно. Пойдете в группу? Мы с мужем посоветовались, потом сына спросили, а он: это опять в больницу надо? Мы такие: да, но, может, оно поможет тебе и не умрешь. А он: а как же я бабушку оставлю? Мы: а ты ее саму спроси. А она: конечно, поезжай, я тебя тут подожду. Он и поехал. И ему помогло. Группа была из 12 человек. Четверо все равно умерли, у остальных улучшение, а трое самых младших выздоровели совсем! Нам повезло. — А бабушка? — Она как узнала, что ему точно лучше стало, так сразу и умерла. Он расстроился, конечно, но тут уж мы ему объяснили, что она только ради него и держалась, а теперь у него дальше жизнь будет, а ей уже пора было, и он как будто понял. Сказал только странное: смерти вообще-то нет, только вы не понимаете, — а потом и не вспоминал как будто. — Что ваш сын делает сейчас? — В институте учится, на архитектора. А мы про вас недавно вспомнили, узнали, что вы еще тут работаете, и вот, с Ксюшей пришли. — Отчего же вспомнили? Мать кивнула дочери, и девочка, смущаясь, сказала: — Мне брат странный такой комплимент неделю назад сделал: у тебя говорит, Ксюшка, ножки получились такие симпатичные, загорелые, ровненькие, как жареные сухарики с солью и чесночком. Я, конечно, рот раскрыла и говорю: ты это чего?! Откуда взял? А он сначала ушел молча, и только вечером мне все и рассказал: когда он болел и с бабушкой лежал, мама однажды принесла ей с улицы нагретой солнцем черешни. Она ее понюхала и говорит: «Деревья такие все ягодами усыпаны, солнце, в синем небе птичка малая и шмели жужжат. Мне лет шестнадцать. У меня платье желтое с мелкими красными цветочками и косынка красная. Я на лестнице стою и ягоду в широкую корзинку собираю. Она прямо мне в лицо пахнет. А снизу Володька — балагур наш и красавец, смеется и зубы белые на солнце блестят: ах, Леся, уж какие у тебя ножки ладные да ровненькие получились — как сухарики с солью и чесночком. А мне и стыдно, и лестно». И с наивным четырнадцатилетним кокетством: — Получается, у меня ножки как у прабабушки, да? Мы с Ксюшиной матерью долго молчим, проживая нахлынувшие эмоции. А дальше, что ж, дальше — профориентация. (С) Катерина Мурашова

Это ,наверное ,надо в тему "Для собак и собачников", но, почему-то, решил сюда. ТАРАНТИНО Он схватил ее за край пальто. Алиса даже крикнуть не могла - вдруг голос пропал. Да и людей особо на улице не было. Десятый час вечера. Это она зачем-то решила срезать путь и не вызвала такси. Решила прогуляться, лес зимний недалеко, красота, как в сказке. Только вдруг ветер поднялся со снегом. И даже дорогу не видно стало. Подняла воротник и тут поняла - рядом кто-то есть! Обернулась - огромная собака стояла и не мигая, смотрела на нее. Собак Алиса боялась. С детства. Когда-то соседская мелкотня цапнула. Злобная такая, кусачая. С той поры обходила их стороной. А когда попадались вблизи, то сильно колотилось сердце, потели ладони и всю ее окутывал противный липкий страх. Но тогда были рядом люди. И было светло. А теперь? - Уходи... Пожалуйста. Я тебе ничего не сделала. Уходи. Не трогай меня. Мамочки, - прошептала Алиса и закрыла руками лицо. И беззвучно заплакала. Ноги не держали и она села в сугроб. Тут как раз дороги чистили и снежные кучки были то там, то сям. А пришла в себя, когда что-то теплое коснулось щеки. Открыла глаза. Жуткая собаченция облизывала ее лицо. Ласково так. Потом отодвинулась, повернулась и подала в пасти Алисе упавшую варежку. Вздохнула, словно человек. И снова легонько взяла ее за край пальто, словно тянула за собой. Алисе по-прежнему было плохо только от одного вида собаки. Уж слишком огромной и мощной она была. Правда, страх стал немного отпускать. Животное не нападало. Наоборот, вело себя очень даже благопристойно. - Чего надо-то тебе? Иди к хозяину! Потерялся ты, что ли? Как можно вообще такое потерять? Ты же как машина! Здоровый. Где у твоих владельцев голова? Увидишь такого, так заикой можно остаться! - пробурчала Алиса. Попробовала