Жизненные истории, придуманные и нет

Podvodnik · 30 апреля 2022

АВТОБУС

— Молодой человек, передайте за проезд, пожалуйста, — сказала мне женщина с маленьким ребенком на руках, протягивая три монетки.
— Что? – переспросил я, не особо понимая, что происходит.
— Деньги, молодой... ах, ладно. Женщина! Возьмите вот еще!
Мать вытянула руку подальше и вручила деньги кондуктору. Та оценивающе посмотрела на нее и на ребенка, затем сказала:
— Мальчику сколько лет?
— Четыре. Да, Пашуля? – обратилась мама, улыбаясь. Мальчик кивнул.
Кондукторша оторвала от ленты два билета и повернулась ко мне.
— Платите, молодой человек.
— Сколько? – спросил я, подняв глаза на эту полную женщину.
— Пятнадцать, — ответил мне голос откуда-то справа. Я повернул голову.
Там сидел парень, примерно мне ровесник, лет двадцати трех или двадцати пяти в темных очках, с длинной челкой, зачесанной набок, в длинных джинсах, широкой спортивной куртке, в которую могла бы вся Земля влезть, и кепке. Вид такой, прямо сказать, гопнический. Он закурил. Я ожидал, что ему скажут привычное: «В общественном транспорте не курят! Вы не видите, здесь ребенок!», — но ничего не последовало.
— Пятнадцать? – переспросил я.
Парень выпустил колечко дыма и кивнул головой.
— Ага.
Я полез в карман. Нащупав там всего две бумажки, я искренне надеялся, чтобы они были по десять и пять , но увы: десять и два.
— У меня... у меня только двенадцать.
Кондукторша возмущенно посмотрела на меня.
— Как это только двенадцать? Куда Вы дели еще три? Ищите! Ищите, а то билет не дам! Придет контролер и ссадит Вас, не будет Вам покоя!..
— Тише, тише, мать, — произнес мой сосед, залезая в карман своей необъятной куртки и доставая оттуда заветных три рубля. – Держи. Считай, что он сам расплатился.
Она, сощурившись, грозно глянула на попутчика, но затем успокоилась и пошла дальше по салону автобуса. Парень протянул мне руку.
— Иннокентий, — сказал он, шмыгнув носом.
Я чуть поморщился, но ответил на его рукопожатие.
— Саша.
— Санька, значит... – произнес он. – Ну будем знакомы.
— Да...
В воздухе повисла неловкая пауза. Надо сказать, я вообще не сторонник случайных знакомств, тем более с такими «слишком выбивающимися» людьми.
— А что с тобой случилось? – вдруг спросил он.
— Со мной? Случилось? Ничего со мной не случилось.
— Ну!.. – взвыл он. – Не происходило ли с тобой сегодня что-то странное? Не падал, там... иголки не глотал?..
— Все в порядке? – справился я. - Он не в своем уме?
— Да в своем я уме, в своем! – прокричал он. – Да, я слышу твои мысли. Не смотри на меня, как баран на новые ворота!
Он внезапно вскочил, а затем так же резко сел. Я вдруг начал понимать, о чем он говорит.
— Э-э-э... ну... я шел к остановке, вдруг на меня выехала машина, чуть не сбила, но я успел отскочить и пошел дальше.
— А-а-а, — протянул он и расслабился. – Так вот в чем дело.
— Что? О чем речь?
— Ты умер, Санька. Как ни прискорбно и ни странно говорить, но ты умер. Тебя машина сбила. А сейчас я разговариваю с твоей душой. Ты думаешь, что ты жив, но на самом деле то, как ты увернулся от машины – галлюцинация.
Сказать, что я удивился – ничего не сказать. Умер? Душа? Что?
— Нет, это не бред, поверь мне! – воскликнул он и, нагнувшись к моему уху, прошептал: — Скажу тебе по секрету, здесь все мертвые.
Если бы я что-то пил или ел, я бы уже давно этим подавился. Пока я переваривал в голове то, что только что услышал, Кеша выпускал одно колечко дыма за другим.
— И что?.. Прям все-все мертвые?.. – едва слышно прошептал я.
— Прям все-все, — согласился он.
— Эх...
Я перевел взгляд на сидящих рядом женщину и четырехлетнего Пашу.
— И они?.. – прозвучал мой голос, и я, мотнув головой, указал на них.
— И они, — грустно произнес Кеша. – Жаль, конечно, но...
— Но что?
— Но только она сама это сделала. У нее долги, обязательства, тяжко ей. А сынок у нее один из всех остался. Терять нечего. Решила и на себя, и сразу на сынка руки положить.
Я бросил взгляд на несчастную женщину. И правда, изрезанные руки тряслись, лицо, покрытое маленькими пятнами, чем-то походило на звериное. Вдруг ее взор, дикий, посмотрел на меня. И не увидел. Рассеянное внимание, ничего не замечает.
А маленький мальчик сидел у нее на руках и играл с какой-то крошечной синей машинкой. Эх, бедное дитя. В чем же ты виновато?!..
— Ни в чем, — тут же поступил ответ. – А вот его мамаша за убийство невинного ребенка здорово поплатится. Спроси ее, какой номер ее остановки.
— Женщина?..
Я дернул ее за руку. Резко рассеянный взгляд стал четко сфокусированным.
— Что Вам, молодой человек?
— Вы на какой остановке выходите? Кажется, приедем скоро.
— О, можете не беспокоиться. Мне еще долго ехать. Моя остановка — А-19, если Вам так интересно.
Я отвернулся, а женщина вновь уставилась в окно.
— Вишь? – спросил Кеша. – А-19! Расшифровывается, как девятнадцатый вход в Ад.
Меня передернуло.
— Ад? То есть мы едем в Ад? И я туда же?..
Как-то искренне мне не хотелось в Ад.
— Да ладно тебе, расслабься. Это она едет в тот самый Ад, где страшные муки, терзания, и все такое. А, например, ее сынишка едет на остановку Р-15.
— Рай, пятнадцать?
— Именно! Всего входов и в Рай, и в Ад двадцать. Чем старше номер, тем или лучше, или страшнее, соответственно. Но, как правило, в Ады с тринадцатого по двадцатый самые отпетые попадают. Не боись!
— А я куда?..
— А ты...
Он взял билетик из моей руки и сказал:
— Смотри же, черным по белому: Р-3 с пересадкой на А-1.
Иннокентий посмотрел на меня так, будто рассказал, сколько букв в алфавите. Т.е. будто ничего сложного в его речи не прозвучало.
— И?.. – спросил я.
— И, и... Что и? Сначала в первый вход в Ад, помучаешься, что тогда соседку свою, Инну Аркадьевну, старой каргой назвал, и отправишься в свой Рай.
Я стал возмущаться по поводу того, что Инна Аркадьевна и правда была женщина немолодая и сварливая, и вполне заслуживала такого именования, но фраза «Небесному суду виднее!» остановила все мои порывы.
— Да ты не переживай, — начал Кеша, — не один ты здесь сразу в два пункта едешь!
Он небрежно указал пальцем на мужчину лет сорока, низкого, невзрачного, с толстыми линзами в очках, на коленях у которого стоял портфель. Мужчина то и дело поглядывал на часы.
— Видишь его? Угадай с трех раз, куда торопится?
— На работу?
— Именно. Офисный клерк. Сидит и думает, — в этот момент едва заметный шепот мужчины и слова Кеши стали звучать в унисон, — «И почему этот автобус едет так медленно? Нельзя ли побыстрее, уважаемый? Так. Отчеты взял? Взял, да. Сам собирал. Ах. Эх. А планиро... Взял, да. А?.. Да, и его тоже. И почему так долго? Я опаздываю на совещание! И почему мне никто не звонит? А что, если... Да нет, не может быть, я все тщательно спланировал. А вдруг... Вдруг они поняли, куда пропали те пятьдесят тысяч? А вдруг кто поймет, откуда у меня вдруг деньги появились? А вдруг?..
И вся голова клерка была занята подобными мыслями.
— Своровал, поэтому тоже в Ад, — вынес вердикт Кеша. — Но пошибче, чем у тебя будет, уже не первый вход, а пятый. Посерьезнее. А потом отмучается, и тоже в Рай. Скудный Рай первой степени. Будет вновь сидеть на работе своей, в Раю. Ему ведь не нужно ничего другого, у него ничего и нет. Жены нет, детей нет... А мама ему уже и так надоела, не для Рая она. А, да, и за надоедание тоже помучается в Раю наш мужичок.
Я усмехнулся. Почему-то меня вдруг разобрало безумное любопытство.
— А как он умер?
— Он? А... Да на него кирпич упал из окна. Путь хотел срезать, пошел через стройку. Там на него и... Хоть смерть оригинальная, да. Ведь скучный он до ужаса.
Кеша оказался удивительно циничным. Глядя на него, невозможно было сказать, что этот «гопник» мог так рассуждать и выносить приговоры.
Вдруг парень встал, открыл форточку, выкинул туда окурок своей сигары и присел назад.
— Кеша, — тихо сказал я.
— Чего тебе?
— А расскажи еще про кого-нибудь!
— Весело тебе?
— Ну... так... интересно...
— Ну, чтобы особенно над чужими смертями не смеялся, вон, — он показал рукой на другого молодого человека, усердно что-то набиравшего на телефоне, — смотри. Видишь?
— Тот, что с телефоном?
— Да, он самый.
Я перевел взгляд с парня на Кешу и обратно.
— В отличие от клерка, по этому пареньку немало слез-то прольется. Видишь, он набирает что-то? С девушкой своей переписывается...
— Я не знал, что тут есть связь, — промямлил я.
— А ее и нет. А интернет с перебоями, да ловит. Знаешь, почему? Потому что ему еще рано умирать.
— Че-т как-то... нелогично... – смутился я.
— Ну смотри: с тобой все понятно, тебя машина сбила. Не растяпивай глазенки, ежу понятно, что машина сбила. А он... А он в поезде сейчас. Через пару минут поезд с рельс сойдет. Паренек появился здесь, как только в поезд сел. Тогда, когда гибель стала неизбежна. А пока он еще в поезде, там даже ловит что-то, некие остатки интернета и связи.
Вдруг парень вскочил на ноги и вытянул руку вверх.
— Вишь? – продолжил Кеша. – Поезд сошел. Пропала связь. Не дождется она...
— Она?
— Паренек-то к даме своей ехал. Да вот не доехал...
— И что теперь?
— Что, что... Все просто. Или она появится здесь через несколько часов, или через несколько лет. Вслед за ним, или жизнь проживет. Прозаично, не правда ли?
Я несмело кивнул.
Вдруг автобус остановился.
— Смотри, ща мясо будет, — восторженно воскликнул Кеша.
Меня удивила его фраза и «прошаренность», но ничего говорить я не стал.
В салон автобуса вошла еще одна женщина, лет пятидесяти-пятидесяти пяти.
— Билетики предъявляем, — произнесла она.
— Кто это? – спросил я.
— Контролер! Проверяет, всем ли соответствуют их билеты.
В этот момент контролер подошла к молоденькой девушке, лет семнадцати, не больше. Огромная копна седых волос девушки была увенчана небольшими кошачьими ушками.
— Смотри на нее, смотри! – воскликнул Кеша, с упоением наблюдавший за всем происходящим.
Женщина посмотрела на девушку.
— Мадемуазеля, — произнесла она. – Поднимите голову вашу!
Девушка подняла большие глаза. Искусственные реснички делали их еще больше, нарисованные брови придавали какой-то поражающий вид.
— Встаньте, мадемуазеля.
Девушка встала с сиденья, вышла в проход.
— Смотри, картинка! Кроссовки, джинсы с дырками на коленях и подворотами, маникюр, как когти у коаллы , майка с вырезом из под которой выпирал складками желеобразный живот и бока!.. Ух!.. Люблю, когда такие попадаются. Редкий случай!
Я стал так же внимательно смотреть за действиями двоих. Женщина смерила презрительным взглядом девушку, вырвала из ее рук билет, где красовалось «Ад-2, Рай-2».
— Девушка, Вам не положено в Рай. Вас не пустят.
— Что? В смысле?
— Вид неподходящий!
Женщина достала из сумки печать, дыхнула на нее и прижала к билетику, после чего спокойно пошла дальше.
— И?.. Что теперь?.. – не понимал я.
— И теперь у нее написано на билетике «Аннулировано». То есть будут переопределять ее судьбу. Вид, конечно, странный фактор, но это Рай, туда в таком образе не пустят.
Я хмыкнул. Даже здесь униформа.
Медленно, одного за другим, контролерша проверила у всех билетики. Мой отчего-то тоже вызвал у нее вопрос, но, глянув на Кешу, она кивнула и вернула мне бумажонку назад неизменной.
В конце концов проверены были все. Кроме Иннокентия. Остановившись на какой-то неведомой остановке, автобус отпустил контролера в свободное плавание. А мой сосед так и остался непроверенным.
— А почему она на тебя не стала смотреть?
— А что ей проверять меня? Я здесь не первый раз.
— Как это? – удивился я.
— А ты думаешь, откуда я столько знаю про все эти станции, билеты, мысли людские читаю к тому же? Я... как бы тебе объяснить... некто вроде Харона... Провожаю людей в мир иной, так сказать, слежу за порядком. Контролерша и кондуктор – они как куклы. Ходят, чтобы меня не было заметно.
— Они тебя не видят? – я указал рукой на всех сидящих.
— Видят. Но не замечают. А за тебя платить пришлось, вот я и «ожил». Попал в поле зрения.
— Хм, неплохо, неплохо, — усмехнулся я.
— Вот такая профессия. На самом деле, это мама с батей пристроили, я б сам сюда ни за что б не попал.
— А кто твои родители?
Кеша хмыкнул.
— Сам как думаешь? Мама – Сатана, папа – Бог. Все логично.
Он пожал плечами. Вдруг я схватился за голову. Немыслимая боль дробила ее надвое.
— Тихо! Что с тобой?
Кеша подскочил ко мне.
— Что? Голова?
Вдруг он сделал шаг назад в растерянности.
— Неужели? Да ладно? У тебя получилось?
— Что? – проорал я.
Все завертелось перед глазами. «Остановка А-1», — было последним, что я услышал.
***
— Берегись! – прокричал кто-то со спины, когда я едва увернулся от наезжающей машины.
Спасен! Жив! Все-таки получилось! Вот, о чем он говорил!
Я вдруг задрожал, а затем, успокоившись, уверенно пошел дальше.
Смс-ка. От сестры. Она жила в другом городе, чуть ли не в тысяче километров от меня. «Привет, Сашка! Представляешь, ко мне сегодня Вадим приедет! Я так ждала, так ждала! Эх, Санька, я так рада! Лови фотку!». Дальше следовала прикрепленная фотография, где моя сестра была изображена с каким-то молодым человеком. Собственно, секундного размышления хватило, чтобы узнать в нем того самого парня из автобуса, что «должен был ехать на поезде».
«Вызов: Сестра».
— Алло, Катя? Катя! Быстрее! Не спрашивай, зачем или почему! Просто слушай и делай, что говорю! Меняйте бегом билеты на ваш дурацкий поезд! Не спрашивай, откуда знаю про поезд! Просто! Вадим твой не должен на нем ехать! Сама спасибо скажешь! Быстрее!
Через пару минут пришел ответ все той же смс-кой (Катя отчего-то предпочитала общаться именно письмами): «Хорошо. Поменяно. В последнюю минуту. Взял на попозже. Что такое случилось?».
Через час узнаешь, Катя, что же такое случилось. А точнее, случится.
Между тем я быстро подошел к остановке. Толпу усердно расталкивал какой-то маленький невзрачный мужчинка.
— Стойте! Вы! Вы папку забыли! И я знаю, откуда у Вас деньги!
Мужчина остановился и, обернувшись, стал искать источник крика. Думаю, прошло достаточно времени, чтобы кирпич пролетел раньше и не попал ему на голову. Ну и хватит с него. Не найдя кричавшего, мужчина развернулся. Прямо перед его носом захлопнулись двери автобуса.
Но мой путь лежал дальше. «Дойду до следующей остановки, не перетружусь», — думал я и шел дальше.
— Эй, пацан, стой! – окликнул меня сзади кто-то. Я обернулся. Парень с длинной челкой, закинутой набок, в огромной спортивной куртке, джинсах клеш и с темными круглыми очками на носу, двигался ко мне уверенным шагом. Подойдя ко мне, он знакомым голосом спросил:
— Библиотека имени Ленина здесь недалеко?
— Метров триста налево, потом направо и через дом, на углу, будет она, — рассказал я.
— Спасибо, пацан. По-братски выручил! А то уже плутаю тут битый час, все никак не найду.
Я улыбнулся.
А вон и остановка! И автобус, что интересно, сразу подъехал нужный. Я сразу же запрыгнул в него и, провернувшись вокруг поручня, приземлился на сиденье у двери. Вон, спереди сидит та седоволосая...
— Молодой человек, передайте за проезд, пожалуйста, — сказала мне женщина с маленьким ребенком на руках, протягивая три монетки.
— Это вы! Я вас искал! Помните, как бы страшно и тяжело ни было, все можно пережить. Жизнь идет, жизнь меняется. Как бы что ни казалось безвыходным, помните, что выход есть всегда!
Она изумленно посмотрела на меня.
— Передайте... пожалуйста... – пролепетала она, не отрывая от меня глаз. Я передал деньги подошедшему кондуктору и вернул женщине билет.
— Платите, молодой человек, — прозвучал надо мной грозный голос.
— Сколько? – спросил я, подняв глаза на эту полную женщину.
— Пятнадцать.
Я полез в карман. Три бумажки: десять, два, два и пара монет по пятьдесят копеек. В аккурат...

© Кто автор, не знаю, слито с просторов интернета.

Pzm76 · 2 мая 2022

:smile221:

Podvodnik · 20 мая 2022

ОТГОВОРИ МЕНЯ

©ЧеширКо

Стас поднялся по лестнице на второй этаж офисного здания и оказался в длинном коридоре, обе стороны которого были «украшены» двумя рядами одинаковых дверей. Осмотревшись в поисках указателей и не найдя их, Стас вздохнул и поплелся по коридору, читая вслух таблички у дверей.
– Страховая компания «Компас», фотостудия «Колорит», строительная компания... Да где же этот нотариус?!
Стасу, как и любому из нас, иногда позарез оказывался нужен нотариус. И если в любой другой день вывески с этим странным словом бросались в глаза на каждом шагу, то именно в тот день, когда он оказывался нужен, все нотариусы города, как по команде, прятались куда-то во тьму пыльных архивов и молча сидели там, стараясь не чихнуть, чтобы человек с выпученными глазами и кипой документов подмышкой не смог их найти.

– Букмекерская контора, управляющая компания, приемная бога, визовый центр...
Стас остановился и задумчиво почесал подбородок. Его явно что-то смутило и это был совсем не визовый центр. Развернувшись, он пошел в обратном направлении. Сделав несколько шагов, он замер у двери, которая ничем не отличалась от других дверей в этом здании. И да, на табличке действительно было написано: «Приемная Бога».
– Ну что ж... У него и спросим, – пожал плечами Стас и, вежливо постучавшись, повернул ручку.

Кабинет, как и дверь, ничем особенным не выделялся. Диван для ожидания, кулер с водой в углу, стол и стул, на котором сидел самый обычный человек и, явно скучая, вертел в пальцах карандаш, другой рукой подпирая голову.
– Вы не знаете, где здесь нотариус? – спросил Стас.
– Если не ошибаюсь, на четвертом этаже, – вздохнул хозяин кабинета, – за сегодня уже третий раз спрашивают.
– Ну так указателей же нет никаких... – развел руками Стас.
– Ну да, – по инерции закивал человек за столом. Судя по всему, этот диалог по своей наполненности в точности повторял первые два.
Стас хотел было отправиться в новое путешествие на четвертый этаж здания, но, как это часто и бывает, в последний момент решил неудачно пошутить.
– А вы не можете мне заверить пару документов? Вы же Бог.
Человек за столом снова вздохнул и с сожалением посмотрел на юморного посетителя.
– Нет, я же не нотариус.
– Ну да, ну да...