встать. Не получилось. Тогда пес ухватил ее за рукав и потянул вверх. Теперь Алиса стояла на ногах. А он продолжал тянуть ее в сторону, в лес. - Гулять хочешь? Приглашаешь с собой? Нет уж, спасибо. Иди, играйся! А мне идти надо! - она попробовала сделать шаг в сторону. Но пес преградил дорогу. И даже вроде зарычал, снова потянув за пальто. - Да что же это такое! - бессильно вскрикнула Алиса. И тут заметила дедушку. Он в больших валенках и с маленькой собачкой гулял. Крикнула его. Потом подумала, что зря. Рядом здоровый пес. Старичок подбежал. Странно, но здоровая собака абсолютно не обратила внимания на маленькую. Как стояла себе спокойно, так и осталась. - Что вам, уважаемая? С собакой что-то с вашей? - спросил дедушка, подбегая. - Да она не моя вовсе! Привязалась вот. Я вас и подозвала, чтобы вместе уйти. Хочу уйти, а не дает. Тянет куда-то. Играть, что ли? - сказала Алиса. Старичок вручил ей в руки свою собачонку, а сам подошел к крупному псу. Тот выжидательно смотрел на него. - Надо же, какой умница! Прекрасно тебя хозяин воспитал! Не опасный этот пес, не бойтесь. Порода да, очень серьезная. Но с умным хозяином... Вы, уважаемая, не бойтесь, он выдрессирован на отлично. Видите, собака очень спокойная, на людей и своих собратьев не бросается, добрая. Это, кстати, мальчик. Как же тебя зовут, дружок? И что ты тут делаешь? Замерз же! Трясет вон всего, - произнес дедушка. А пес, легонько взяв на этот раз его за рукав, отпустил сразу и стал бегать, лаять и показывать в сторону леса. - Слушайте, да он нас зовет с собой! Он просит, чтобы мы с ним пошли! Это я вам как ветеринар говорю! Сколько лет с ними в свое время работал! - всплеснул руками старичок. - Куда... Зовет? Зачем? Гулять, что ли? - спросила недоуменно Алиса. - Не думаю. Мы должны пойти! - и дед зашагал за псом сквозь сугробы. - Да что же это. Куда вы? А собака ваша? Ох ты, Господи! Да подожди же вы, я тоже иду! - Алиса бросилась следом. В лесу было очень темно. Но она включила фонарик на телефоне. Ротвейлер шел не спеша, хотя было видно, как ему хочется побежать. Но он все оглядывался, словно боялся, что эти двое повернут назад. А Алиса и старый ветеринар шли гуськом по тропинке. - Где он? Посвети, дочка! Потеряли, что ли? - обеспокоенно прошептал дедушка. И тут они услышали надрывный лай. Бросились по снегу. Чуть вдалеке от тропки лежал мужчина. Алиса пощупала пульс - есть! Стянула варежку, дрожащими руками принялась набирать номер. - Владик! Срочно приезжайте! Так, где кусочек леса, невдалеке от магазина, я выйду вас встречать. Сейчас посмотрю его еще. Похоже на приступ! - проговорила она. - Я медсестра! - пояснила она своему спутнику. Вскоре мужчину на носилках заносили в машину. Вдруг он открыл глаза. Слова давались с трудом: - Пожалуйста... Паспорт и ключи в кармане. Тарантино... Моя собака. Не бросайте. Пожалуйста. Ему нельзя в приют, он не переживет предательства второй раз. У меня никого больше нет здесь. Присмотрите. Я заплачу, пожалуйста! - Приглядим! Не волнуйтесь! Выздоравливайте! - бодро отрапортовал дедок. Скорая уехала. Пес сидел рядом с людьми. Опустив крупную голову. И чуть вздрагивал. Алиса несмело провела рукой. Он поднял на нее глаза. Несчастные, полные слез. Надо же, а она и не знала, что собаки умеют плакать. - Ну что, дочка. Придется тебе о нем позаботиться. Что делать? Я бы к себе взял. Да у меня вон помимо Шурки еще две бедолажки - собака да кошка, тоже на улице подобрал, замерзали, голодовали, животинки бедные. Я подскажу, что да как. Не переживай. Поводок мы нашли в лесу. Видать, хозяину плохо когда стало, он пса вот и отстегнул. Н-да. Уж доброе дело надо до конца доводить. Как бы нам его только с собой-то увести! Он же видел, что его увезли. Не пойдет еще, - почесал голову ветеринар. Но пес безропотно пошел следом. Рядом, шаг в шаг. Он словно выполнил свой долг, понял, что любимый человек в безопасности. И теперь ему надо просто ждать. В незнакомую