Разговор явно не клеился.
– Так у вас можно что-нибудь попросить?
– Вы не могли бы закрыть дверь? – поежился мужчина за столом, – очень дует. Я пытался заклеить окна скотчем, но ничего не вышло – теперь дует еще и с противным звуком.
Стас на секунду замешкался, так как не получил указаний - с какой стороны закрыть дверь, но все же, собравшись с духом, перешагнул через порог и выполнил просьбу.
– Я прослушал ваш вопрос, простите, – удовлетворенно кивнув, переспросил мужчина.
– Я спросил – раз вы Бог, то могу ли я что-то у вас попросить?
– А, нет конечно, – усмехнулся Бог, – я не выполняю просьбы. В соседнем здании находится приемная губернатора – попробуйте обратиться к нему.
– Но ведь вы же...
– Кто? Добрый волшебник?
– Нет, но к вам же обращаются с разными просьбами? Бытует мнение, что некоторые вы выполняете.
– За всю свою жизнь не исполнил ни одного желания. Это заблуждение.
Стас присел на диван и откинулся на спинку, не сводя глаз с хозяина кабинета.
– А зачем вы здесь тогда сидите?
– Там же написано: «Приемная». Я принимаю людей.
– Значит, вы все же выслушиваете их просьбы?
Мужчина снова тяжело вздохнул и покачал головой.
– Я не знаю, кто придумал эту шутку о том, что я исполняю желания людей, но если бы я встретил этого человека, я бы очень серьезно с ним поговорил.
– В чём же тогда заключается ваша функция? – пожал плечами Стас.
– Свою функцию я выполнил миллиарды лет назад, устроив Большой Бум, из которого родилась Вселенная, но иногда я занимаюсь дополнительной деятельностью – я отговариваю.
– Что, простите?
– Отговариваю людей.
– Э-э... От чего?
– От всего, что может навредить другим людям и им самим. Все просто.
– А как же все эти истории про всякие чудеса?
– Совпадения, не более того.
Стас на несколько секунд задумался.
– Не очень во все это верится, но все же всё это очень интересно. А не могли бы вы и меня от чего-нибудь отговорить?
– Вы не поверите, но я это уже делал много раз.
– Да? Но я вас в первый раз вижу.
– Имя Елизавета вам о чем-нибудь говорит?
Стас помрачнел. Ему тогда было двадцать четыре года. Лизу он любил так, как никогда не любил никого ни до, ни после нее.
– Ну знакомо и что? – скрестив руки на груди, буркнул Стас.
– Вы же всерьез хотели убить того человека, к которому она от вас ушла. Ночами, не в силах даже уснуть, вы строили планы мести. Один жестче другого. Но мне тогда удалось вас отговорить от мести. Признаюсь, это было сложно, но вы прислушались к моим доводам.
– Не помню, чтобы вы мне тогда что-то говорили.
– Зато я помню, как вы просили меня вернуть ее обратно. Конечно же, я не выполнил вашу просьбу, а вы тогда сказали, что вам такой бог не нужен.
Щеки Стаса покраснели, а взгляд забегал из стороны в сторону.
– Просто мне тогда казалось, что я не смогу без нее жить.
– Да, помню, – кивнул мужчина, – прекрасно помню, как отговаривал вас от самоубийства, когда вы всё же отказались от мести. А помните, как вы хотели обмануть своего партнера по бизнесу, но все же этого не сделали?
– Это тоже вы?
– Нет, вы, – усмехнулся Бог, – я всего лишь отговорил вас от этого поступка, а вы ко мне прислушались, хотя если бы вы поступили по-другому, я бы вас не осудил. Я вообще не сужу людей. Вы вправе делать всё, что вам заблагорассудится. Я всего лишь пытаюсь отговаривать от того, что может принести вред вам или тем, кто вас окружает.
Мужчина посмотрел на Стаса с легкой улыбкой.
– Идите, нотариус работает до четырех. И помните, что если вдруг вам понадобится моя помощь, не надейтесь, что я исполню все ваши желания, но я всегда буду рад отговорить вас от чего-нибудь эдакого.
Стас поднялся с дивана и подошел к двери.
– А можно еще один вопрос?
Бог кивнул.
– А дьявол существует?
– Существует, – рассмеялся мужчина, – и вы тоже с ним знакомы. Он уговаривает.
«Отговори меня от злобы, отговори от ненависти и безудержного желания мести, отговори от темных мыслей и поступков, от уныния и печали, от холодного взгляда и ледяного сердца. Отговори от равнодушия и безразличия, от нежелания смотреть в глаза, от лицемерия и лжи. Отговори, пока меня еще не уговорили..»

Podvodnik · 20 мая 2022

НЕСГОВОРЧИВЫЙ

Антон Петрович проснулся от нервного стука в дверь.

― Петрович, ты дома? Открывай!

Петрович протёр глаза и взглянул на часы. Утро раннее. На шоссе за окном, в двухстах метрах от дома, ещё только начинают лениво собираться первые пробки. Слышно даже, как в автобусах трещат челюстями пассажиры во время зевания.

— Петрович, ау-у-у, ты дома?! Или, может, переехал куда? Или, может, помер уже? ― мечтательно завывал за дверью Сергей Олегович ― застройщик нового квартала.

― Я ещё весь твой железобетонный лес переживу со всеми его дятлами, которые целыми днями свои стены долбят, ― поприветствовал с ироничной улыбкой Петрович гостя.

― Сам ты дятел! Упёрся в своё дупло ― все планы мне портишь, ― ворчал тот у порога.

― Чаю? ― спросил Петрович.

― Смородинового, ― смущенно произнёс застройщик и вошёл в дом. ― Слушай, Антон, я же тебе по-хорошему предлагаю: тридцать три элитных квадратных метра с видом на лес!

Застройщик отпил из кружки и посмотрел в окно, за которым действительно когда-то расстилался огромный зеленый лес с непроходимыми чащами, высокими вековыми дубами, полями черники, холодными ручейками и вечно плутающими грибниками. Сейчас же за забором Антона Петровича стоял ряд облезлых больных берёз, которые к тому же раздавали wi-fi.

― У меня два этажа и десять соток земли. Где я в твоих тридцати трёх элитных метрах теплицу поставлю?

― Ну как это где? ― удивился застройщик, снова отпивая из кружки. ― На подоконнике! Как все нормальные люди! У меня у самого помидоры так растут и лимон! А ещё, ― он гордо выпятил грудь, ― авокадо!

― И как урожай? На полгода хватает? ― усмехнулся Петрович.

― Ну, если ещё и в магазине по акции брать, то хватает!

― Нет, не убедил, ― помотал головой Петрович и скрутил папиросу. ― Готов обменять на дом в новом районе, возле парка. Там хотя бы ваших человейников нет.

― Да ты с ума сошёл?! Ты хоть представляешь, сколько сейчас дом в пределах города сто́ит?! ― гость бросил возмущенный взгляд на хозяина, а потом, вспомнив, где сейчас находится, прикусил язык. ― Сволочь ты эгоистичная! Ай! ― внезапно вскрикнул он и вскочил со стула. ― Да что у тебя за мухи такие дикие? Постоянно кусаются! Я в прошлый раз три дня из-за них с температурой провалялся!

Он посмотрел на лениво улетающее чёрное насекомое.

― Не знаю, меня не трогают, ― пожал плечами хозяин. ― Наверное, только элитные задницы им по вкусу.

― Уезжай, Петрович, не то худо тебе будет! Я в последний раз предупреждаю! ― рявкнул застройщик, допив чай и доев клубничное варенье.

― С годовщиной тебя, Сергей Олегович, ― засмеялся Петрович и начал убирать со стола.

― С какой ещё годовщиной?

― Сегодня ровно два года, как ты приходишь сюда и делаешь последнее предупреждение.

― Ну как знаешь! ― крикнул обиженно застройщик и ударил по столу кулаком. ― Я тебя все равно изживу!

Он поправил галстук и, перед тем как уйти, купил у хозяина два десятка яиц и ведёрко крыжовника.

Через час, когда Петрович вышел в сад и взялся за прополку, во двор влетел кирпич с соседней стройки, на который скотчем была примотана записка: «Вали отсюда, урод! Подпись: прораб и бригада». Петрович молча поднял кирпич и отнес его к поддонам, на которых были ровненько сложены сотни точно таких же «посланий».

― Ну вот, ещё неделька и можно начинать возводить баню, ― довольно произнёс Петрович и что-то пометил в своём блокноте.

Потом он взглянул на старый трухлявый сарай, который весь гудел от поселившихся в нём мух, и подумал, что надо бы уже избавиться от этой рухляди, да и насекомых прогнать. Они, хоть и не мешают, но всё равно ― негоже иметь паразитов на участке.

Ближе к обеду к Петровичу постучались пожарные инспекторы во главе с участковым.

― Не дело, Антон Петрович. Из-за тебя пожароопасность в районе увеличилась втрое. Люди из высотки напротив жалуются. Говорят, что ты не соблюдаешь технику безопасности и соседскую солидарность. Пока у тебя тут мясо и овощи на открытом огне жарятся, они вынуждены разогревать сосиски в микроволновке. Многие, нанюхавшись твоего маринада, не выдерживают и срываются: начинают прямо на балконах собственное барбекю разводить, иногда с применением газовых горелок ― отсюда риск возгорания.

― У меня всё готовится в мангале с вытяжкой и в коптильне, сами можете посмотреть, да и попробовать тоже, ― пригласил хозяин стражей безопасности на участок. ― Заодно и своих клиентов заберёте.

― Каких ещё клиентов?

― Да вон тех, ― показал Петрович на двух ночных поджигателей, которые уже сутки сидели на яблоне вместе с канистрой бензина.

Внизу под ними медленно наворачивала круги «пожарная сигнализация» в виде тибетского мастифа. Собака могла бы при желании сгрызть дерево, как куриную кость, и проглотить бандитов вместе с канистрой, не жуя. Но она где-то слышала, что, напитавшись страхом, мясо становится нежнее.

Быстро разведя огонь, Петрович нанизал на шампуры мясо и овощи и пригласил гостей за стол. На угли закапал сок, дым потянуло в вытяжку, гости начали потеть и облизываться от нетерпения.

Тут у одного из пожарных инспекторов зазвонил телефон.

― Да чтоб тебя! Сигнал поступил. Жильцы высотки видели, как их сосед пропановый баллон на 50 литров в квартиру тащил. Не иначе как поросёнка на балконе собирается жарить. Поехали, ― печально вздохнув, сказал инспектор своему коллеге.

Взглянув напоследок голодными глазами на подрумянившееся мясо, они побежали к машине.

Через пять минут всё было готово. Петрович и участковый сели за столик у мангала. Тарелку с овощами они передали на яблоню незваным поджигателям, чтобы те не обессилели вконец и не свалились в бездонную пасть мастифа.

― Хорошо у тебя тут, Петрович. Жаль, весь посёлок вырубили. Как же было душевно тут раньше, ― мечтательно вспоминал страж порядка.

Петрович согласно кивнул.

― А что за мухи у тебя тут огромные такие вечно летают?

― Да кто их знает. В прошлом году прилетели, никак прогнать не могу. Безобидные, если их не трогать, да и за территорию не вылетают.

Рассказывая, Петрович подкладывал собаке кости, чтобы отвлечь её от жертв на дереве, которых участковый потихоньку начал снимать граблями.

― Ну, бывай. Надеюсь, что ты сможешь отстоять своё. Непросто тебе будет, ой, непросто. Мне каждый день приходят на тебя жалобы и заявления. Ничего с этим поделать не могу, ― попрощался участковый и, забрав своих «клиентов», уехал.

Через час пришли вертухаи: два здоровенных детины с густыми бородами и лысыми головами ― Гаврила и Ринат.

― Говорили мы тебе, что придём через неделю? ― грозно спросил Гаврила.

― Говорили, ― совершенно спокойно ответил Петрович, сжимая в руках садовые ножницы.

― Помнишь, что ты обещал? ― ещё более грозно, чем коллега, произнёс Ринат.

― Помню, ― кивнул хозяин дома. ― Пошли на участок, чтобы без лишних свидетелей.

Все трое двинулись вглубь имения Антона Петровича и там остановились возле клумб.

Петрович вздохнул, затем встал на колени и поднял ножницы:

― Так, пионы для Алисы и гладиолусы для Оли, всё правильно? ― спросил Петрович, кусая ножницами стебельки.

― А можно еще попросить пять штучек ирисов? ― уже стесняясь, спросил Ринат. ― Для дочки.

― Можно конечно, ― по-доброму улыбнулся Петрович и, прогнав несколько черных мух с цветов, куснул ножницами. ― Только не показывайте никому, а то налетят желающие, я так всех клумб лишусь ― не смогу отказать.

― Спасибо большое! Через пару недель зайдем? ― спросил Гаврила, убирая цветы в пакет.

― Что уж с вами делать, заходите, ― развел руками хозяин и проводил мужчин до калитки.

Вечером, когда солнце уже скрылось за двадцать пятым этажом высотки напротив и Петрович перебрался на веранду для вечернего чаепития, на пороге появился неизвестный молодой человек в деловом костюме с тяжелой папкой в руках.

― Добрый вечер, я из Потребнадзора, ― представился неожиданный гость и поправил очки на носу.

― Добрый вечер, ― поздоровался Петрович и, как всегда, пригласил человека внутрь. ― Какие-то проблемы?

― Да, к сожалению, проблемы есть, ― совершенно безэмоционально отозвался парень и достал из папки какую-то бумагу. — Дело в том, что у вас нет центральной канализации и вы пользуетесь выгребной ямой, то есть загрязняете экологическую среду жилого квартала.

― Да я бы с радостью провёл канализацию, ― начал оправдываться Петрович. ― Знаете сколько писем я писал в администрацию, а они ― ни в какую! Присаживайтесь, я сейчас налью вам чаю.

Гость продолжал стоять.

― Дело в том, что по предписанию, из-за этого серьёзного нарушения мы обязаны вас переселить, а ваш дом и участок передать во владение городу.

― Но как же так? Почему бы просто не провести канализацию? ― Петрович налил чай и пододвинул чашку гостю.

― Вопрос не ко мне. Я лишь уведомляю вас.

Петрович тяжело рухнул в садовое кресло и посмотрел на свой участок. Он вместе с отцом строил этот дом. Здесь прошла вся его жизнь. Здесь он прожил сорок лет со своей супругой, здесь могли бы вырасти его дети, если бы получилось ими обзавестись. Он смахнул слезу и принялся читать бумаги.

― У вас тут из-за выгребной ямы уже мухи завелись, ― начал было отчитывать мужчина хозяина, но внезапно его голос резко изменился: ― Постойте-ка, да это не мухи вовсе!

― Как это не мухи? ― удивился Петрович и отложил в сторону бумаги.

― А вот так! Это же пчёлы!

― Какие ещё пчёлы? ― ничего не понимая, спросил хозяин дома.

― Это пчёлы-плотники, очень-очень редкие, занесённые в Красную книгу, ― с восхищением говорил гость, разглядывая насекомое, сидящее на перилах. ― Подумать только, в наших краях они почти не встречаются. Я давно увлекаюсь апиологией ― это наука о пчёлах такая. Я даже не мечтал увидеть их живьём!

Парень буквально захлслуживался от возбуждения и без конца поправлял очки дрожащими руками.

― Да? Странно, у меня их целый сарай, ― пожал плечами Антон Петрович, глядя на черную муху-пчелу.

― Потрясающе! Они избрали ваш дом средой своего обитания! Это же просто невероятно! Давайте сюда, ― он схватил бумаги и небрежно запихнул назад в папку. ― Завтра я приеду сюда со своим дядей, он профессор, он будет в восторге! ― радовался тип, словно ребенок, увидевший Деда Мороза.

― Так значит, переезжать пока не придётся? ― с надеждой в голосе спросил Петрович.

― Не придётся! Я сделаю всё, чтобы этим созданиям ничего не навредило! Кто знает, куда они полетят и выживут ли, если мы нарушим их привычный ритм жизни! В общем, будем бороться! ― уверенно кивнул мужчина и, пожав Петровичу руку, уехал, предварительно сфотографировав пчелу.

На следующий день к Петровичу приехала целая делегация. Его расспрашивали о странных чёрных пчелах и о том, где они живут и как себя ведут. Ученые делали снимки и снимали видео, а в перерывах Петрович поил их чаем и кормил салатами.

На следующий день вокруг дома Петровича понаставили камер, подключили весь периметр к пожарной сигнализации, а через неделю провели канализацию.

Спустя год, когда сарай окончательно был уничтожен, Петрович завёз на участок новой древесины для своих "квартирантов". Его дом стал местной гордостью и рассадником учёных. Кто бы мог подумать, что тот, от кого хочется больше всего избавиться, может оказаться единственным спасением.

«Удача», ― думал Петрович, сидя у себя на веранде и попивая чай.

Он и понятия не имел, что несколько лет назад пчёл сюда привезла его жена, когда вернулась из поездки в гости на малую родину. Ей всегда хотелось приносить пользу окружающей среде ― хотя бы в пределах собственного участка.

Александр Райн

Podvodnik · 20 мая 2022

О ЛЮДЯХ И ЗВЁЗДАХ

©ЧеширКо

Когда мы смотрим на ночное небо, в голову всегда приходят разные мысли - одна чуднее другой. Одни пытаются представить и осознать бесконечность Вселенной – редко у кого это получается, обычно после таких попыток у людей начинает болеть голова, и они идут пить обезболивающие таблетки и сладкий чай.

Другие думают о том, что где-то среди этих огоньков обязательно должна быть маленькая планетка, на которой сейчас сидит такой же мечтатель и смотрит на наше Солнце, которое на его планете тоже выглядит как маленькая тусклая точка на черном небе. Обычно они выбирают понравившуюся звездочку и подмигивают ей. Им очень нравится мысль о том, что кто-то там, в миллионах световых лет, тоже ему подмигнул.

Третьи, лишь взглянув на звезды, тут же зачем-то начинают искать Большую Медведицу и не успокаиваются, пока ее не найдут.

«А, вот же она! Ковшик!» – радуются они и сразу же забывают о небе, как будто все их существование только от того и зависит – найдут ли они на нем «ковшик».

Вадим Николаевич смотрел на звездное небо, как врач-терапевт смотрит на очередного нетерпеливого больного, когда тот просовывает голову в кабинет, чтобы удостовериться в том, что доктор действительно осматривает пациента и в очереди ему не наврали. Дело в том, что Вадим Николаевич работал учителем астрономии в средней школе уже пятнадцать лет, и за это время на карте звездного неба совершенно ничего не поменялось. Как не меняется фраза: «Ой, извините...» у тех самых нетерпеливых посетителей терапевта.

Вадим Николаевич мог не только с закрытыми глазами показать на небе «летний треугольник», но и назвать все созвездия, которые в него входят. Что уж говорить о Большой Медведице... Скорее он забыл бы названия своих пальцев, чем названия звезд, из которых это созвездие состояло.

– Дубхе, Мерак. Эти ты уже назвал. Дальше.

Вадим Николаевич сидел за учительским столом, подперев голову и постукивая ручкой по столу после каждого произнесенного вслух названия звезды. У доски стоял Толя Шимкин, ученик одиннадцатого «Б» класса, и яростно втирал ладонь в свой затылок, будто пытаясь вместе с ладонью втереть в него названия этих проклятых звезд.

– Дубхе, Мерак... Что-то там... Типа, трындец.

– Не трындец, а Мегрец, – вздохнул Вадим Николаевич, в сотый раз услышав шутку про это созвучное имя звезды. Одноклассникам Толика шутка, тем не менее, «зашла». Легкий смех прокатился по классу.

– Ты решил всех нас развлечь? - покосился на Шимкина Вадим Николаевич. – Добивай тогда уж. Пошути про звезду Алькаид, например. Она тоже входит в созвездие Большой Медведицы. Что-нибудь вроде: «Звезда Алькаид взяла на себя ответственность за Большой Взрыв».

Шутка учителя «зашла» хуже, но несколько смешков в классе все же раздались.

– Вадим Николаевич, можно вопрос?

Толик перестал втирать ладонь в затылок и сунул ее в карман.

– Попробуй.

– Ну вот скажите – зачем нам нужны все эти Дубхе и Мераки? Ну серьезно! Когда нам смогут пригодиться все эти названия? Зачем нам это знать? Все эти галактики, звезды, кометы... Ну есть же интернет, там всё можно узнать. К нам если какая-то комета прилетает, так ее потом целый месяц обсуждают на всех сайтах. Кому это интересно, тот и так все прочитает. На фига нам эта астрономия, Вадим Николаевич?

Этот вопрос задавали многим учителям и каждый из них всегда реагировал по разному. Кто-то начинал биться в истерике, доказывая, что без знания основ тригонометрии каждый человек обязательно сопьется к тридцати. Другие угрожали тем, что человека, не умеющего грамотно писать, не возьмут работать даже дворником. Третьи закатывали глаза и молча качали головой, как бы выражая этим жестом всю бессмысленность диалога с этим низшим видом млекопетающего, задавшего вопрос. Но никто из одиннадцатого «Б» еще ни разу не видел, как на этот вопрос реагирует Вадим Николаевич. Поэтому в классе повисла тишина и двадцать пар глаз вперились в учителя.

Вадим Николаевич отбил ручкой по столу ритм какой-то мелодии и, аккуратно положив ее на классный журнал, поднялся со стула. Неторопливо подойдя к окну, он сложил руки на груди и полминуты смотрел на пустынный школьный двор. Затем повернулся и, опершись о подоконник, окинул класс грустным взглядом.

– Я не буду скрывать. На самом деле мне глубоко фиолетово – будете ли вы знать названия звезд Большой Медведицы или забудете их, как только переступите порог кабинета. И я не буду переживать, если через десять лет, играя на телефоне в какую-нибудь интеллектуальную игру, вы не сможете ответить на вопрос: «Какая из этих планет расположена ближе к Солнцу». Вряд ли ты, Шимкин, позвонишь мне после этого и скажешь: «Вадим Николаевич, вы были правы – мне только что пригодилась астрономия, но я, дуралей такой, не хотел ее учить в школе».

Он бросил взгляд на хмыкнувшего Толика и продолжил:

– Мой предмет учит тому, как устроена Вселенная – место, в котором все мы живём. И если вы думаете, что где-то там, в космосе, всё совсем по-другому, не так как здесь, то вы очень сильно заблуждаетесь. Пройдет время, вы повзрослеете и поймете, что там, – он протянул руку с указательным пальцем, направленным в потолок, – всё подчиняется тем же законам, что и на нашей планете. Выйдите ночью на улицу и посмотрите на небо. Что вы там увидите? Миллионы звезд. Выйдите на улицу днем и оглянитесь по сторонам. Миллионы людей. И тем и другим до вас нет никакого дела. Люди – они как звезды. И каждый из нас одинок в этом мире, как хренова звезда в космосе.

По классу пробежал удивленный ропот. Никто еще ни разу не слышал, чтобы Вадим Николаевич позволял себе вставлять такие словечки в свою речь. Но, видимо, вопрос Шимкина все же задел его за живое.

– У каждой звезды, как и у каждого человека есть своя система. Планеты, которые вокруг них вращаются, астероиды, кометы, спутники... С каждым годом их становится все больше и больше. Одни прилетают откуда-то из глубин космоса и становятся частью системы, другие пропадают надолго, чтобы потом вернуться снова. Возвращению одних ты рад, а вот других – не очень. Некоторые звезды даже в одной галактике живут и тешат себя мыслью о том, что все они – участники одного большого звездного скопления.

Вроде как все вместе они. А по сути – смотрят они друг на друга за хренову кучу световых лет и понимают насколько же они на самом деле далеки друг от друга. Всё вокруг в звездах, всё пространство заполнено яркими точками, а рядом... А рядом, оказывается, никого и нет. Только бездушные астероиды под ногами болтаются, да планеты перед глазами круги нарезают, – он покосился на Толика, – или у доски в карманах ковыряются. Что ты там потерял, Шимкин? Иди уже, сядь на место.

Толик прошел к своей парте и сел на стул.

– Но не всё так плохо, Никифорова. Чего ты там хмуришься? Есть же и другие звезды, не одинокие. Как они называются?

– Двойные? – неуверенно произнесла старшеклассница.

– Правильно, Никифорова, двойные. Такие тоже встречаются. Они на своей волне, а точнее – вокруг общего центра масс. Так и люди иногда находят друг друга и становятся частью одной системы, одним целым. Этим людям повезло. Они не только дарят свет и тепло холодным бездушным булыжникам, но и сами получают его от своей звездочки. Конечно, не всегда все так безоблачно. Бывает и такое, что одна звезда массивнее другой и она высасывает из своей спутницы или спутника материю. Да, Егоров, очень смешное слово «высасывает». Я подожду, пока ты посмеешься.

В другое время и в другом месте одиннадцатый «Б» поддержал бы своего одноклассника, но сейчас почему-то все лишь недовольно покосились на Егорова, который тут же все понял и умолк. Вадим Николаевич продолжил:

– А еще бывает такое, что живет себе человек, а потом вдруг раз... И начинает думать, что все ему должны. Уверен, что вы видели таких. Вечно всем недовольные, все у них вокруг не такие, всё им не так... Это черные дыры. И тянут всё себе и тянут. Хоть целую галактику добра в неё закинь, а все равно плохим останешься.

Бывает такое, Никифорова, что и в системе двойных звезд одна внезапно оказывается такой черной дырой, представляешь? Здесь уже не угадаешь – с кем тебя Вселенная сведет. Поэтому очень внимательно нужно смотреть на тех, с кем систему собираешься создавать.

Щеки старшеклассницы покраснели и она бросила быстрый взгляд на своего соседа по парте.

– В целом же звезды одиноки. Вроде бы и системы у всех есть, вроде бы и в одной галактике живут, а все же... Вот и приходится им крутиться, давать свет и тепло своим планетам и знать, что тебя самого вряд ли кто-то когда-нибудь по-настоящему согреет. Можно только смотреть на далёкий огонёк какой-нибудь звездочки и радоваться тому, что где-то там она все же есть. А если очень повезёт, то и тот огонёк будет смотреть на тебя и думать о тебе. Но чаще всего никому ни до кого просто нет дела.

Вадим Николаевич вздохнул и, оторвавшись от подоконника, прошел к своему столу.

– Вот такая астрономия, Шимкин. Всё как у людей. А ты говоришь – зачем она нужна.

– Не, ну если вот так, как вы рассказываете, то оно, конечно, интересно.

– Это теория, Шимкин. В жизни все гораздо интереснее.

Толик не успел ничего ответить, так как на последних словах учителя раздался звонок. Урок был закончен. Когда класс опустел, Вадим Николаевич собрал свои вещи в старомодный чемодан, закрыл класс на ключ и направился по коридору к лестнице, ведущей на первый этаж. Проходя мимо одного из кабинетов, он замедлил шаг и, немного посомневавшись, дернул ручку двери на себя.

– Ой, Светлана Георгиевна, вы еще здесь? А я думал, что ушли уже.

В пустом кабинете стояла женщина и что-то писала мелом на доске, сверяясь с тетрадью, которую держала в левой руке.

– У меня еще урок, Вадим Николаевич. Контрольная у девятого «В». У вас что-то срочное?

Вадим Николаевич стоял на пороге кабинета и чувствовал, как мокреют его ладони, уши краснеют, а коленки почему-то становятся очень слабыми.

– Да нет... Просто подумал, что... Нам же по пути. Вместе бы домой пошли. Вот.

– Спасибо, Вадим Николаевич, но за мной сегодня муж заедет.

– А, муж... Ну да, ну да... – пролепетал астроном, - Ну что ж... До свидания, Светлана Георгиевна.

– До свидания, Вадим Николаевич.

Он аккуратно прикрыл дверь и ссутулившись, медленно переступая ступеньки, побрел вниз по лестнице. На середине пути он остановился и, приложив вспотевшую ладонь к своей груди, прошептал:

– Как пульсар. Ей-богу, как пульсар...

Пульсар ВН-1969 знал, что звезда СГ-1974 двойная, но ничего не мог с собой поделать. Он понимал, что их орбиты никогда не пересекутся и всё, что он может – это наблюдать за этой звездой на расстоянии. Но даже этот далекий свет помогал ему не превратиться в черную дыру. Звезды - они же совсем как люди...

Podvodnik · 28 мая 2022

ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЛЮБВИ

©ЧеширКо

Женщина неуверенно поднялась по ступеням и уже собралась постучать в дверь, но так и замерла с протянутой рукой. Пальцы медленно сжались в кулак, а рука безвольно опустилась вниз. Оглянувшись по сторонам, женщина спустилась с крыльца и подошла к окну. Убедившись, что ее никто не видит, она внимательно осмотрела свое отражение в стекле и, поправив брошь на груди, снова зашагала к двери. Резко выдохнув, она протянула руку и... снова ее опустила.

– Да что же это я, в самом деле? – попыталась она приободрить себя, но дикое волнение снова заставило ее оттянуть момент стука, за которым непременно должен был последовать этот до боли знакомый звук шагов, который бы она узнала из миллиона. Она представляла, что будет потом – когда шаги стихнут, наверное, щелкнет замок, дверь скрипнет и откроется, а там...

А там будет стоять Он. Он посмотрит на нее своими зелеными уставшими глазами и, может быть, улыбнется. Ох, если бы это было возможно, она пожертвовала бы всем миром ради этой улыбки! Она готова была смотреть на нее целую вечность, а осознание того, что сегодня эта улыбка, быть может, будет адресована именно ей, а никому другому, просто сносило голову...

Она взглянула на свою ладонь, не понимая – почему она не хочет выполнять приказы ее мозга и отказывается сделать такую простую вещь, как постучать в дверь? Женщина вздохнула и снова осмотрелась по сторонам – мало ли, а вдруг кто-нибудь другой зайдет по своим делам к нему и постучит в эту проклятую дверь, избавив ее от мучительной борьбы самой с собой.

Но нет. Редкие прохожие бросали какие-то задумчивые и тоскливые взгляды в сторону его дома, и тут же прятали глаза, ускоряя шаг.

– Никто мне не поможет, – вздохнула она, – ну и не надо! Сама справлюсь!

Неожиданно она вспомнила, как впервые увидела Его. Это было примерно полгода назад. Она столкнулась с ним на работе и просто окаменела. Да, она влюбилась. Моментально, с самого первого взгляда. Оказалось, что он тоже работает в той же сфере, что и она, и это очень ее обрадовало, поэтому после знакомства она постоянно стала искать с ним встречи.

Пусть мимолетной и незначительной, но она просто физически нуждалась в том, чтобы увидеться с ним хотя бы раз в неделю. Он не отвечал взаимностью и ей иногда даже казалось, что он специально избегает ее. Если он замечал ее на горизонте, то тут же отводил взгляд, мрачнел и прикидывался жутко занятым, всем своим видом показывая, что ему сейчас не до нее. Она вздыхала, непослушными пальцами теребя край своего рукава, и уходила по своим делам, то и дело оглядываясь.

Но буквально вчера, когда она в очередной раз наблюдала издалека за объектом своей любви, а он, как обычно, не обращал на нее никакого внимания, в ее голову пришел гениальный план. Если она никак не может подобраться к нему, используя все свои женские штучки, то она подберется к нему, используя штучки мужские. Она видела, как он любил свою работу и как отдавался ей без остатка, вкладывая в труд все свое мастерство и талант. Даже если этот план не сработает, он все равно стоит того, чтобы попытаться его осуществить. Ведь благодаря этому плану, сегодня она впервые с ним заговорит...

Женщина поправила свой наряд, переступила с ноги на ногу и опять замерла с протянутой рукой.

– Нет, ну это ж надо было так вляпаться, а? – сама у себя спросила она, – как девчонка... Как девятиклассница стоишь здесь и трясешься... Что он, убьет тебя что ли, если ты постучишься? Нет конечно. А чего тогда? Ты же знаешь, что он сейчас здесь, что он обязательно откроет дверь. Ты же сама хочешь его увидеть, чего ты тогда стоишь и мнешься? Давай уже стучи!

Закончив эмоциональный выговор самой себе, женщина еще раз поправила брошь и, выдохнув и зажмурив глаза, постучала костяшками пальцев по дереву.

Дальше все происходило именно так, как она себе и представляла. Откуда-то из глубины дома послышались те самые шаги.

Шаг.

«Может быть, надо было вечером прийти?»

Шаг.

«Ой, перышко прилипло к рукаву».

Шаг.

«Как лучше – просто стоять или облокотиться о перила?»

Шаг.

«Интересно, он сразу улыбнется мне или нет?»

Еще шаг.

«Может еще успею убежать?»

Шаги замерли. Тишина. Теперь замок. Щелк-щелк. Пронзительный скрип двери, отдающийся в пятках. И всё... Вот Он. Мир перед ее глазами поплыл.

– Пришла? – грубо бросил он, разглядывая ее из-под нахмуренных бровей, – может хватит уже меня преследовать?

Женщина хотела что-то ответить, но все мысли и слова просто испарились из ее головы. Она стояла и молча разглядывала его лицо, пытаясь сделать так, чтобы он не заметил ее трясущихся коленок.

– Ну? – повысил голос мужчина, – давай уже, говори. Хотя... Что говорить? И так все понятно.

– Вот... – она протянула ему сложенный пополам лист бумаги, развернулась и на негнущихся ногах принялась спускаться по ступенькам, оставив ошарашенного мужчину разглядывать ее странный и жутковатый подарок.

После этой встречи его дела пошли в гору. Уже через несколько месяцев он стал самым богатым и востребованным гробовщиком в городе, ведь он всегда знал, кто умрет завтра, какой рост у будущего покойника и какова ширина его плеч.

А Смерть... Смерть была счастлива. Ведь теперь он ей улыбался.

Podvodnik · 1 июня 2022

КНИЖНАЯ ДУША

©ЧеширКо

Бес по имени Асмодей уже который год пытался заполучить душу писателя Зиновия. Чего он только не выдумывал. И уговаривал, и предлагал обмен, и даже просто пытался украсть, но Зиновий был непоколебим и никак не реагировал на поползновения Асмодея. А может быть, он был так увлечен сочинительством, что просто не замечал писклявого голоска чертенка.

В один из вечеров, по привычке устроившись в одном из ящиков стола, Асмодей прикрыл глаза и попытался уснуть, устав от выдумывания очередного плана похищения души писателя. Тот, в свою очередь, расположился в кресле, решив ознакомиться с критикой своих произведений. Первое время он лишь ухмылялся, читая рецензии, но с каждой минутой брови на его лице сдвигались все ближе и ближе, улыбка становилась все натянутей, а поза напряженней. В один момент он вскочил на ноги и, сцепив руки за спиной, принялся расхаживать по комнате.

– Да как они могут такое писать? – то и дело выкрикивал он. – Это, как минимум, невежливо! Я даже больше скажу – это гнусная ложь! Моя книга не так уж и плоха!

Чертенок, разбуженный гневными выкриками писателя, лишь слегка приоткрыл глаза и перевернулся на другой бок. Он уже давно привык к этим монологам и почти не обращал на них внимания. Прикрыв уши руками, он попытался снова уснуть, но накал эмоций Зиновия лишь возрастал.

– Разве позволительно воспитанному человеку писать такие гадости о творчестве человека?

Зиновий подошел к столу и, плеснув в стакан воды из графина, тут же осушил его до дна, немного притушив огонь, пылающий внутри него.

– Я работал над этой книгой несколько лет! Я не спал ночами! Я вложил в нее свою душу!

На этих словах, чертенок, дремлющий в ящике стола, открыл глаза и дернул головой так, что ударился ею о дно верхней полки. К счастью, писатель, переполненный праведным гневом, этого не заметил. Навострив уши, Асмодей забыл обо сне и, стараясь не двигаться, лишь жадно прислушивался к каждому слову писателя. Но тот больше ничего важного не сказал. Закончив возмущаться и выпив еще два стакана воды, Зиновий отправился спать.

Как только из спальни послышался его мирный храп, чертенок выбрался из своего убежища и, забравшись на стол, склонился над книгами, стопкой лежащими на нем. Схватив верхнюю, он перепрыгнул на подоконник и, приоткрыв окно, исчез в темноте ночи.

Главный бес сидел на троне, подперев рогатую голову когтистой рукой и взирал на чертенка, который, стараясь не смотреть в глаза своего повелителя, протягивал ему что-то в своих ладонях.

– Что это, Асмодей? – спросил он, широко зевнув.

– В этом предмете заключена душа одного человека, за которой я охочусь уже несколько лет. Сегодня я понял, почему никак не мог ее заполучить. Оказалось, что он спрятал ее сюда, а затем проговорился об этом.

Главный бес взял в руки книгу, осмотрел ее со всех сторон, пролистал и даже слегка встряхнул, в надежде на то, что из нее выпадет душа. Убедившись, что никакой души в ней нет, он снова взглянул на чертенка.

– И где она?

– Я не знаю, – затрясся от страха Асмодей, – но он сам говорил... Может быть, он спрятал ее между страниц?

Главный бес приблизил книгу к глазам и внимательно осмотрел пространство между строк, для надежности даже проведя по странице когтем. После этого он поднес книгу к широким ноздрям и втянул воздух.

– Душой здесь даже и не пахнет, – вынес он свой вердикт.

– Но я слышал своими ушами, что он говорил об этом! – заверещал Асмодей, – его проклятая душа точно должна быть в этой книге!

– Но я ее не вижу! – возразил главный бес, – книгу вижу, а душу нет. Покажи мне ее!

Асмодей выхватил книгу из рук главного беса и, повертев ее в руках, принялся стучать по ней кулаком, в надежде на то, что душа, рано или поздно, не удержится и вылетит из этой книжонки. Некоторое время главный бес с интересом наблюдал за происходящим, но потом монотонное стучание утомило его.

– Асмодей, займись выколачиванием души в другом месте. От этого стука у меня начинают болеть рога.

Чертенок разочарованно взглянул на повелителя и поплелся прочь.

Следующие несколько дней Асмодей сидел в ящике стола и, пока не слышал Зиновий, стучал своим маленьким кулаком по книге. За это время ее обложка помялась и потеряла свой товарный вид, а душа все никак не появлялась наружу. Наконец, окончательно разочаровавшись в своих усилиях, чертенок бросил книгу в угол ящика и, подперев мохнатое лицо руками, заплакал от бессилия.

Всхлипы чертенка услышал Зиновий и, прибежав на шум, тут же обнаружил в ящике стола рыдающего чертенка и свою изорванную книгу.

– Ты обманул! – между всхлипами выкрикивал Асмодей, – нет в твоей книге никакой души! Это враньё!

– Я знаю, – вздохнул Зиновий и присел за стол, подперев рукой голову, – читатели говорят то же самое и, наверное, они правы. В этой книге ее нет. Я не смог вложить в нее душу, а это значит, что писатель из меня никакой. Наверное, мне нужно просто перестать писать.

– Да что они понимают в душах? – вытирая слезы со щек, произнес чертенок, – нашел кого слушать...

– Но ведь и ты сказал, что в этой книге нет души.

– Конечно, ее там нет, – всхлипнул Асмодей и, выбравшись из ящика, сел на стол, свесив ноги вниз, – а ты возьми и вложи! Пойми, мне очень нужна твоя душа! Если я ее не получу мне влетит от повелителя. Не мог бы ты попробовать написать еще одну книжку? Может быть, у тебя получится вложить свою душу в нее?

– Думаешь, стоит попробовать? – посмотрел на него Зиновий.

– Конечно! – захлопал в ладоши чертенок, – обязательно стоит! Я в тебя верю! Никто в тебя не верит, а я верю! Давай, не ленись. Пиши.

С тех пор прошло много лет и Зиновий написал много книг. Чертенок всегда нетерпеливо ждал выхода новой, и как только она появлялась в доме писателя, тут же начинал стучать по ней кулаком до тех пор, пока она не превращалась в растрепанное бумажное нечто. Первые книги все так же не нравились читателям, а затем Зиновию стали говорить о том, что он стал писать лучше. В конце концов, он написал такую книгу, которая стала известна во всем мире и люди из разных стран, не сговариваясь, в один голос твердили о том, что на этот раз автор действительно вложил в нее свою душу.

Писатель тут же сообщил об этом Асмодею, но тот лишь покачал головой, отбросив в сторону разорванную обложку.

– Начинай следующую, – угрюмо буркнул чертенок и придвинул к писателю блокнот, – и не слушай этих дураков. Они ни черта не понимают в душах.

Так они и прожили всю жизнь вместе. Писатель, известный на весь мир, и чертенок – единственный на всем белом свете, кто когда-то в него поверил и не позволил сдаться.

Наверное, это был единственный случай в истории, когда зло, само того не ведая, изо всех сил пыталось помочь добру и в конце концов у него это получилось.

Pzm76 · 1 июня 2022

Podvodnik · 5 июня 2022

ПРО ИВАНОВЫХ (ОДНИ ТОЛЬКО ИВАНОВЫ)

В одном западно-африканском племени рассказывают, что когда богу стало скучно, он слепил из глины мужчину и женщину и вдохнул в них жизнь. Мужчина и женщина посмотрели друг на друга и засмеялись.
Бог отправил их в мир, они жили долго и счастливо, и от них произошли все остальные люди.
Мне вот это “засмеялись” очень нравится.