квартиру вошли все вместе. Жадно выпив воды, собака прыгнула в кресло и сразу заснула. Алиса, получив ряд советов, распрощалась с Василием Викторовичем, так звали дедушку и решила остаться тут. Странно это было. Чужой дом. Чужая собака. Сказал бы ей кто, что ввяжется в подобную историю, не поверила бы. Робко прошла по комнатам. Красивый ремонт, но мужской минимализм. Нигде не было видно женских вещей. Только большой портрет пожилой пары. У женщины были глаза того мужчины, хозяина Тарантино. Родители, значит. Так Алиса и уснула. А проснулась оттого, что кто-то опять лизал щеки и нос. Пес прыгал рядом, показывая на дверь. - Гулять хочешь? Ну пойдем. Заодно ко мне сходим, вещи заберем. Пока с тобой поживу. Только ты не тяни меня. Больно здоровый, не удержу еще! - попросила Алиса. Пес чинно шел рядом. Алиса жила с мамой. Она ее предупредила вчера, что ночевать не придет. И теперь пожилая женщина круглыми глазами от удивления смотрела на дочь, которая стояла в проеме с огромной собакой. - Алисонька... А это кто такой... А это чего? Ты же их боишься? Ой, не могу. Огромный какой! Ой! - принялась причитать мама. - Мам, это Тарантино. Он безобидный. И очень умный. Я вчера тебе не стала рассказывать, но тут такое приключилось! - начала объяснять Алиса. Тут у нее телефон зазвонил. Ветеринар Василий Викторович изъявил желание прийти. Алиса мамин адрес и назвала. Потом все вместе чай пили. Пока Тарантино лежал у дверей. Алиса с ним собрались да пошли обратно. А Виктор Васильевич остался. Его мама Алисы попросила полку прибить. Через пару дней Алиса в больницу позвонила. И услышала в трубке: - Спасибо вам! Вы же мне жизнь спасли! И собаку мою. А у меня накануне машину подпалили. Ну и... понервничал. Пошел с собакой гулять, чувствую, колет, дышать плохо. Только и смог ему прошептать: "Беги, Тарантино, милый. Спасай себя, мне уже не поможешь. Я так люблю тебя!". Я думал, реально все. Мы с ним с тропинки ушли. Темнота вокруг, людей нет. А телефон я с собой не взял, забыл на столе. Перед тем, как сознание потерял, все молился, чтобы пса-то хоть не тронули, позаботились добрые люди, если меня не станет. Он настрадался так. Первые хозяева такое с ним вытворяли, даже описывать не буду. Пес год потом в темноте не мог находиться, руки боялся, весь сжимался. От громких звуков ложился сразу и начинал дрожать. Еле я его вытащил из этого состояния. Если бы не вы... Собака-то серьезная. Люди могли испугаться, вызвать кого-нибудь. А он у меня как котенок безобидный. Знаю, всякие ротвейлеры есть. Но Тарантино у меня - добряк, ласкуша. Я его в честь своего режиссера любимого назвал. Не думал даже, что он помощь приведет, вот ведь оно как. Вы приглядите за ним, Алиса! Как он там? - Он... Скучает. И хотите, мы завтра к окнам придем? - вдруг предложила Алиса. Они пришли. Вчетвером. Алиса, Тарантино, старичок ветеринар и Алисина мама. Девушка даже не заметила, как пожилые люди вдруг спелись между собой и уже принялись друг к другу в гости активно ходить. В том лесу плохо было видно. А сейчас из окна на них глядел здоровый симпатичный мужчина. И виляя хвостиком, радовался хозяину пес, подпрыгивал, махал ему лапкой. И когда его выписали, встречать пошли тоже вчетвером. Алиса с мамой стол накрыли. А Василий Викторович все в подробностях рассказывал про тот вечер. Тарантино хозяина, его, кстати, Димой звали, чуть с ног от радости не сшиб. Было очень тепло и уютно дома. Да, беда пришла. Но ушла, потому что увидела - рядом неравнодушие и любовь людская, которые сплотились и с ней справились. Неслышно ушли мама Алисы вместе со своим кавалером - стареньким ветеринаром Василием Викторовичем. Алиса гладила собаку. Страх прошел, она не боялась больше. Восхищенно смотрел на нее Дмитрий. Что-то хорошее снилось Тарантино, он словно улыбался по-своему, по-собачьи. И витало в воздухе простое человеческое счастье! © Татьяна Пахоменко

Ну, у меня Ларгус и хитрый. Никто ничего не предлагает