Теперь про Иванова, стоматолога.
От него ушла жена.
Потому что романтики в Иванове столько же, сколько в бетонном надолбе.
Вообще-то Иванов всегда такой был, не романтичный, но жена десять лет надеялась, что романтика вот-вот прорежется.
Как зуб мудрости.
Увы.

Иванов год ходил сам не свой, анализировал то и это и всё глубже погружался в трясину мрачной мизантропии.
Летом завотделением сказал, вы, ФёдорЮрьич, прекрасный врач, но с таким лицом работать нельзя, в зеркале себя видели? пришли с похорон и настроены мстить, пациенты пугаются, возьмите отпуск, слетайте к морю, солнце там, девушки, вашу мерихлюндию как рукой снимет.

Ни к какому морю Иванов не полетел.
Ни людей вообще, ни девушек в частности видеть не хотелось.
Уехал в оставшуюся от деда хату-развалюху, слонялся из угла в угол и пытался не задавать себе вечные вопросы, но получалось плохо.
Мерихлюндия росла и крепла.
Но как-то посмотрел из окна на реку, постоял, подумал.
И переволок на берег шесть неизвестно зачем припасённых дедом коротких брёвен, выяснил в интернете, как их связать в плот, съездил в город за верёвками, палаткой и котелком, затарился продуктами.

Слева плыли заливные луга, справа лес, по небу солнце.
Причалил, высадился, расположился, развёл костерок, огляделся.
И увидел он, что это хорошо.

Утром к нему приблудился щенок.
Худющий, рёбра торчат.
Сел в метре и посмотрел прямо в душу, в то место, где гнездится совесть.
Деваться некуда, Иванов сварил макароны, бухнул в котелок полбанки тушёнки.
Щенок наелся до пуза-барабана.
А когда Иванов отчалил, заскулил и сперва пытался догнать плот по берегу, а потом бросился в воду и поплыл, отчаянно загребая лапами.
Ну что ты тут будешь делать.

Река несла их неспешно, и хорошо было им обоим.

Но на пятый день, выбравшись утром из палатки, Иванов увидел, что течение красиво колышет развязавшиеся верёвки, а предпоследнее бревно готовится к отплытию, вслед за товарками.
То ли интернет напутал, то ли сам накосячил.
Иванов решил не сдаваться, связал покрепче два оставшихся бревна, из веток собрал и закрепил нечто вроде настила.
Без оверкиля не обошлось, но приспособился.

Теперь по левую руку уплывал назад лес, по правую поля, под облаками плыли птицы, щенок тявкал на диких уток - разве что на голову не садились, бесстрашные.
И стало абсолютно не важно, кто виноват и что делать.

Иванов поправил два лопуха на голове - замену потерявшейся бейсболке - и ни с того ни с сего запел, громко и фальшиво.
Про речку и Марусю с белыми ногами.
Сам удивился, откуда, из каких глубин появилась эта Маруся.

А в это время на правом берегу печалилась главный зоотехник агрофирмы ***, тоже Иванова, только фамилия другая.
Всё у неё было хорошо: и красивая, и умная, и привес по бычкам лучший в районе, и жених - завидная партия, три магазина в райцентре - вчера сказал, всё, Настя, хорош коровам хвосты крутить, в выходные едем за кольцами, заодно свадебное платье выберешь.
Но почему-то было плохо.

Сперва Иванова услышала какие-то странные вопли, не успела испугаться, как из-за поворота выплыла странная конструкция, два бревна, на которых сидели заросший щетиной мужик с лопухами на голове и мелкий пёсик.
Мужик немузыкально орал во всю глотку, пёсик подвывал.
Жуть.
И Иванова расхохоталась.
А мужик осёкся и тоже засмеялся.
А пёсик ничего не понял, но за компанию радостно залаял.

У Иванова недавно была пациентка, бодрая старушка Петрова, семидесяти двух лет, жаловалась, болит внизу справа, чему там болеть, оказалось, режется зуб мудрости.
Кстати, не такой уж уникальный случай.
Бывает.

Автор: ©Наталья Волнистая

Podvodnik · 17 июня 2022

КАРП

Мама принесла большого живого карпа и умчалась за стрижкой в парикмахерскую образцового обслуживания. Дети поместили рыбину в ванну.
– Надо её пожарить. То-то мамулечка обрадуется! Похвалит нас. Я сделаю розочки из огурца. – предложила старшая Зина и, выдернула пробку, а младшенький трех с половиной лет Толик, запротестовал:
– Ааа! – заголосил он, огорчившись, что рыбке грозит смерть, а на ужин грозит рыба, которую Толя ненавидел.
– Шш! – шикнул на братишку Федя.
– Шш! Говорят же тебе сюрприз, балда. Мама обрадуется, похвалит.

Третьеклассник и простак Федя не знал, что пятиклассница и манипулятор Зина схватила вчера двойку и нуждается в смягчающих обстоятельствах и недалеком, халявном чернорабочем...
А Толик запричитал: – Неть! Неть! – и трогательно защищая, простер ручонки над карпом, но кувыркнулся с подставочки и присоединился к подзащитному.
В СССР вода в холодном кране была действительно холодна… Сердобольный Толик бился как в кипятке, так что карп перебздел (в воде пошли красноречивые разводы).
Быстро выяснилось, рыба не при чем… Поднятый из ледяной воды, визжащий зоозащитник активно избавлялся от потрясения, как это и присуще малышам…
Обмыв на весу братца, просушив и накачав чаем с малиной, Зина с Федей вернулись к карпу. Тот грустил в сливе, вздыхая и затрудняя собой отвод нечистот…
Отмыв рыбу напором душа и шампунем «Кря-Кря» от следов Толиного «покровительства», посвежевшего что из баньки, карпа принесли в кухню.
Ровненько уложили на доску, а доску на пол, чтобы сподручней убивать. Детям дурачиться, играть на полу всегда милей и занятней.

– Ты отрежешь ему голову и почистишь, а я пожарю. Ты мальчик! Я не смогу, расплачусь. – дрогнувшим голоском соврала Зина.
Без лишних слов Федор поправил нож на бруске, деловито попробовал лезвие ногтем, подтянул триканы.

Почуяв, что голову отпиливает дилетант, мощная рыбина вырвалась, забилась-запрыгала, врезала хвостом Федьке по лицу, сиганула Зине на колени, та завизжала как давеча Толик, Толик с готовностью отозвался из комнаты, а карп упрыгал под шкаф.
После второй кровавой попытки живьем отнять неподатливую голову, бледный Федор отбросил нож:
– Не могу… Меня тошнит…
– Слабак! – отрезала Зина, вооружаясь и поигрывая топором. Девочки всегда целеустремленней мальчиков…
Карпа опять пристроили на эшафот. Из жабр лезла пена с конфетным ароматом, но пришла пора умирать…
Зина хорошенько прицелилась, отвернулась и опустила топор. Хрясь! Карп лишился губ по самые глаза. Курица без головы еще бегает, у карпа мозг был не задет, он запрыгал по кухоньке, сея кровь и ужас.
Особенно среди Толика!! – недомерок за каким-то хреном прикандехал на кухню и, прилетевшая рыба сбила его с ног.
Не знаем, что сильней потрясло парня, что рыба напала или что невысоко, но летает, а только это доконало несчастного. Нет, он не плакал, а мигом обкакался, описался и еще в процессе оного, крепко заснул. Шок! Вторично отмыв незадачливого, похрапывающего родственничка, дети вернулись к мессе...

Положив обессиленную рыбу на доску, Зина махнула топором. Голова с изрядной частью плоти отскочила.
Чистился карп откровенно тяжело. Ну, рыба вообще неохотно чистится «по шерсти»… Склизкая чешуя крепко сидела, рыба выскальзывала из неумелых рук. Эх, молодо-зелено…
– Надо её приколотить гвоздями к доске! – воскликнул Федя.

Неугомонный, назойливый Толик проснулся и явился на шум. В большую рыбу заколачивали большие гвозди...
«О, правильно, давно пора! – подумал Толик. – А то разлеталась тут, псикаблябля…», зевнул и ушел досыпать.

Вот-вот должна вернуться мама. Плюнув на чистку, Зина взялась за топор, разделать рыбу на куски. Винт работающего лодочного мотора справился бы с этим куда деликатней… Из под топора разлетались потроха, кровь и плоть…
Едва свалили обезображенные останки в сковороду и зажгли газ, как явилась мама.
Ступив в кухню, она поняла, что-то стряслось: перепачканные кровью, загадочно улыбающиеся дети, кровь на полу, стенах, топор, молоток…
Женщина пережила несколько непростых минут, отыскивая исчезнувшего Толечку. А тот, чтобы не мешал почивать стук молотка, сгреб одеяло, подушку, уединился в шифоньере и закрыл дверку.

– Все это, конечно, хорошо, дети мои... – резюмировала мама, потягивая белое полусухое успокоительное и выбирая чешую и кости из дымящегося карпа.
– Только это не наша рыба! По дороге домой я встретила соседку, она где-то урвала прекрасного карпа и передала мне до вечера, чтобы не таскать по жаре, а сама побежала по делам…

А. Болдырев

Podvodnik · 17 июня 2022

АДВОКАТ

©ЧеширКо

На улице было тихо и спокойно – осенний ветер не тревожил пожелтевшие листья деревьев, а дождь, взяв выходной, не барабанил своими мокрыми пальцами по отливам. Луна заглядывала в комнату сквозь окно, растекаясь мягким светом по полу.
Смерть, неслышно ступая по лунной дорожке, приблизилась к человеку, лежащему на кровати. Не сводя с него глаз, она жадно перебирала пальцами, готовыми схватить эту душу, оторвать наконец от дряхлого тела и забрать с собой. Она знала, что этому человеку осталось совсем недолго.
Склонившись над ним, она внимательно осмотрела кромку души, которой та крепилась к телу. Через несколько секунд, наклонившись еще ниже, она слегка подула на человека, как это делают, когда пытаются разжечь еле тлеющий огонек костра, и принялась наблюдать за тем, как душа, оторвавшись от тела, задрожала и заметалась от этого дуновения, как старый истрепанный флаг на ветру. Смерть нахмурилась – в одном месте душа все еще была прикреплена к своей оболочке. Аккуратно, двумя пальцами, схватив за край, Смерть потянула ее на себя. Душа поддалась и с противным звуком стала потихоньку отрываться от тела, сантиметр за сантиметром.
– Мое мнение услышать не хочешь? – раздался тонкий голосок за ее спиной.
Смерть, вздрогнув, выпустила из пальцев душу и та, как невесомая паутинка, медленно опустилась к своему хозяину, тут же заняв все пространство внутри тела. Разогнув спину, Смерть тяжело выдохнула и покачала головой – она прекрасно знала, что встреча с обладателями этих голосов всегда отнимает кучу времени и нервов.

– Конечно-конечно, – не оборачиваясь и картинно подняв руки вверх, произнесла она, – как же без твоего мнения...
– Я видел, что ты пыталась оторвать душу, хотя она еще держится. Ты не должна была этого делать.
– Тебе, наверное, показалось, – равнодушно пожала плечами Смерть, – я всего лишь поправила одеяло.
– И с каких пор ты стала такой заботливой? – усмехнулся обладатель голоса.

Было заметно, что Смерти уже начинает надоедать этот разговор – она нервно дернула головой и переступила с ноги на ногу.
– Ты адвокат? Адвокат. Вот и выкладывай свои замечания, а я послушаю.
– Он еще жив. Зачем ты пришла?
– Начинается... – нахмурилась она, – ты же сам видишь, что его душа держится на ниточке, ему осталось...
– Твоими стараниями, – перебил ее голос, – зачем ты ее трогала? Ты не имеешь права прикасаться к ней, если она полностью не оторвана от тела.
– Да с чего ты взял, что я ее трогала?
– Я слышал звук. Ты пыталась ее оторвать. Думала, что у него нет защитника и это сойдет тебе с рук?
Смерть выдохнула и взмахнула руками.
– Хорошо, я ее трогала и случайно оторвала краешек. Разве это имеет значение, если она и так держится на одном честном слове? День или месяц, сантиметр или десять - какая разница?
– Ты не должна была этого делать, – упрямо повторил голос.
– Хорошо, хорошо... Давай зайдем с другой стороны. Что с ним?
– Он болен, разве ты не видишь?
– Вижу, прекрасно вижу, – произнесла она, еще раз взглянув на тело, – поэтому я и пришла. Зачем ему мучаться, если можно решить вопрос сейчас? Быстро и безболезненно.
– Он еще может выкарабкаться. Шансы есть всегда.
– Не думаю...
– А тебе и не нужно думать, – голос стал жестче, – тебе нужно выполнять свои обязанности и не заниматься самоуправством. Ты нарушила правила и я видел это своими глазами.
Смерть молчала. Ей нечего было противопоставить словам адвоката. Она действительно сделала то, чего делать не стоило, хоть ей и казалось, что она поступает так только лишь из жалости к этому человеку.
– Хорошо, – она снова подняла руки и попятилась к двери, – я ухожу, приду через месяц. Договорились?
– Стоять! – твердо произнес голос, – так не пойдет.
– Чего ты еще хочешь?
– Пришивай душу обратно. Столько, сколько ты оторвала и еще столько же в качестве компенсации.
– Это наглость...
– Это справедливость.
Смерть недовольно поморщилась.
– Хорошо, пришью обратно столько, сколько оторвала.
– Нет. Еще столько же.
– Какой же ты упрямый! Я таких еще не встречала.
– Шей.
Требования адвоката были абсолютно законны. Именно поэтому она, решив не спорить и не тратить понапрасну свое время, сжала челюсти и снова шагнула к человеку. В ее правой руке тусклым огоньком сверкнула игла. Другую руку она протянула к полоске лунного света, разлившегося от окна по полу. Аккуратно подцепив что-то двумя пальцами, она медленно приблизила руку к себе. Из лунной дорожки, как из старого свитера, вслед за ее пальцами потянулась тонкая светящаяся нить лунного света. Отмерив нужную длину, Смерть, резким движением оборвала нить и тут же вдела ее в иглу. Снова склонившись над телом, она, стежок за стежком, принялась пришивать невесомую ткань человеческой души к ее больной оболочке. Через несколько минут, оборвав лишнюю нить и завязав аккуратный узелок, она повернулась к адвокату.
– Теперь ты доволен?
– Вполне, – кивнул тот, – впредь постарайся не нарушать правила. А я буду внимательно за тобой наблюдать.
Смерть, недовольно хмыкнув, направилась к выходу из комнаты, но вдруг остановилась в дверях и будто бы что-то вспомнив, снова повернулась к защитнику.
– Погоди, погоди... Ты действительно кажешься мне знакомым. Мы уже встречались?
– Было дело.
Адвокат прикрыл глаза и медленно растворился в воздухе.
Человек проснулся в полдень. Так долго и крепко он не спал уже давно. Поднявшись с кровати, он сразу же заметил, что чувствует себя гораздо лучше – болезнь отступала. Открыв окно, он вдохнул свежего воздуха и посмотрел на подоконник. На нем лежала игрушка – разорванная в нескольких местах мышка, сшитая из ткани и набитая ватой. Единственное воспоминание о его верном друге – коте Ваське, который умер от старости несколько месяцев назад. Сжав игрушку в ладони, он посмотрел на небо:
– Васька, Васька... Сегодня ночью мне снова казалось, что я слышу твое мяуканье...

Podvodnik · 17 июня 2022

СУВЕНИРНАЯ ЛАВКА

©ЧеширКо

Максим поднёс зажигалку к сигарете и, затянувшись, задумчиво взглянул на витрины небольших магазинчиков, ярко сверкающих новогодними гирляндами. До праздника оставалось всего несколько дней, а подарки еще не были куплены. Поэтому Максим решил потратить весь сегодняшний день именно на это занятие.

Его взгляд упал на один из магазинов, который очень выделялся среди своих «собратьев». Он не светился разноцветными огоньками, а за стеклом не стояла елка. К стеклянной двери была приклеена небольшая табличка, на которой аккуратными буквами было выведено: «Сувенирная лавка». Магазин хоть и выделялся среди других, но все же не привлекал к себе внимания и покупательского интереса. Люди проходили мимо него, абсолютно не обращая на него внимания.

Толкнув дверь, Максим тут же увидел продавца. Он стоял у входа с веником в руке, и быстрыми движениями смахивал на совок осколки какого-то разбитого сувенира.

– Неаккуратный клиент? – улыбнулся он продавцу.

– Да... Именно неаккуратный, – серьезным тоном ответил тот, продолжая свое дело, – а может просто невезучий. Но, судя по всему, очень щедрый.

Максим в это время осматривался по сторонам. Снаружи магазин казался гораздо меньше, чем он был на самом деле. Длинные стеллажи с сувенирами простирались далеко внутрь помещения, теряясь в полумраке.

– Сколько у вас здесь всего... Можно посмотреть?

– Кто же вам запретит? – ухмыльнулся продавец, – я хочу что-то продать, а вы – купить. Поэтому глупо будет вам не позволить этого сделать.

Максим покосился на странного продавца и шагнул к стеллажам, которые сверху донизу были заставлены самыми разнообразными сувенирами. Здесь было всё. И керамические фигурки, и картины из шелка, и пепельницы с выгравированными изображениями, и полотенца с вышитыми на них рисунками, и многое-многое другое. Некоторые сверкали новизной, другие же были покрыты многолетними слоями пыли. Максим подошел к ближайшей полке и взял в руки первый попавшийся сувенир. Он уже хотел спросить цену у продавца, но так и замер с открытым ртом.

– Вы хотели что-то спросить? – поинтересовался продавец.

– Это... Это что такое?

Максим протянул в его сторону фигурку из гипса, мастерски раскрашенную рукой талантливого умельца.

– Это сувенир, – усмехнулся продавец, – это же сувенирная лавка. Согласитесь, странно было бы увидеть здесь сыровяленную колбасу.

– Да хватит вам острить! – возмутился Максим, – посмотрите на это! Это же я!

Он подошел к продавцу и сувенир тут же оказался перед его глазами. Фигурка была выполнена невероятно красиво. Она изображала молодого человека, удивительно похожего на Максима, подбирающего с асфальта какой-то предмет, похожий на денежную купюру. Одежда, обувь, даже черты лица были прорисованы настолько искусно, что отличить оригинал от копии можно было только постучав пальцем по обоим. Оригинал издавал гораздо более глухой звук.

– О! Вы недавно нашли деньги? Поздравляю! – даже не моргнув глазом, произнес продавец.

– Да, я нашел тысячу сегодня утром! – уже почти закричал ошарашенный Максим, – посмотрите! На мне даже одежда та же, что и на фигурке! И купюра тысячная!

– Я не очень понимаю, чему вы удивляетесь, – нахмурился продавец, – вы зашли в сувенирную лавку и, увидев сувенир, кричите так, как будто вы обнаружили здесь вход в метро. Что не так? Вам знакомо значение слова «сувенир»?

Максим пробормотал что-то нечленораздельное и вопросительно уставился на продавца.

– В переводе с французского это слово означает: «вспоминать, помнить», - продолжил тот, – здесь представлены все ваши воспоминания. Вся ваша жизнь на этих полках. С самого рождения.

Молодой человек хотел что-то ответить, но только лишь беззвучно открыл рот. Затем, развернувшись к стеллажам, он снова бросился к сувенирам. Хватая их один за другим, он только и делал, что выкрикивал какие-то восклицательные междометия. Наконец, немного успокоившись и сообразив, что продавец, судя по всему, не врет, он снова подошел к нему.

– На каждом сувенире изображен я. Это что, действительно мои воспоминания?

– Да.

– Но... Но почему именно мои?

– Потому что в этот магазин зашли именно вы, а не кто-то другой, – вздохнул продавец, – не задавайте глупых вопросов, молодой человек. Это называется клиентоориентированность.

– Но зачем все это? Для чего?

– Ради любви к людям, молодой человек. Ну, и конечно же, с целью немного заработать. До этого у меня был небольшой бизнес, но он оказался убыточным и я его закрыл. Может, слышали что-нибудь о «Лавке времени»?

– Что это? Магазин часов?

– Значит, не слышали, – кивнул продавец, – впрочем, это неважно.

– Но как вы на этом зарабатываете? И при чем здесь любовь к людям? Как это связано?

– О, это очень просто, – потер ладони продавец, – я знаю, что каждый человек хотел бы избавиться от кучи своих воспоминаний, которые он накопил за свою жизнь, но, сами понимаете, память – такая вредная штука, что с ней порой бывает очень трудно договориться. Я помогаю людям в этом. В моем магазине вы можете абсолютно бесплатно совершить экскурсию по своим воспоминаниям, а также купить любое из них и уничтожить. Разве это не прекрасно?

Максим молча посмотрел на длинные ряды стеллажей.

– Это правда? Все, что вы говорите – это действительно не розыгрыш?

– Если бы это было шуткой, то она бы вошла в историю, как самая дорогостоящая. Посмотрите на все эти сувениры. Неужели вы думаете, что кто-то специально создавал бы это все для того, чтобы посмеяться над вами?

– Бред какой-то, – тряхнул головой Максим, – хорошо, я могу пройтись и посмотреть на эти ваши сувениры?

– Конечно, – продавец метнулся к столу и выудил из-под него небольшую корзинку, – вот, возьмите. С ней вам будет гораздо удобнее.

Максим бродил по магазину и все больше осознавал, что все это никакой не розыгрыш. Он смахивал пыль с уже почти забытых событий его жизни, рассматривал их, и в зависимости от того, что было на них изображено, улыбался, смеялся или тяжко вздыхал. Когда корзинка, которую ему любезно предоставил продавец, уже наполнилась доверху, Максим снова оказался у входа.

– Вот. Эти я хотел бы выкупить, – произнес он, стараясь не смотреть на свои неприятные воспоминания.

– Давайте посчитаем, – улыбнулся продавец, – кстати, как вам экскурсия в прошлое?

– Да как вам сказать... – поморщился Максим, – с одной стороны – много чего хорошего и интересного накопал, а с другой... Вот это вот все, – он кивнул на корзинку, – лучше бы не видел. Стояли бы лучше там под пылью и не показывались мне на глаза.

– Больше и не увидите, не переживайте, – закончил подсчет продавец, – здесь пятнадцать сувениров. С вас пятнадцать лет.

– Чего? Каких лет?

– Пятнадцать лет вашей жизни.

– То есть, за уничтожение плохих воспоминаний нужно расплачиваться своей жизнью?

– Нет разницы – негативные они или позитивные. За все воспоминания мы расплачиваемся жизнью. Чем вы так удивлены? Как можно приобрести воспоминания, не потратив на них своего времени? Это невозможно.

Максим, только обрадовавшийся от того, что он наконец-то избавится от этих сувениров, снова нахмурился.

– Но... Пятнадцать лет – это слишком много. Я не готов отдавать их.

Продавец понимающе закивал.

– Да, я понимаю. Стоимость высока. Но, к сожалению, вам придется или платить, или жить дальше со всеми этими сувенирами, которые вы принесли в корзинке. Вы смахнули с них пыль, а это значит, что они теперь снова будут терзать вас. Да не по одному, а сразу всем скопом. Я даже не знаю, сколько пройдет времени, пока они снова не покроются пылью.

Максим покосился на корзинку и тут же с отвращением отвернулся.

– Не хочу помнить их...

– Да, я вижу, – покачал головой продавец, – здесь и статуэтка с предательством, и брелок с воровством, и медальон с обманом друга, и...

– Не обязательно вам рассматривать все это, – рявкнул Максим, – скидка есть какая-нибудь?

– К сожалению, нет, – покачал головой продавец.

– Эх... – Максим на секунду задумался, – нет. Пятнадцать лет – это слишком много. Я не могу так просто ими разбрасываться.

С этими словами он нерешительно зашагал к выходу.

– Подождите, молодой человек, – сжалился продавец, – я вижу, как вам теперь тяжело. Хорошо, я пойду вам навстречу.

Максим остановился и посмотрел на продавца, который вытащил из-под стола какой-то небольшой предмет. Подойдя поближе, он взял его в руки и приблизил к глазам. Это был обычный стеклянный шарик на подставке, который нужно было встряхнуть для того, чтобы бутафорские снежинки начали изображать снегопад, медленно и красиво опускаясь на статуэтку, которая, при ближайшем рассмотрении снова оказалась его точной копией. Маленькая фигурка в центре шарика изображала Максима, открывающего дверь в эту самую сувенирную лавку, в которой он сейчас находился.

– Я готов продать вам этот сувенир всего за три года вашей жизни.

– Это воспоминание о посещении вашего магазина?

– Именно.

– И я не буду помнить ничего из того, что здесь произошло?

– Абсолютно.

– И все забытые воспоминания, которые я снова увидел на полках, тоже не вспомню?

– Нет.

– Я согласен.

– Вот и отлично, – улыбнулся продавец, – по рукам?

– По рукам.

Максим схватился за протянутую руку. Какие-то синеватые искорки побежали по его руке и перебежали на руку продавца, как будто впитавшись в его кожу.

– Вам упаковать сувенир или вы предпочтете разобраться с ним здесь?

– Здесь.

Максим взял в руки протянутый шарик и, размахнувшись, бросил его на пол. Сувенир разлетелся на маленькие кусочки, а молодой человек в это время уже закрывал за собой входную дверь.

– Не самый правильный выбор, – произнес продавец, глядя ему вслед, – есть такие вещи, за которые лучше переплатить один раз. Впрочем, это не мое дело. Жаль только, что мне сегодня придется задержаться на работе.

С этими словами он снова взял в руки веник и принялся сметать осколки.

Максим стоял на тротуаре и докуривал сигарету. Когда уголёк уже дошел до фильтра, он осмотрелся в поисках урны. Взгляд упал на скромную вывеску небольшого магазинчика прямо за его спиной. На ней аккуратными буквами было выведено: «Сувенирная лавка».

– Неаккуратный посетитель? - кивнул Максим на разбитый сувенир, зайдя в помещение.

– Скорее жадный, – ответил продавец и улыбнулся странной и жутковатой улыбкой.

Podvodnik · 28 июня 2022

ГУСАРСКИЕ ЗАБАВЫ

(старинная, гусарская байка)

Обер-офицер, командир эскадрона, ротмистр 5-ого гусарского Александрийского полка Юлиан Иванович Шпагин, стал героем удивительнейшей истории.

Седьмого мая 1819 года в городе Санкт-Петербурге генерал-лейтенант Мефодий Авдеевич Сальников устраивал званый ужин, куда приглашены были многие сослуживцы-однополчане, в числе которых был и наш Юлиан Иванович.
После ужина, по обыкновению, гостям предлагалось всё то, в чём они могли проявить себя незаурядно и с блеском.

Танцы, игра на бильярде, стрельба по мишеням, фейерверк - были лишь малой толикой всех развлечений. Главным же предметом восхищения гостей и гордостью самого генерала был его собственный, так называемый, «Домашний театр».

Около сорока молодых, прелестных особ входили в состав театральной труппы. По причине ли сиротства, или по иным причинам, барышни жили на попечении Мефодия Авдеевича и, разумеется, не чаяли в нём души.
Играли они в домашних спектаклях. Были на постоянном довольстве, занимая всю левую половину огромного генеральского дома. Мефодий Авдеевич был вдов, детей не имел. Будучи человеком весьма не бедным, питая слабость к женскому полу, он не считал зазорным содержать столь разнообразную «оранжерею», благоухание которой заставляло закипать кровь в жилах многих любителей подобной «флоры»!
В доме генерала так-же проживало несколько дам французского, аглицкого и немецкого происхождения. Те обучали мамзелей музыке, танцам, актёрскому мастерству, обхождению в обществе. Генерал холил и лелеял барышень, потакая их невинным капризам.
Огромные деньги тратил ежегодно Мефодий Авдеевич, заказывая за границей самые модные предметы дамского туалета. Порой между офицерами и девушками возникали чувства, а иногда даже случались романы. Генералу нравилось такое положение дел.
Мефодий Авдеевич обожал гусар, равно как своих воспитанниц. Случалось даже, что проигравшемуся в пух и прах офицеру, коему от безысходности в пору оставалось лишь стреляться, Мефодий Авдеевич предлагал жениться на одной из своих актрис.
Женитьба взамен на выплату долга и выкуп родового имения, находящегося, как правило, на тот момент в залоге, представлялась благословением Божиим для неудачливого игрока. Весьма аккуратно улаживал генерал сие предприятие, дабы никоим образом не задеть честь и достоинство русского офицера. После тактичных заверений, придя к общему согласию, заключался устный договор конкретизирующий все условия женитьбы. Жениху надлежало выполнять особое условие - «До конца дней своих не брать в руки карт, и вообще не играть на деньги ни в кости, ни на бильярде».
С момента, принятого генералом решения основать «Домашний театр», прошло около пяти лет. За всё это время удалось устроить восемь подобных браков. Сия благородная идея льстила самолюбию Мефодия Авдеевича.
В свете воспевали и превозносили отца-благодетеля. Всякий раз хвалебные речи, оды и тосты в его честь, генерал прерывал словами: «Ах, оставьте! Я служу на благо Отечества и процветания государства Российского»! После чего вздрагивали его эполеты и росой умиления омывались серебряные генеральские бакенбарды.
За два дня до званого ужина генералу донесли о неутешительном положении Юлиана Ивановича. Командир эскадрона на тот момент проигрался «до нитки». Под залогом находилось и его родовое имение. Теперь с жизнерадостным, бравым гусаром Шпагиным в карты играть никто более не садился. Стреляться Юлиан Иванович почитал за грех, но и наладить как-либо ситуацию не представлялось ему возможным.
Во время русской наполеоновской кампании Шпагину шрапнелью выбило правый глаз. Он, надо сказать, очень гордился таким ранением. Мало кто мог похвастаться так называемой «Кутузовской Лентой», да ещё и на том же глазу. После походов русской армии 1813 – 1814 гг. двадцативосьмилетний Юлиан Иванович вышел в отставку «с мундиром и пенсионом полного оклада».
Жил Шпагин в съёмной двухкомнатной квартире на окраине города.
Рядовой в отставке, солдат Митрофан Синицын проживал вместе со Шпагиным в качестве денщика. В сражении при Лейпциге Митрофан вытащив из-под лошади, вынес с поля битвы истекающего кровью Шпагина, за что и был повышен в звании до унтера. Чуть позже в этом бою Синицыну размозжило взрывом ступню, и он попал в лазарет.
Спустя четыре года в Санкт-Петербурге Шпагин встретил Митрофана. Хлопоча о назначении пенсиона, герой и инвалид войны Синицын, не выдержав бюрократической волокиты, расквасил физиономию одному видному чиновнику. Так случилось, что у Митрофана не было ни дома, ни родни, не говоря уже о каких-либо ходатаях или заступниках.
Битый за такую дерзость розгами, разжалованный обратно в рядовые, Митрофан был брошен отечеством на произвол судьбы и проживал в богадельне при Александро-Невской лавре.
Проникнувшись бедственным положением боевого товарища, Шпагин предложил Синицыну службу деньщика с проживанием на его съёмной квартире. Юлиан Иванович не прогадал.
Огромный, громогласный и болтливый Синицын был старше Шпагина на двенадцать лет. Водки он не пил и зарекомендовал себя как добросовестный хозяйственник и отличный кашевар. В свободное время Митрофан вырезывал из дерева ложки, свистульки, вязал чулки и немного портняжил. По воскресным дням все свои рукоделия он выносил продавать на базар. Следует отметить, что чулки, связанные Митрофаном, пользовались особым спросом даже среди господ. Отличались они удивительной мягкостью, прочностью и удобством. Удобство же заключалось в придуманной Митрофаном специальной «хитрой» петельке. Затягиваясь на лодыжке, под коленом, она не позволяла чулкам сползать и топорщиться.
Нельзя не упомянуть, что Митрофан смастерил себе уникальный протез ступни, потерянной им при Лейпциге. В протезе были устроены маленькие шарнирчики и пружинки. Синицын свободно ходил без палки даже не прихрамывая. По отношению к себе Шпагин не терпел иерархических реверансов со стороны Синицына, потому общение их носило характер дружественно-доверительный.
Когда Юлиан Иванович проигрался, то вынужден был заложить имение, а залог приходилось выплачивать с пенсиона. Иных денег не было. Синицын всячески поддерживал командира, а его мастеровые навыки не позволили им голодать и скитаться.
Итак… Прознав, что русский офицер, дворянин, герой войны живёт на окраине города, выплачивает залог с пенсиона и не выходит в свет, Мефодий Авдеевич побагровел, затрясся и даже плюнул на пол! Шпагину было доставлено письмо, в коем генерал по-отечески выражал свою обеспокоенность его делами. Приглашение на званый ужин не терпело каких-либо возражений и закреплено было личной генеральской печатью.
Бравый гусар не смел ослушаться почтенного генерала. Поход к цирюльнику и починка расползшегося под мышкой на доломане шва не составили особых хлопот. В целом мундир Юлия Ивановича содержался в порядке, одна лишь деталь, а точнее её отсутствие, портила всё предприятие.
Как раз накануне свои ботики (низкие гусарские полусапожки) Шпагин вынужден был заложить еврею старьёвщику, дабы оплатить наём комнаты за четыре месяца проживания. Выплата пенсиона ожидалась только через неделю.
Как быть?! Облагородить ваксой огромные, рыжие сапоги Митрофана? При всём усердии такая затея оказалась нелепостью,- ведь оба его сапога были на правую ногу. Синицыну с протезом сподручней, а точнее «сподножней» было носить именно такую обувь. Выйти в свет в парадном полковом мундире и в сапогах Митрофана представлялось или откровенным издевательством над обществом, или же признаком глубокого слабоумия. Альтернативы не было. Нужно было что-то решать!
Неподалёку от съёмной квартиры Шпагина, в добротном двухэтажном кирпичном доме, проживал военный чиновник, полковник Пётр Вольфович Калленберг - крепкий, сухощавый и желчный старик. Его предки, немцы, обосновались в России ещё во времена государя Алексея Михайловича. Среди коллег Пётр Вольфович прослыл человеком неприветливым, язвительным, сквалыжным. Всю войну он прослужил в штабе армии сидя за бумагами, заведуя техническим и аммуниционным обеспечением полка.
Ходили слухи, что за период наполеоновской кампании, путём полузаконных махинаций, он выкроил себе несколько миллионов. Было даже устроено следствие. Служители Фемиды более года изучали персону Петра Вольфовича, но… денег не нашли и дело закрыли.
Немец никогда ни у кого ничего не просил и никому за просто так, ничего не давал. Впечатление, что Калленберг люто ненавидел весь род человеческий, сложилось не на пустом месте. Странной чертой его характера была неподдельная радость, испытываемая им при виде людских страданий. Душевное ли терзание или физический недуг кем-либо переживаемый, доставлял Петру Вольфовичу нездоровое наслаждение. Свидетельств тому было предостаточно.
Отважившихся просить у немца в долг ожидало дикое, варварское условие со стороны взаимодавца. Так, цирюльник Илья Попов, болевший с похмелья, бритвой срезал своё ухо за целковый, на глазах «благодетеля». Или же корнет Мухин - совсем ещё мальчишка, за четвертной оттяпал себе топором большой палец на левой руке, а спустя неделю помер от заражения. Посему не мудрено, что дом немца люди обходили стороной, почитая Калленберга изувером и сатанинским приспешником.
О его жене, детях или родственниках никто ничего не знал. Личная жизнь этого мерзавца не изобиловала разнообразием. Экипажа Калленберг не держал и в любую погоду ходил на службу пешком. По воскресениям посещал кирху.
Шпагин знал полковника, при встрече всегда приветствовал Петра Вольфовича соответственно чину, на что тот, казалось, не обращал особого внимания и всегда шёл дальше.
Глядя в заляпаное оконце, насвистывая и пытаясь что-либо придумать, Шпагин увидел идущего со службы Калленберга. Времени раздумывать не было! Натянув страшные сапоги Митрофана, сбежав по лестнице, Юлиан Иванович подобно чёрту из табакерки возник перед немцем у самых ворот его дома и вытянувшись во фрунт громко отрапортовал:
- Ротмистр пятого гусарского Александрийского полка! Обер-офицер Юлиан Иваныч Шпагин!!! Разрешите обратиться, господин полковник!!!
Без тени удивления Пётр Вольфович уставился своими выцветшими, почти белёсыми глазами на гусара и тихим надтреснутым голосом спросил:
- Что вам угодно?
Взгляд Калленберга поистине обладал каким-то гипнотическим свойством. Взволнованный Шпагин даже не понял, как очутился в передней, а затем в комнате Петра Вольфовича. Тощая, безликая девушка приняла у немца сюртук, цилиндр и удалилась. В доме было как-то сумеречно, хотя снаружи погожий майский день был в самом разгаре.
Калленберг чиркнул спичкой. Блики пламени от двух свечей, стоявших в канделябре на бронзовом геридоне, заплясали по стенам, искажая пространство. Шпагин заметил, что все стены, окна, мебель, (за исключением крохотной отдушины, письменного стола и кресла) были задрапированы плотной однотонной тканью.
- Ну-с… Выкладывайте, что у вас, – заскрипел Калленберг. Опустившись в кресло, он раскурил короткую немецкую трубочку. – Да поживее! У меня мало времени.
Шпагин как можно деликатнее стал излагать суть своего дела. Немец, посасывая трубку, закрыв глаза, слушал. Когда речь коснулась бедственного положения по причине карточного долга, Калленберг преобразился! Его и без того, навыкате, глаза, казалось, вылезли из орбит. Жиденькие бакенбарды стали топорщиться, а на щеках выступили лиловые капилляры. Однако, при упоминании имени генерала и ситуации с сапогами, немец будто пообмяк, откинулся на спинку кресла и перевёл свой страшный взгляд на свечи.
Когда Шпагин закончил, Пётр Вольфович взяв канделябр и посветив на сапоги офицера, рассмеялся. Смех не касался его мимики, а более напоминал шкворчание сала на раскалённой сковородке.
- Кто же вам виноват, молодой человек? Вы сами устроили себе такое несчастье – прошипел немец, брызгая слюной. – Ну, да чёрт с вами! Мораль вам читать бесполезно и денег, разумеется, я вам не дам. Признаться, вы меня позабавили и мне, пожалуй, будет интересно вам помочь… Но не от симпатии к вашей жалкой персоне, а лишь из-за уважения к Мефодию Авдеевичу. Ведь старика может хватить удар, глядя на такое чучело!
С этими словами Калленберг снова неистово «зашкворчал» плюхнувшись в кресло.
Успокоясь, взяв со стола колокольчик , Петр Вольфович - позвонил. Явившейся на звон безликой девушке немец что-то шепнул. Спустя пару минут та принесла коробку и оставив её на столе, исчезла.
- Смотрите же! – немец открыл коробку. Взору Шпагина предстали невероятной красоты гусарские ботики.
– М…да, тонкая работа.
- Что бы вы понимали в тонкой работе, – заскрипел немец. - Да будет вам известно, что эти ботики - вещь трофейная. Из гардероба маршала Серрюрье! Видите клеймо? Работа известного итальянского мастера! Он делал такие из кожи морского змия для самых высоких вельмож. Моя подагра не позволяет носить такие вещи, а вам, я думаю, будет в пору. А ну! Снимите вашу гадость и примерьте! Аккуратно! О… herrlich! Прекрасно!!! Такая обувь не терпит щёток и гуталина… Вот, тут пузырёк с оливковым маслом и специальная шёлковая ткань. Надеюсь вам всё понятно?!
- Так точно, ваше превосходительство!!! – гусар вытянулся во фрунт и глядел на Калленберга глазами преданной собаки.
- Прекратите этот подхалимаж! Неужто вы думаете, что я позволю вам пощеголять в этих ботиках за просто так?! Есть условие! Даю вам их ровно на сутки. Завтра в это же время они должны лежать в этой же коробке, на этом столе! Кроме того… Вы дадите мне расписку и слово офицера, что ежели я обнаружу хоть маленькую царапину или крохотное пятнышко на обуви, то вы незамедлительно и безоговорочно стреляете себе в рот. Э… в моём саду, разумеется. Всегда, знаете ли, имел желание лицезреть, как неудачники кончают с собой по своей же собственной глупости.
Немец вылупил свои страшные глаза на Шпагина и прошептал:
– Ну как, согласны?
Шпагина слегка озадачил такой поворот дела, но положение, размышлять долго не позволяло.
- Что ж… Извольте, Пётр Вольфович. Я согласен. Даю слово офицера. Где прикажете подписать?
Составляя бумагу, Калленберг время от времени судорожно «шкворчал». Было видно, с каким удовольствием он выводит каждую буковку. Подавая на подпись изуверский документ, немец впился глазами в лицо Шпагина и заскрипел:
- Не понимаю и презираю все эти ваши гусарские забавы! Честь, понимаете-ли, офицера, достоинство дворянина…
Чепуха! Кал словесный, в хмельном угаре изрыгаемый! За веру, царя и отечество?! Да плевать вам на всё! Знаем мы вашу веру… Проиграются до портков, похерят именьице своё, спустят родительское состояние на шампанское, да срамных девок, а опосля водочку кушать изволят. Тоска у них, видите-ли, русская…
Тьфу!!!
Что же тогда, позвольте спросить, вы к иноземцу, к иноверцу побираться приходите, а ? Что?! Молчите? Ладно! Довольно с вас! Подписывайте! А то смотрите, может ещё передумаете? Я ведь знаю, вы-то обязательно в афедрон вляпаетесь! Вам же не привыкать… nicht wahr?!
Видя, как Шпагин побледнел, как руки его слегка задрожали, Калленберг взахлёб «зашкворчал» и стал тыкать пером в лицо обескураженного гусара.
Выхватив перо, подписав лежащую на столе бумагу, Шпагин сгрёб в охапку коробку с ботиками и выбежал вон.
Ботики на самом деле были восхитительны! Аккуратно протерев их оливковым маслом, Юлиан Иванович поразился их блеску. При желании можно было даже побриться глядя в них, словно в зеркало.
Итак, несмотря ни на что, решающий визит к Мефодию Авдеевичу состоялся! Бравый гусар Шпагин в сопровождении Синицына прибыл к дому генерала минута в минуту!
После ужина генерал попросил Юлиана Ивановича в кабинет и обстоятельно изложил ему всю суть своего щедрого предложения. Сугубо Мефодий Авдеевич порекомендовал Шпагину присмотреться к двадцатипятилетней фройлен Эмми Вэльтманн. В доме Мефодия Авдеевича она преподавала барышням вокал и сольфеджио. По словам генерала, фройлен Эмми в скором времени могла составить весьма выгодную партию русскому дворянину.
Шпагин задыхался от счастья! Опустившись на колено, припав к руке Мефодия Авдеевича, гусар разрыдался, как мальчишка. Генерал сдержанно рассмеялся и посоветовал не думать о дурном, ступать к гостям развлекаться и танцевать.
В огромной зале, под звуки духового оркестра, при свете сотен свечей, окрылённый яркими картинами новой жизни, Шпагин порхал. Вальсируя прелестных девушек, утоляя жажду игристым шампанским и вновь вальсируя, Юлиан Иванович пребывал на вершине блаженства!
Со многими барышнями он был знаком ранее и не скупился на комплеманты. Дав генералу слово, Шпагин не в праве уже был разделить азартный досуг своих приятелей - сослуживцев, ведь просто так даже на бильярде никто не играл. Оставалось лишь пить шампанское, танцевать.
Танцуя с барышнями, он неустанно следил, дабы ненароком не оцарапать, не заляпать уникальные ботики, заимствованные у немца на таких людоедских условиях. Ведь вся перспектива грядущей счастливой жизни могла рухнуть из-за малого пустяка.
Эмми оказалась очень красива. Стоя у колонны в окружении барышень, она выглядела гордой и непреступной. Танцевальный вечер уже шёл к завершению, но ангажировать Эмми Юлиан Иванович всё как-то не решался. Оркестр уж заиграл заключительный танец. Вальс отличался пленительной мелодичностью. Положение поправил сам Мефодий Авдеевич. Он подвёл Эмми к Шпагину, познакомил и они закружились.
Заходя на второй круг, Юлиану Ивановичу вдруг, как бы сделалось дурно! Он внезапно отпрянул от Эмми, нелепо попятился назад и поскользнувшись, задел затылком настенный бронзовый канделябр, рухнул и сделался без чувств!
На следующий день у ворот дома Калленберга с коробкой в руках стоял Митрофан. Увидев знакомую коробку возвращавшийся со службы немец, подойдя ближе, спросил:
- Кто таков?
Взглянув в глаза Калленбергу, Митрофану очень захотелось перекреститься и крикнуть «С нами крестная сила»!, но взяв себя в руки, сглотнув слюну и откашлившись, Синицын отдал честь и рапортовал:
- Рядовой в отставке Митрофан Синицын! Велено вам доставить сей гардеропь и получить гумагу!
- И кем же, голубчик, велено?
- Его благородием Юлианом Ивановичем Шпагиным.
- Ага… А где же само… Его благородие?
- Лежат в лазарете! Удар-с!
- Ай-яй-яй… А ты, стало быть его посыльный?
- Так точно! Денщик-с!
- Ага… Ну что ж, денщик-с, прошу.
Внутри немца всё закипало! Очевидно, думал Калленберг, что russisches schwein испортил ботики, а теперь прислал этого верзилу с целью запугать? Хм… Не на того напали. Сейчас посмотрим кто из нас «Pisser»!
Пройдя в комнату, оживив огнём канделябр, не сняв цилиндр, немец сел в кресло. В ящике его стола лежал заряженный Terzerol, который в случае чего помог бы разрешить ситуацию. Тем временем, озирающемуся по сторонам Митрофану захотелось пощупать ткань, коей задрапированы были стены и мебель. Он уже было потянулся к стене, как полковник завопил:
- Не трогать, чёрт возьми, ничего руками!!! Поставь, дурак, коробку на стол и доложи всё обстоятельно! Что случилось с его благородием. Как, когда и почему?!
- Не извольте беспокоиться! Доложу всё как есть! – Митрофан поставил коробку и в присущей ему отрывистой солдатской манере продолжал:
- Накануне-с его благородие Юлиан Иваныч званы были на ужин к генералу Мефодию Авдеевичу Сальникову. На бильярде и в карты оне играть не желали-с. Весь вечер его благородие изволили пить шампань и плясать с мамзелями! Вальсируя мамзель, Юлиан Иванычу сделалось дурственно, в чём, собственно, сама мамзель и повинна! Его превосходительство Мефодий Авдеевич приказали доставить Юлиан Иваныча в полковой лазарет!
- Постой, постой… В чём повинна? Та барышня, что, его отравила?
- Никак нет! Никто никого не травил!
- Ничего не понимаю, ты же сказал, что барышня виновата… Разъясняйся по существу!
- Слушаюсь! По существу! Давеча утром его благородие, лёжа в лазарете, изволили прийти в себя. Сперва попросили воды-с, а затем стали справляться о состоянии сапог, одолженных им вашим высокоблагородием. Его благородие изволили ощупать сапоги и повелели доставить их вам, а на обратном пути зайти в Никольскую церковь и заказать отцу Максимилиану благодарственное молебствие!
Немец сняв цилиндр помотал головой. Затем, достав из ящика огромную лупу, придвинув канделябр, вынул ботики из коробки и стал внимательно их рассматривать. Удивительно, но ни царапины, ни иной какой-либо порчи на ботиках не было.
- Погоди-ка, голубчик. Никак не возьму в толк. Так у твоего барина, что, сердце больное, что ли? Или психический недуг, вроде падучей?
- Никак нет! Во всём та самая мамзель виновата!
- Чёрт! Да какая мамзель?! Почему виновата? Ты можешь толком, дурак, объяснить?!
- Так точно! Могу! На пасхальной седьмице я Юлиан Иванычу учинил презент-с. Собственноручно связал и подарил чулки-с!
- Причём тут… - немец глядя на Митрофана, часто заморгал. – Какие, чёрт подери, чулки?!
- Красные! Пасхальные! На петельке-с!
- Ну?
- Его благородие вчерась изволили их надеть! Весь вечер Юлиан Иваныч неустанно следили, дабы сапоги ваши ненароком не испоганить-с! Его благородие плясали с мамзелью и изволили лишиться чувств-с! Им померещилось, что сапоги ваши изодрались, поелику мамзель та в красных панталонах плясать изволили! Все мамзели в белотканных, а энта сугубо в красных! Непозволительно сие вольнодумство! Панталоны – это вам не стихарь-с! Позвольте-ка…
С этими словами Митрофан взял со стола ботик. Поглядевшись в него, улыбнулся, лихо закрутил ус . – Эвон, шельмецы… Как кожу в европах умеют делать! Всю морду, как в зеркале видать, хоть бройся!
На каменном лице Петра Вольфовича, наверное, впервые в жизни, отобразилось крайнее удивление. Откинувшись на спинку кресла и всплеснув руками, немец изумлённым голосом спросил:
- Так это что? Твой барин, русский офицер и дворянин, в отражении сапог, бельё дамское разглядывать изволил, и сам же панталон красных испугался?!
Митрофан что-то ещё говорил и пытался разъяснить, что мол его благородие не нарочно изволили на панталоны любоваться, а токмо присматривая, дабы не оцарапать …
Но немец уже не слушал Митрофана. Калленберг трясся, сидя в кресле, его «шкворчание» постепенно превращалось в нормальный человеческий смех. Запустив в Митрофана скомканной распиской Шпагина и еле выговорив «пошёл вон дурак», Пётр Вольфович, держась за живот, откровенно, судорожно хохотал!
Даже на улице был слышен его неугомонный хохот. Шествуя по направлению к Никольской Церкви, простой как оглобля, Митрофан Синицын всё пожимал плечами и не мог понять, что же так рассмешило угрюмого полковника?
А в это же самое время, лёжа в лазарете, по той же причине смеялся и сам Юлиан Иванович. Несомненно, бравый гусар Шпагин не на шутку испугался, когда вальсируя изволил вдруг лицезреть в зеркальном отражении своего ботинка, столь необычный колор интимного дамского гардероба...
Ведь чулки Юлиана Ивановича были равно такого же цвета! И от мысли, что ботик вдруг разошёлся по швам, немудрено было испытать этакие волнительные эмоции!
Пробыв несколько дней в лазарете, взвесив все за и против, бравый гусар окончательно убедился, что Эмми - его судьба! Спустя неделю, в доме генерала Сальникова Шпагин сделал предложение столь эпатажной фройлен. Однако свадьбу решено было перенести. Причиной такого решения стали события, требующие отдельного пояснения.
Итак… Мать Эмми скончалась от тифа, когда девочке было четыре года. Её отец, инженер судостроения, сильно пил и замёрз в лютые морозы в 1808 году. Эмми на тот момент было 12 лет. По протекции одного влиятельного господина девочку определили в дом генерала Сальникова. Её музыкальным талантом Мефодий Авдеевич был весьма очарован и не поскупился нанять хороших преподавателей.
Спустя пять лет хрустально-чистое сопрано Эмми стало предметом зависти для многих оперных див Санкт-Петербурга! Далее девушка сама стала преподавать вокал и сольфеджио в доме генерала.
Фамилию Вэльтманн Эмми унаследовала от отца. Девичья фамилия её матери - Калленберг.
Да! Мать Эмми являлась родной сестрой Петра Вольфовича! Полковник и был тем самым «влиятельным господином», определившим некогда девочку на попечение Мефодию Авдеевичу!
По причине скверного характера Петра Вольфовича, Эмми никогда не видела своего родного дядюшку. Она даже не знала о его существовании до той поры, пока нотариус не известил её об открывшемся внезапно наследстве.
Когда немец выгнал Митрофана, швырнув ему вслед скомканную расписку, то вскоре от хохота у полковника пошла гортанью кровь. В тот вечер Пётр Вольфович Калленберг умер. Вот по этой то причине и решено было отменить свадебные торжества.
Эмми приняла Православие с именем Елизавета. Свадьбу сыграли спустя два месяца. Теперь Елизавета Шпагина была полноправной и единственной наследницей дома, а также всего дядюшкиного состояния. В банке на счету Петра Вольфовича значилось тридцать пять тысяч.
Но каков же был сюрприз, когда Митрофан, снимая драпировку со стен и мебели, стамеской нечаянно вспорол материю…
Ткань оказалась двуслойной! Внутри, подобно лоскутному одеялу, были обнаружены прошитые между собой тонкой нитью разноцветные ассигнации! Вся драпировка в доме покойного Калленберга содержала такую вот начинку!
Что было дальше и как распорядились супруги несметным богатством повесть умалчивает.
Сказывают, что когда Александру Сергеевичу Пушкину поведали эту историю, - поэт ненадолго задумался и изрёк:
Судьбе неведомы законы,
Она способна пожелать
Себе орудием избрать
И сапоги и панталоны!
Впрочем… Может быть он этого и не изрекал.
Конец.
автор Максим Савельев

Podvodnik · 15 июля 2022

Анчоус.

Бабушка выросла словно из-под земли. Не было – и вот она. Он еле успел нажать на тормоз. Мощный автомобиль, взревев, словно укрощенный хищник, остановился.

Дмитрий Викторович выскочил на улицу. На языке много чего вертелось. Он уже рот открыл, но вдруг замолчал.

- Доброго здоровьичка, внучек. Торопишься куда, поди? – незнакомая бабулька бесхитростно улыбалась.

Глаза будто прозрачные голубые леденцы. Выцветший платочек с цветочками, ситцевое платьице. На ногах – галоши. Поправила натруженными руками седые волосы, еще раз улыбнулась. Улыбка была совсем детская, даже такие же беззащитно-розовые десны, как у младенцев.

Дмитрия Викторовича уважали коллеги и побаивались партнеры. Он был жесткий, бескомпромиссный, ничего не боялся.

Считали, что идет по головам и чужды ему человеческие эмоции. И будь на месте бабушки кто-то другой, не миновать бы тому человеку всей глубины его гнева.

Но где-то в глубине Дмитрия Викторовича жил мальчик Митя. Обожающий свое детство и бабушку Липу. К ней мальчика на все лето привозили родители. Он спал в пологе. Просыпался, когда аромат от бабушкиных блинчиков и пирожков разносился по всему дому. Соскакивал и бежал к ней по деревянному, теплому от солнца полу. Бабушка прижимала его к себе, обнимая руками, еще в муке, которые вытирала о передник.

На столе стояла кружка с парным молоком. А потом они шли в поле. И облака проносились низко, качались васильки. На горизонте паслась коровка Бусинка. А рядом шел конь Звездочет. Вечером бабушка рассказывала сказки. И можно было выйти на крыльцо, послушать звуки ночных гостей, как она их называла. Что-то светилось в траве, кто-то шуршал.

И не было никого счастливей Мити в тот момент.

Поездок к бабе Липе он всегда ждал. Его утонченная и модная мама моталась по курортам. Отец, крупный чиновник, пропадал на работе. У мальчика было все: игрушки, поездки, исполнение любых желаний. А ему хотелось поскорей в деревню к бабушке. И он не мог понять в тот день страшных слов по телефону: бабушка Липа умерла.

Как это? Баба Липа не может умереть! Как без нее будут Бусинка и Звездочет? Ночные светлячки? Как без нее будет он, Митя?
- Какая выдержка у мальчика! Стоит и даже не плачет! Собранный такой! – удивлялись на похоронах знакомые.

Дима попросился туда, как не отговаривали его отец и мать.
Боль изнутри ломала, била, выворачивала. А внешне он стоял твердо, даже не плакал. С бабой Липой уходило все, что было ему так дорого…
С тех пор изменился и его характер.

Прошли годы. И вот ему 35 лет. Он ехал в аэропорт, ждал полет по делам.
Но вдруг вспомнил просьбу своего друга, егеря Сергея.
- Отправь телеграмму, Дим. Это очень важно. Я сам уже не успеваю, в лес надо. Дозвониться до своих не могу. Это тетке моей. Связь у них частенько не ловит. Отправь, прошу. Только не забудь! – просил Сергей.
Дмитрий Викторович ничего не забывал. Но закрутился с новым контрактом. И… почему-то забыл.

Вспомнил уже по дороге. Глянул на навигаторе. Населенный пункт с незнакомым названием. Не то город, не то поселок. Он еще успевает к самолету, время есть.
Отправил телеграмму, сел за руль и помчался в аэропорт.
И вот тут-то, как из-под земли и появилась та бабуля.

Она была очень похожа на его бабушку. Или ему так показалось? Все бабушки похожи друг на друга ощущением безграничного счастья и того, от чего щемит в груди и хочется улыбнуться.
- Вы чего же так… Неосмотрительно вышли на дорогу. Я мог задавить вас. Тут нет перехода. А я тороплюсь, да. На самолет, - вздохнул он.
- Внучек! Помоги мне, пожалуйста! – вцепившись в рукав его пиджака, попросила старушка.
Дмитрий Викторович глянул в сторону машины. Кошелек был там.
- Сейчас. Сколько денег нужно? – спросил он.
- Денег? Каких денег? Нет, что ты, милый! Этого не надо! Помоги мне Анчоуса найти! – бабуля по-прежнему не отпускала его руку.
- Анчоуса? – вскинул он бровь.

В голове тут же сложилось: пожилая женщина потеряла собаку. Но… у него нет времени ее искать.
- Бабушка! Вы покричите его! Прибежит. Или к дому придет. У вас тут все рядом, никуда не денется ваш Анчоус! – Дмитрий Викторович посмотрел на часы.
Время еще было.
- Матрена Митрофановна меня зовут. А тебя как? – не отставала старушка.
- Дмитрий Вик… Митя, - глухо произнес он.
Так давно его никто не называл. Зачем он сейчас вспомнил и назвал свое детское имя? Непонятно.
- Митенька… У меня так мужа звали. Митенька, помоги мне, а? Ножки не держат, так расстроилась. Анчоус-то все, что у меня осталось! Мужа схоронила давно уже. Дочка с внучкой разбились в поза то лето. Никого нет теперь. Только он! – бабушка принялась утирать слезы краешком платка.

Дмитрий Викторович снова взглянул на часы. Если он будет ехать быстро, то в принципе, время еще есть.
- Садитесь в машину. Сейчас объедем улицы! У вас их не так много! Прямо пасторальная идиллия, а не место! Все зеленое, в цветах! – он помог старушке сесть в машину.

Прокатились они быстро по улицам. Только Анчоуса так и не нашли.
- Спрятался, наверное. Матрена Митрофановна, послушайте, у меня самолет. Я вообще бы в ваши края не заехал, но вспомнил про телеграмму. Всем что-то срочно нужно здесь. Другу Сергею телеграмму, вам вот Анчоуса найти. Давайте сделаем так. Вы его ищите, продолжайте. А я вам свой телефон напишу, хорошо? Приеду, помогу если что. Не плачьте вы! Хотите, если не отыщите, я вам корги куплю? – предложил Дмитрий Викторович.
- Какие корки? Зачем они мне? У меня свои дома есть! Сушу на печке! – всплеснула руками Матрена Митрофановна.
- Нет, вы не поняли. Корги – это собачка. Как у английской королевы! Хотите? – усмехнулся молодой мужчина.
- Нет, внучек. Не надо мне корки эти. Какая я королева? Мне бы Анчоуса. Окромя его никто не нужен! – бабушка продолжала доверчиво смотреть на него.

Они на улицу вышли. Раскаленным апельсиновым шаром висело в небе солнце. Пахло скошенной травой и медом. Дмитрий Викторович положил визитку бабушке в карман. И пошел к автомобилю. Краем глаза заметил, что старушка вначале бросилась за ним, потом остановилась.

Сел за руль. Ему нужно срочно на самолет. Он опоздает, а там новый контракт и деньги. Он еще успевает, если будет ехать очень-очень быстро.
Перед тем, как тронуться, посмотрел в сторону бабушки. Она стояла и плакала, опустив голову. Вытирала слезы краями платочка. Встретилась с ним взглядом через открытое окно.
- Храни тебя Бог, Митенька! Ты и так много времени на меня потерял! Сама поищу! Господь в помощь! – помахала ему рукой старушка.

А он сквозь это лето и солнечные блики вдруг увидел заснеженную зиму. И бабушка Липа махала ему также рукой, пока не скрылась за снежной пеленой. Больше он ее видел…

Да, у него большие деньги на кону. А у нее, у этой старушки что? Пустой дом без близких? Загадочно исчезнувший Анчоус, в которой сосредоточены вся жизнь и любовь? Не может он уехать. Это будет предательством. По отношению к этой старушке Матрене Митрофановне. По отношению к своей бабушке Липе…

Дмитрий Викторович вздохнул. Машина плавно тронулась, он ее в стороне поставил. Пошел по направлению к старушке, грустно подумав, что сделка уплыла. И его друзья, и знакомые не поверили бы, если бы увидели, что он творит. Но так надо. Так правильно.
- Ты чего это… Не нужно ехать-то? – старушка снова схватила его с надеждой за рукав.
- Теперь уже не нужно. Ну что, давайте, вашего Анчоуса искать!
- Ты называй меня на «ты», внучек. Можно бабушка Матрена. Меня внучка звала «баба Матрешка». Прости, Митенька, что задержала тебя. Но я не могла иначе! – всхлипнула бабушка.

Дмитрий Викторович, повинуясь порыву, прижал ее к себе. Так они и стояли какое-то время. Шикарно одетый молодой мужчина и простая деревенская старушка, незнакомые до сегодняшнего дня.
А потом долго бродили по улицам. И баба Матрена все кричала: «Анчоус». Домой к себе позвала, мол, он притомился, поди.

Домик был маленький. Внутри бедно, но чисто. Дмитрий Викторович пообещал себе мысленно бабуле помочь. Вязаная ажурная скатерть на круглом столе. Самовар и веревочка баранок. Банка с молоком. Разноцветные коврики.

На стене – фотографии. Седовласый мужчина с ямочкой на подбородке. Молодая женщина, прижимающая к себе зеленоглазую девчушку. Семья, ее семья. Рядом иконы.
- Садись, Митенька. Молочка хочешь? Козьего? У меня Морошка живет. Вот от нее молочко! Пирожки вон тут, под полотенцем. С картошкой, с капусточкой. Кушай, милый. Ты что-то бледный такой мне вначале показался! – погладила его по светлым волосам бабушка Матрена.

Он улыбнулся. Впервые не дежурно, а от души. Это было тоже самое молоко, родом из детства. И пирожки такие же, как у бабы Липы. Он перестал есть выпечку где-либо. С тех пор, как не стало бабушки. Потому что все казалось пресным и невкусным.
Пришло и долгожданное ощущение покоя. Даже спать захотелось. Ему давно не снились сны. И все время было ощущение гнать, бежать куда-то, успевать.

До этого момента Дмитрий Викторович не понимал, как сильно все-таки устал. И не хватало этих разговоров, теплых, по душам. Потому что не доверял даже тем, с кем дружил. Отец и мама его конечно, любили, как и он их. Но того тепла, что было с бабушкой, не доставало. И вот теперь оно возвращалось.
- Баба Матрена, пойдемте дальше искать пропажу вашу! – Дмитрий Викторович поднялся.

Странно, но в доме и на крохотной кухоньке он не увидел собачьих мисок. Но решил, что из-за хорошей погоды вышеупомянутый Анчоус мог заниматься перекусами во дворе.
На одной из улиц им повстречалась дородная дама в красном платье с розами. С любопытством зыркнула в их сторону и остановилась:
- Здорово, Митрофановна. Слушай, ко мне тут опять сын приехал, да внучата, как хорошо то!

Дальше полился поток информации про неведомого сына и внучат. Баба Матрена кивала. Дмитрий Викторович стоял рядом. Пиджак он оставил в доме. Темно-синие брюки, белая рубашка. Соседка, выдав новости, еще раз взглянула на него и не удержалась:
- А это… Кто это с тобой, а? Митрофановна?
Баба Матрена молчала. И чей-то голос, в котором он узнал свой собственный, вдруг произнес:
- Я внук. Митя. Будем знакомы!
Соседка охала и ахала, даже чуть сумки не уронила и устремилась куда-то вниз по улице, остановив случайную прохожую и отчаянно жестикулируя в их сторону.
Баба Матрена робко улыбнулась и погладила Дмитрия Викторовича по руке.

Так они и шли. Старушка и бизнесмен. Вдруг из-за поворота выбежал гусь. Он размахивал крыльями, гогоча. Старушка охнула и кинулась к нему навстречу. Птица обнимала бабу Матрену, норовя положить голову ей на плечо.
- Митенька! Иди сюда! Нашелся, слава Богу! Митенька, вот он! Анчоус мой! – приговаривала старушка.

Дмитрий Викторович рассмеялся. Нет, этого не может быть! Гусь! А собственно, с чего он решил, что Анчоус – собака?
- Умница он у меня такой! Гусенком еще так привязался, что верный дружок стал! По пятам ходит. Гуси и людей запоминают, и дорогу без труда найдут. Оттого и перепугалась я, когда он пропал сегодня. Никогда и никуда не уходил! А дом он знаешь, как охраняет! Не хуже собаки! А назвала его так, что он анчоусы любит, неизвестно почему. Все удивляются. Гуси же травку щиплют. А этот вот особенный. Схватит анчоус и бежать. То ли ест, то ли прячет куда, – радостно делилась впечатлениями бабушка Матрена.

К дому бабушки Матрены они втроем шли. Важно ковылял впереди Анчоус.

Свой телефон Дмитрий Викторович в пиджаке оставил.
Взял в руки. 70 пропущенных звонков от мамы. Что-то случилось? Он не успел набрать ее номер, как сотовый ожил.
- Кто это? Сынок! Дима! Сыночек! Где? Как? Дима, это правда ты, родной? – плакала мать.
Он никогда не замечал у нее таких эмоций и пробовал что-то сказать.
Но в ответ слышались лишь рыдания. Наконец раздался какой-то звук и в трубке послышался дрожащий голос отца.
- Дима! Димочка! Сыночек! Как же так? Где ты, сынок? – и отец заплакал тоже.
- Папа! Да что случилось? У вас что-то? С мамой? Папа, не молчи! – крикнул он.
- Самолет… Самолет упал, Дима. Тот, на котором ты лететь должен был. Мы думали, ты погиб, мама упала сразу… Как? Где ты, сынок? Мы выезжаем. Дима, это же чудо, что ты жив! – отец и мать, вырывая друг у друга телефон, говорили одновременно.

Ему внезапно стало трудно дышать. Расстегнул верхние пуговицы. Вышел на крыльцо. На скамеечке перед домом, протягивая ему горсть ягод, сидела бабушка Матрена. Важно обходил свои владения гусь Анчоус.

- Папа, я у бабушки. Нет, не в бреду я. Не волнуйся! Вы приезжайте с мамой сюда! – он не плакал с 8 лет, с того дня, как прощался с бабой Липой.
Но сейчас соленые капли текли по щекам. А бабушка Матрена суетилась рядом, вытирая их платочком.
- Пап, со мной все хорошо. Я вас так люблю! Знаешь, у нас теперь снова есть бабушка! Ее Матрена зовут. Я жду вас с мамой! – продолжил Дмитрий Викторович, вдруг почувствовал себя ребенком, а не идущим напролом сильным мужчиной.

И склонился перед Анчоусом, который в ответ нежно обнял его двумя крыльями, наклонив голову на плечо. Рядом крестилась бабушка Матрена…

© Copyright: Татьяна Пахоменко, 2022

Podvodnik · 26 августа 2022

ЛАМПОЧКИ

Темная аллея городского парка, у начала которой остановилась девушка, оказалась пустынной и безлюдной. Кое-где ее освещал блеклый свет фонарей, которые пока еще не разбила местная шпана, но выживших лампочек было так мало, что, казалось, свет звезд в ясную ночь осветил бы это мрачное место гораздо лучше них.
Девушка обернулась и бросила взгляд на центральную аллею, по которой гуляли люди и на которой царили безмятежность и веселье. Ей совсем не хотелось сворачивать с нее, но, заметив кого-то в толпе, она, не раздумывая, шагнула в темноту.
Голоса людей, звуки музыки и шум аттракционов с каждым ее шагом становились слабее и через несколько минут почти стихли, оставив девушку наедине с шумом ветра в кронах деревьев. Дойдя до первого работающего фонаря, она остановилась и, сделав вид, что поправляет пряжку на обуви, незаметно бросила взгляд назад. Увиденное заставило ее вздрогнуть и тут же ускорить шаг.
У следующего фонаря она не стала изображать шпиона и, быстро обернувшись на ходу, бросилась бегом по аллее. До следующего круга света она добежать не успела. Споткнувшись обо что-то, она вскрикнула и тут же растянулась на асфальте. Казалось, что это падение не слишком ей помешало. Вскочив на ноги, она хотела уже снова броситься бегом, но было уже поздно. Чья-то рука схватила ее за шею. Девушка попыталась вырваться, но на ее плечо тут же легла вторая рука. Сделав несколько рывков в надежде на освобождение, девушка замерла и, резко выдохнув, повернулась к своему преследователю.
– Ты можешь оставить меня в покое? – уперев руки в бока, недовольно произнесла она.
– Я хочу быть с тобой... – тихо произнес преследователь, который оказался мужчиной лет сорока, одетый в самую обычную одежду – джинсы, кроссовки и футболку.
– Да убери ты свои руки! – возмутилась девушка, вырвавшись из объятий мужчины, – кто тебе вообще позволил меня трогать? Ты уже достал, честное слово! Сколько можно за мной бегать?! Я же тебе уже сто раз говорила – ты мне неинтересен, ты мне не нужен!
– Но...
– Никаких «но»! Ты можешь своей головой понять, что между нами ничего не будет?
Она протянула руку и постучала пальцем по лбу мужчины. Этот жест был настолько неуместным в этой ситуации, что на несколько секунд на аллее воцарилась тишина, которую вскоре снова нарушила девушка.
– Послушай, – тон ее голоса сменился с возмущенного на почти жалобный, – ты же такой красивый парень... Я сама видела, как на тебя девушки заглядываются. Неглупый, скромный, воспитанный... Ну, зачем я тебе нужна? Что с тобой не так? Почему ты вместо того, чтобы жить своей жизнью, таскаешься за мной? Объясни мне
Мужчина вздохнул и, сунув руки в карманы, пожал плечами.
– Я не могу тебе этого объяснить, – тихо произнес он, – ты знаешь мою историю, я тебе ее уже рассказывал. В один момент я просто разочаровался в людях, в любви, в дружбе, во всём. А когда я впервые увидел тебя, я понял, что только с тобой смогу обрести тот душевный покой, который так долго искал. С тех пор я постоянно думаю о тебе и не нахожу себе места. Я думал, что ты поймешь меня, но оказалось, что я тебе не нужен... Жизнь потеряла смысл, а это значит, что у меня есть только один выход.
С этими словами он вынул из кармана складной нож и, нажав на кнопку, тут же поднес лезвие к своей шее.
– Начинается... –девушка покачала головой и подкатила глаза, – ты опять за свое? Хватит уже! В жизни полно смыслов.
– Например? – оживился мужчина.
– Да хотя бы... – девушка задумчиво осмотрелась по сторонам, – ну, я не знаю... К примеру... – ее взгляд упал на ближайшее пятно света на асфальте, – вкрутить лампочки в фонари. Да! Возьми и вкрути лампочки. Ты же видишь, что это никому не нужно, а ты возьми и сделай доброе дело. Глядишь, и люди перестанут бояться по этой аллее ходить. Чем тебе не смысл?
– Что это за смысл жизни такой – вкручивать лампочки? – хмуро ответил мужчина.
– Это один из смыслов. Маленький такой, неприметный, но с чего-то же нужно начинать?
Мужчина медленно опустил руку с ножом и задумчиво посмотрел на темные плафоны.
– А мне зачем это нужно?
– А, то есть, забрызгать здесь всё своей кровью, напугать какого-нибудь прохожего, подкинуть работы врачам и полицейским – это тебе нужно, это дело хорошее, а вкрутить лампочки, доброе дело сделать – это так... Глупость какая-то. Так что ли получается?
Мужчина снова задрал голову и посмотрел вверх.
– И где я возьму эти лампочки?
– Магазины еще открыты.
– А стремянку?
Девушка вздохнула и, сложив руки на груди, бросила на него презрительный взгляд.
– Ты только что, не задумываясь, собирался воткнуть нож себе в горло. Неужели это легче, чем найти способ залезть на фонарь?
Эти слова почему-то задели мужчину и он, спрятав нож в карман, посмотрел на девушку.
– Ты серьезно думаешь, что когда человек не хочет жить, то ему помогут лампочки?
– А почему нет? – пожала она плечами.
Мужчина на секунду задумался.
– Ладно, но при одном условии. Ты проведешь со мной этот вечер.
– Условие за условие, – девушка подняла указательный палец вверх, – я схожу с тобой в магазин, помогу вкрутить лампочки, проведу с тобой вечер, но обещай, что после этого ты перестанешь меня преследовать.
– Договорились.
Не прошло и получаса, как двое снова появились на аллее. Девушка держала в руках целую коробку лампочек, купленных в магазине, а мужчина, пыхтя, нес на спине длинную стремянку. Остановившись у первого потухшего фонаря, он установил ее на асфальт и взяв в руки протянутую лампочку, полез наверх. Через несколько секунд оттуда полился свет, а через час вся аллея снова была освещена.
Двое сидели на скамейке и смотрели на людей, которые сворачивали с центральной аллеи сюда, чтобы прогуляться в тишине, не опасаясь того, что в темноте их будет поджидать какой-нибудь грабитель или маньяк. Некоторые проходили мимо, не обращая на пару никакого внимания, другие заинтересованно поглядывали то на мужчину, который, утирая слезы, громко хохотал, то на девушку, сидевшую рядом, и удивленно наблюдавшую за ним.
– Что смешного? – наконец не выдержала она.
– Да это же... Это же просто очень смешно, – отдышавшись, произнес он, – как может быть такое, что вместо того, чтобы перерезать себе к чертям глотку, как я и планировал, я сегодня вкручивал лампочки в фонари городского парка, а стремянку, на которой я стоял, держала сама Смерть? - мужчина вытер краем рукава слезы, – слушай, я уже не помню когда в последний раз так смеялся. Спасибо тебе.
– Пожалуйста, – Смерть поднялась со скамейки и посмотрела на мужчину, – надеюсь, ты сдержишь свое слово и теперь перестанешь меня преследовать, а я уже займусь своими делами.
– Мы же договорились, – кивнул он, – к тому же, когда-нибудь все равно наступит тот день, когда не я, а ты начнешь бегать за мной.
– Жди, – хмыкнула Смерть, – вот когда в городе не останется неработающих фонарей, тогда и поговорим.
С этими словами она медленно зашагала по аллее. Остановившись у последнего фонаря, она обернулась и посмотрела на мужчину.
– Нет, ну ты посмотри какой самоуверенный... – возмущенно прошептала она.
Подняв с асфальта небольшой камешек и подкинув его в руке, она размахнулась и метким броском запустила его по фонарю. Новенькая лампочка с глухим хлопком разлетелась на мелкие осколки, которые звонко посыпались на асфальт.

Podvodnik · 26 августа 2022

Автор: Наталья Задорожная (Cherry)

Они шли очень медленно, под руку, простая пара пожилых людей. «Их в инстаграме нет! Я ставлю штуку» — сказал один из молодых парней. «Они же старики. Конечно нету.» — сказал другой. «Аптека» — их маршрут! И предпочтут скамейку интернету. Трухлявые… таких нигде не ждут!" А старики их слышали: «Что скажешь?» — спросила, сжав ладонь его она. «Ты с каждым днем родней, дороже, краше! Ты — жизнь моя!.. и каждая весна! Сказавшему: „Любовь живет три года!“ не повезло… с тобою он не жил. Как жаль, что нам осталось так немного… Я б вечность тебя целую любил!» Она споткнулась… он не дал упасть. Но… выпрямиться было тяжело… «Как дети… старики! Что за напасть? Сидели б дома… тихо и тепло!» — кричали парни вслед, — «Смотреть смешно! Вам телек бы смотреть… лекарства пить.» Она шепнула:" Как нам повезло, что довелось не в интернете жить. Мы знаем… как пшеница колосится. А помнишь поцелуи на заре? Под нашим майским небом, мирным, чистым, когда узнали… что конец войне! Я рада… что сквозь все мои морщины ты видишь красоту моей души! Нет лучше и достойнее мужчины! Прошу одно… ради меня - дыши!!! Не радует твоя кардиограмма! А без тебя… и мне поверь, не жить!" Их нет в сетях… Не «звезды инстаграма»! Зато… умеют искренне любить!

Podvodnik · 29 августа 2022

ЖИЗНЬ ПО НОТАМ

Как-то раз одна семья забыла поздравить своего дедушку с Днём Военно-Морского Флота, и дедушка обиделся. Этот человек обладал жестоким нравом и владел искусством красиво мстить. В тот же год он подарил внуку на день рождения скрипку.
Подарок оценили всем многоквартирным домом. С тех пор соседи вспоминали прекрасные времена, когда район еще только возводился и за окном кипела стройка. Когда мальчик доставал свой музыкальный реквизит и начинал играть, люди включали записи звуков перфоратора и плиткореза, отдыхая под ритмы инструментов и их неизменную мелодию.
Внук, он же Алёшенька, полюбил скрипку всей душой. На любые уговоры своих родителей начать заниматься чем-то менее убийственным он отрицательно мотал головой. Мальчика пытались соблазнить другими запрещенными раздражителями: фломастерами, целым ведром LEGO или, на худой конец, спичками.
Ему было дозволено разрисовать все обои, уничтожить стопы целому семейству, даже поджечь сухое поле, короче, сделать то, что не могли позволить себе девяносто процентов детей — только бы он отказался от скрипки. Но Лёша был непоколебим.
— Отдадим его в музыкальную школу. Там за две недели из него всё желание играть скрипичным ключом вышибут, — предложила мама, прошедшая через подобное в детстве.
Семья аплодировала её смекалке и уже готовилась отоспаться, но Лёша не спешил жаловаться. Ноты давались парню удивительно легко, занятия приносили радость. Папа предлагал преподавателю деньги, чтобы тот выгнал его сына с позором, но наставник оказался настоящей скотиной и, назвав Лёшу талантливым, велел развиваться. Лёша стал играть лучше и чаще, да еще и по правилам.
«В траве сидел кузнечик», «Во поле береза стояла», «Ёлочка» и многое другое из классики превращалось прямиком в оружие массового поражения. Соседи и родители Алёши хотели добиться запрета этих произведений на государственном уровне, но мальчик начал изучать Моцарта и Бетховена, а это уже международный класс, тут бороться бесполезно.
Играл Лёша, к слову, очень даже хорошо, и сам прекрасно это понимал.
Мама обещала, что после гамм и арпеджио со сменой позиций мальчик сдуется. Затем его должны были добить соль мажор в четыре октавы — но нет. Уже когда все опустили руки, а на ля минор не было никакой надежды, старший брат предложил:
— Давайте переведём его в самый проблемный класс! Хулиганы ему растолкуют и про Лунную сонату, и вообще провесь Мендельсон!
Метод был жестоким и непедагогичным, но не спавшие четыре года родители уже были готовы смириться сразбитым носом ребенка, лишь бы он не разбил остатки их терпения.
Первые две учебные четверти одноклассники Алёшу колотили, затем зауважали, затем приняли. К концу учебного года из самых агрессивных и активных хулиганов Алёша сколотил музыкальную группу. Они начали успешно выступать на утренниках, выпускных и гастролировать по другим школам.
К скрипке добавились гитара, труба и барабан, а еще весьма сомнительный, но харизматичный вокал — по имени Серёжа. Часто музыканты собирались друг у друга дома и занимались подготовкой к концертам.
Группа просуществовала до окончания школы, ребята планировали играть и дальше, поступив в музучилище, но отцу Алёши диагностировали острую музыкальную непереносимость и, как следствие, нервное истощение. И тогда он позвонил своему двоюродному брату,майору, и договорился, чтобы сына забрали в армию до сдачи вступительных экзаменов.
— Определим его в нашу военную часть, там из него музыку выведут — полотёром и строевой подготовкой, — обещал майор.
В армии Алёша быстро освоился. Военный оркестр был обречён на новую первую скрипку. Там наш музыкант лишь приумножил свой талант и стал местной гордостью. Родителям на работу присылали официальные приглашения на концерты и парады, где участвовал их талантливый сын, а потом его на все выходные отпускали в увольнение домой, где парень показывал, чему научился.
***
Отслужив, Алёша вернулся в отчий дом.
— Я заплачу любые деньги, только скажите, как мне быть! — умолял отец психолога, к которому теперь ходил каждую неделю. — Он снова живет с нами, потому что не может снять квартиру — его отовсюду просят съехать вместе с его скрипкой!
— Я дам вам один действенный совет, — с серьёзным видом отвечал специалист, пересчитывая купюры, что снял для него с кредитки отец Алёши, — хотя это неправильно и противоречит этике. Есть метод.
Глава семьи навострил уши.
— Всё что угодно, лишь бы он это бросил, раз не может съехать — иначе я не доживу до пенсии.
— Музыка должна ему опротиветь. Она должна ему напоминать о боли и страданиях. Лучше всего — о чужом горе, — сказал психолог, и отец буквально прозрел.
— Точно! У меня же шурин работает в ритуальном бюро! Пригласим Алёшу сыграть на похоронах. Он мальчик чувствительный, душой пострадает, но мы-то, мы-то отдохнём! — кричал отец, выбегая из кабинета.
Через две недели психолог снова принимал его у себя. Вид у отца музыканта был ещё хуже, чем в прошлый раз. Мужчина исхудал, осунулся, чернота вокруг глаз, казалось, могла засосать небольшую галактику.
— Что случилось? Не выгорело? Его не взяли в оркестр? — поинтересовался врач.
— В-в-в-взяли, — заплетающимся языком сказал отец и заплакал.
— Он что — не прочувствовал боль?
— П-п-п-п-прочувствовал, — высморкнулся клиент в рукав.
— А что тогда?
— Дело в том, что его пригласили на похороны какого-то олигарха. Народу собралось человек двести, и все были только рады, что этот тип концы отдал. Это был очень мерзкий дядька, которого никто не любил, и плакать никто, естественно, не собирался. Пока…
— Пока что? — любопытство врача было на пределе.
— Пока не заиграл оркестр, а точнее — Алёша со своим соло. В общем, рыдали даже те, кого олигарх на деньги кинул, а ещё любовник его жены и даже водитель катафалка, который вообще недавно приехал из-за границы и не знал покойного.
— Вот так да… — почесал бородку психолог.
— Алёше предложили работу. Он теперь на всех похоронах играет, а дома с утра и до вечера репетирует. Мы в день по три литра воды выпиваем, чтобы не умереть от обезвоживания, когда плачем.
— Простите, я не думал, что так… — начал было оправдываться психолог, но клиент его перебил:
— Тем не менее результат есть!
— Правда? Какой же?!
— Их оркестр пригласили на год в тур по стране, Европе и Азии!
— Тур для ритуальных оркестров? Не знал, что такие бывают, — выпучил глаза врач.
— Их и не было до этих самых пор. А теперь, благодаря Алёше, люди со всего света хотят, чтобы их оркестр играл на прощаниях с важными персонами. В Северной Корее их вообще забронировали на сорок лет вперед. Так что спасибо вам, — встал клиент с кресла и, откланявшись, вышел из кабинета.
Наконец все выдохнули. Талантливый сын получил возможность играть, родители получили долгожданный сон, люди во всём мире начали получать достойные проводы.
Правда, счастье длилось недолго. Через полгода Алёша вернулся с беременной женой. Они познакомились в Париже, где оркестр выступал по три раза на дню. Девушка эта играла в местной церкви на орга́не, и они с Алёшей сыгрались на одной общей службе. Хоть отец Алёши и настаивал на том, чтобы сын жил отдельно, свежеиспеченная свекровь была категорически против. Для нее судьба и здоровье невестки и будущего внука были дороже собственного, потому молодожены остались.
Ребёнку еще до рождения начали прививать любовь к музыке. Будущая мама включала на больших колонках запись любимого орга́на, а будущий папа подыгрывал ему на скрипке, добивая остатки нервной системы будущего деда.
А когда малыш родился, объявился прадед, которого в очередной раз забыли поздравить с профессиональным праздником. Взглянув на новорожденную девочку, старик довольно улыбнулся и прошептал ей на ушко:
— Когда тебе исполнится пять лет, я подарю тебе лошадку. — И хитро подмигнул.
Александр Райн

Podvodnik · 30 августа 2022

ВАНЯТКА

-Ваняяяя, Ванятка, — кричала Агафья- Ванька , сорванец ты этакий. Куда ты запропастился зараза такая!
-Куда делся этот отчаянный мальчишка! Никакого сладу с ним нет, — бормотала Агафья.
Она устало присела на лавочку. Ваня был её внуком. Его отец, сын Агафьи погuб в 1943 году. Мать — Екатерина отошла в родах в 1940, когда рожала Ваню .
Сыну Агафьи Николаю, даже не пришлось погоревать по умершей жене. Ванятке не было и года когда началась война. Коля ушёл добровольцем в первые дни. Маленького Ваню оставил на мать и старика деда , отца матери. А через два года пришла похоронка.
Поплакала, поголосила Агафья, но деваться некуда. На руках остался маленький Ванюша, да старик — отец.
Что пережили за годы войны и вспоминать страшно и холодно было и голодно, но слава богу дождались победы.
Ванятке шёл седьмой год. Сорванец он был ещё тот! Вечно с ободранными коленями и расцарапанными руками. Порой разозлит Агафью, она его по спине полотенцем хлестанёт, а он хоть бы, что. Хохочет. Потом клянётся бабушке ,что больше никогда бедокурить не будет. Ан нет, на следующий день всё начиналось по новой. Но как бы не бедокурил Ваня, для бабушки он был опорой. Когда ещё шла война, он четырёхлетний пацан, помогал бабушке на колхозном коровнике. Поможет Агафье и бежит домой. Хворост принесёт, печь затопит, накормит старика- деда. Бабушка с работы придет, а у него уже и картошка в мундире наварена и дома тепло и прибрано.
Можно сказать, что их деревню война обошла стороной. Немца, за годы …, в их деревне не было, но почти в каждой избе была похоронка. Агафья сидела и вспоминала тех, кому суждено было остаться молодыми навсегда.
Её не весёлые размышления, прервал крик внука:
— Бабуля, бабушкаааа — со стороны леса к ней бежал её Ванятка.
В руках он держал какой-то свёрток.
— Чего орёшь окаянный? Али пчела под хвост ужалила? — Агафья встала с лавочки.
Ванятка подбежал к ней:
— Баб погляди,- возбуждённо зашептал внук и протянул Агафьи свёрток.
Заглянув внутрь свертка, Агафья обомлела.
Внутри свертка лежал младенец.
— Ты где ж сорванец дитё то взял? — ошарашенно спросила Агафья.
Она положила свёрток на лавку, которая была достаточно широкая для этого.
— Говори сейчас же! Сейчас какая мамка схватиться и не обойдёшься потом ремнём!
— Бабуля, это младенец ничейный! Он под деревом лежал. Мы с пацанами ягоды на Малиновке нарвать хотели. Ещё и до места то не дошли, а тут он. Под деревом у тропинки. Мы ба, честно — честно всё вокруг оглядели, не было там ни души! Только он. Лежал и плакал.
Пока Ванятка произносил свою пламенную речь, малыш в свёртке заворочался. Агафья взяла свёрток и понесла в дом при этом возмущённо бормоча:
— Да, что ж за мать то такая. Кукушка, она и есть кукушка.
Дома положила свёрток на кровать и развернула его. В нём оказалась совсем крошечная девочка.
— Да у кого же рука то поднялась? — прослезилась Агафья, обращаясь неизвестно к кому.
— Да где ж совесть то? Как ночами спать то будешь? Кукушка нерадивая.
Тут же приказала Ванятке нести чистую простыню, да лоханку с водой. Ванятка долго ждать не заставил. Через полчаса чистая и накормленная малышка спала. Уж какими секретами накормила её Агафья, неизвестно. Ведь никаких сосок в их доме отродясь не было. После того как управилась с малышкой, Агафья куда-то засобиралась.
— Ванятка, ты пригляди за малой то. Я вернусь скоренько, — сказала Агафья .
— Ба, не отдавай её. Я честно, честно буду за ней смотреть! Кормить её буду и играть, - Ванятка вцепился в ногу бабушке.
На его глазах стояли слёзы.
— Не дури Ванятка. А никак украли её? А если и нет, как мы с тобой справимся то с ней. Дитё то кроха совсем.
Ванятка словно и не слышал. Он сидя на полу размазывал по лицу слёзы.
— А куда отдадут её, знаешь? Ей там плохо будет. Я чувствуююю , — прокричал Ванятка со слезами .
С кровати, где лежала малышка, стал доносится тонкий писк.
— Иду Маринка иду — Ванятка встал и утирая слёзы поплёлся к кровати.
— Чего плачешь то? Ты не плачь, глядишь бабуля то и оставит тебя. Она у нас добрая, — говорил Ванятка малышке, тихонько покачивая её рукой из стороны в сторону.
Агафья вышла из избы и слёзы душили её. Да почему же Маринка? Да кто же так мог? Вот её сынок Коленька погиб. А коли возможно было бы, она бы сердце отдала ,чтоб ещё раз прижать к груди сына. Но такого никогда не будет. Спасибо ему хоть сыночка после себя оставил Ванечку.
А тут какая-то, словно не нужного котёнка. Авось подберёт кто.
С такими мыслями Агафья дошла до дома председателя. Постучалась, зашла.
Разговор был долгий. Договорились на то, что пока девчонка у Агафьи побудет, а там видно будет. Вдруг кто искать начнёт, кто его знает.
А нет, так председатель обещал не сообщать никуда. На одного меньше в детском доме, на одного больше. Кому она там нужна то. Вон их сколько проклятая война сиротами оставила. Не счесть.
Агафья шла домой, а на душе было легко.
«А пусть живёт маленькая», - думала она — "Что ж виновата она ,что ли? Но почему Ванятка её Маринкой назвал то ?"
Пришла Агафья домой, села на лавку и позвала Ванятку .
— Ну вот ,что друг ситный. Девчонка пока у нас побудет, но ты не привыкай. Кто его знает вдруг мамка - кукушка опомниться. Потом тяжко отдавать то будет, — сказала Агафья, - но в душе надеялась ,что такого никогда не случится.
Мальчик был счастлив.
Он улыбался и его заплаканное лицо вмиг преобразилась.
— Бабуля моя любимая ! Бабушка! А я говорил ,говорил Маринке ,что ты у нас добрая! — Ванятка прижался к Агафье словно боясь, что она передумает.
— Да погодь окаянный. Ты с чего взял, что она Маринка то? — спросила Агафья.
— Не знаю ба, — Ванятка засмущался — красивая она, как Маринка, соседка наша.
Закряхтел на печи дед. Подозвал Агафью .
— Человек растёт, - сказал он, показывая на Ванятку - с большой буквы - Человек!
С тех пор как подменили мальчишку. Стал он спокойным и ответственным. Везде был горой за Маринку, а та росла пацаном в юбке.
Шибко полюбила её и Агафья. Не представляла, что кто-то её забрать может. Никто и не пытался. Да и не искал её.
Прошло много лет. Уже совсем старенькая, но всё ещё шустрая Агафья глянула на часы.
Она ждала в гости Ванятку и Маринку. Вот- вот должны приехать.
Будут они пить чай и вспоминать былые времена. Маринка будет шутить и смеяться , ох и хохотушка уродилась. А Ванятка, для всех конечно Иван , а для кого и Николаевич, будет обнимать Агафью и снова просить переехать к ним в город.
Но нет , Агафья снова откажется, мотивируя поговоркой :
"Где родился — там и пригодился!"

Podvodnik · 9 сентября 2022

ПРО ЧЕБУРЕКИ, ПИВО И КОТА

Мужчина взял два чебурека. Сочные, сочащиеся жиром, яростным
запахом и ещё - воспоминанием детства. На одноразовой тарелочке.
И бутылочку холодного пива.
Он разложил всё это на скамейке, расположенной прямо напротив чебуречной, метрах в четырёх-пяти. Слюноотделение шло полным ходом, и он, закрыв глаза, представил, как вкусный мягкий кусочек тает во рту и опускается в желудок.
Открыв глаза, он наткнулся на голодный взгляд. Большой серый кот сидел рядом, глядя то на мужчину, то на вкусности на тарелке глазами, полными страдания. Аппетит сразу пропал. Мужчина слегка наклонился.
- Что, очень хочется?
Кот тихонько мяукнул и переступил передними лапами.
Мужчина честно поделил порцию. Один чебурек на скамейку рядом с котом, а второй себе в рот. Пока мужик ел первый кусок, кот проглотил всё, что ему дали, не прожевывая.
У мужчины глаза округлились от удивления.
- Ну, ты даёшь, - изумился он. - Ну, на. Доедай. Похоже, ты голоден больше, чем я. - И он, переложив остаток чебурека поближе к коту, занялся холодным пивом.
Отхлмордав глоток, спросил для порядка:
- Пиво будешь?
Кот подвинулся поближе, ткнулся в него большой головой и тихонько мурлыкнул.
Мужчина отставил бутылку в сторону и погладил кота.
- Оголодал совсем. Посиди тут, посторожи сумку, я сейчас ещё принесу. - Мужик поднялся и вошел в чебуречную.
- Ещё две порции, - попросил он.
Выйдя минут через десять, он увидел кота, сидящего рядом с сумкой. Кот, заметив мужчину, оживился и мяукнул.
- Ешь, бедолага, - сказал мужчина и, поставив рядом с котом вторую порцию, вытащил маленькую бутылку с водой и налил в коробочку, которую достал из сумки.
Так они и сидели, поглощая свои чебуреки, а когда доели…
Когда доели, кот, тихонько просительно мяукнув, попробовал залезть к мужику на колени.
- Ты гляди, какой ласковый, - удивился мужчина. - Ну, забирайся.
И он стал гладить мягкую, слегка грязноватую спинку. Кот тихонько тарахтел, время от времени поднимая голову и глядя на мужика глазами, полными немой надежды и страха.
Мужчина почувствовал, как по телу разлилось ощущение из детства. Что-то давно забытое и такое тёплое и нежное.
- Ты вот, что, - сказал он испуганным глазам. - Ты ко мне жить пойдёшь? Я один живу. Но кормить тебя найду чем, и все полагающиеся вещи купим. Как там это называется –туалетик кошачий, когтедралки… А спать со мной будешь.
Кот приподнялся и толкнул его головой в подбородок.
- Ну и ладно, - заключил мужик. - Значит, так и порешим. Садись в сумку, пойдём домой, - и он открыл большую старую спортивную сумку.
Кот, не раздумывая, запрыгнул туда, и мужчина, повесив её на плечо, встал, и уже было направился уходить. Но тут его окликнули.
Он с удивлением обернулся. Звали со стороны чебуречной.
- Мужчина, мужчина, - кричала продавщица. - Подойдите, пожалуйста, сюда.
Он подошел и только тут заметил, что все посетители и персонал смотрят на него.
- Это вам, - сказала продавщица и протянула ему большой пакет, наполненный чебуреками и всякими закусками.
- Нет, нет, - возразил мужик. - Я не заказывал, да и стоит это много.
- А вы не волнуйтесь, - ответила продавщица. - Уже всё оплачено, - и показала на высокого седого мужчину, стоявшего у прилавка. - Это вам от него.
Высокий седой мужчина прижал правую руку к сердцу и почему-то поклонился мужику с котом в сумке.
- Не отказывайтесь, - попросил он.
Посетители и продавцы зааплодировали и стали одновременно говорить. Все разом.
Мужчина с котом в сумке взял большой пакет с чебуреками и, поблагодарив всех, направился к выходу.
А в чебуречной почему-то ещё долго витало что-то, совершенно необычное для этого места. То ли доброта, то ли воспоминание из детства, давно забытое. Но все посетители улыбались друг другу и раскланивались.
Наверное, чебуреки были очень хорошие.
А может… Кто его знает?
Может, это были виноваты мужчина и большой серый кот, ушедшие вместе. Домой!
Олег Бондаренко

Podvodnik · 9 сентября 2022

Я ВСЕГДА РЯДОМ

Рукотворная стихия огня буйствовала так, будто пыталась доказать всему миру, что именно она является самой мощной силой на этом свете, что никакие извержения вулканов, цунами и тайфуны не могут сравниться с ней в её поистине разрушительном порыве. Стихия будто пыталась взять реванш и отомстить этому миру за презрение, которое она – незаконнорожденная дочь кривой старухи Войны, вынуждена была терпеть долгие годы, ожидая своего часа. Часа, когда все Ветра и Волны содрогнутся от её мощи и энергии, когда они склонятся перед её величием и могуществом. И вот её час настал.
Поле боя горело, рвалось, задыхалось и стонало. Огонь был везде – на земле, над землёй и даже под нею – когда земля вдруг вставала на дыбы, разлетаясь во все стороны горячими комьями вперемешку с раскалёнными кусками металла, казалось, что огонь завоевал всё пространство, что нет здесь места, где можно было скрыться от него.
Звуки разрывов, выстрелов, криков и стонов сливались в белый шум, который будто бы подпитывал и подзадоривал стихию огня, заставляя её всё быстрее вращать свои смертельные жернова, в которых человеческие тела превращались в обугленный чёрный песок. Но среди этой какофонии присутствовал и ещё один страшный звук – треск раздавался отовсюду, треск рвущихся человеческих душ, отделяющихся от тел, жуткой мелодией вплетался в песню огня, удивительным образом попадая в такт этой невыносимой музыки.
Смерть металась по полю боя, успевая на бегу подхватывать невесомые обрывки душ, колышащиеся в воздухе, как паутинки, вздрагивающие от каждого порыва огненного ветра. Ткань души не должна опуститься на землю, иначе нити станут грязными и непригодными для кройки новых душ. Смерть знала это и все её движения были точными и уверенными. Ни одного лишнего шага, ни одного бесполезного движения пальца, ни одного взгляда в сторону. Треск и она уже рядом. Костлявые пальцы быстро, но аккуратно сжимаются и ткань души уже в её надежных руках. Снова треск, снова, снова, снова...
Огонь насытился плотью уже под вечер. Он закончил свой танец, допел песню и стих, довольный своей работой. На поле боя воцарилась тишина, но даже она стала мёртвой. В ней не слышно было ни шороха насекомых, ни шёпота засыпающей травы, ни едва различимой зевоты ночного ветра.
Смерть сидела на краю выжженного поля и смотрела на свёрток душ, который она держала в руках. Их было много, очень много. В свете луны они переливались серебристым светом, а иногда и будто бы слегка искрились. Она перевела взгляд на поле, усеянное мёртвыми телами, но это жуткое зрелище не произвело на неё никакого впечатления. Она знала, что настоящую жизнь она сейчас держит в руках. Тела превратятся в землю и траву, души же навсегда останутся душами несмотря ни на что. Конечно же, если она их не испортит, например, уронив на землю или зацепившись ими за какой-нибудь куст, но такого ни разу не случалось. Сами люди не заботятся о своих душах так, как о них заботится она, ведь человек смертен и душа даётся ему во временное пользование. Для Смерти же сбор душ, их перекройка и новое распределение является единственным смыслом её существования. Исчезнут они, не станет и её – это она знала лучше всех.
Смерть подняла голову и посмотрела на небо. Странно, но несмотря на то, что происходило здесь несколько часов назад, небо было чистым и звёздным. Израненая земля смотрела на эту чистоту и, кажется, успокаивалась. Всё пройдёт, заживёт и снова зарастёт, думала она. Так было всегда и так будет. Смерть, будто почувствовав боль земли, положила на неё костлявую ладонь, но тут же одёрнула руку, принявшись тщательно вытирать её о свои тёмные одежды. Не хватало ещё своими же пальцами испачкать души и испортить
Обтерев ладонь, она снова взглянула на свёрток и покрутила его в руке, осматривая со всех сторон. Затем аккуратно отделила от него верхнюю душу и лёгким движением кисти подбросила её вверх. Душа послушно вспорхнула и, расправившись, зависла в воздухе, как в невесомости, очень медленно опускаясь обратно к земле. Смерть склонила голову набок, любуясь танцем невесомой ткани. Когда душа опустилась до уровня её глаз, она легонько подула на неё, заставив снова взмыть в воздух.
– Дует, – раздался тихий голос совсем рядом.
Смерть повернула голову и увидела на земле солдата. Его лицо было в крови, волосы на голове слиплись. Он лежал на спине и смотрел на танцующую в воздухе ткань.
– Это ты? – спросил он.
Смерть редко позволяла себе разговоры с ещё живыми людьми. Не потому, что она считала их недостойными общения, просто эти беседы пробуждали в ней какие-то странные человеческие эмоции. Кажется, люди называли их сочувствием и состраданием, а её они тяготили и не приносили никакого удовольствия. Но сейчас она почему-то решила поговорить.
– Да, это я, – кивнула она.
– Как хорошо, что ты здесь, – попытался улыбнуться солдат.
– Я всегда рядом.
– Да, я знаю. Закрой окно, дует. Вон как занавеска развевается.
– Да это не... – не до конца понимая смысл сказанных слов, попыталась объяснить Смерть, но боец её перебил.
– Закрой окно, пожалуйста. Сильно дует. Холодно.
Смерть свернула душу и посмотрела на раненого. Его взгляд был устремлен в небо. Когда он пытался повернуть голову, чтобы взглянуть на свою собеседницу, его лицо искажала гримаса боли. Он оставил эти попытки и теперь просто рассматривал звездное небо. Смерть же мысленно проклинала себя за то, что в очередной раз нарушила своё правило и заговорила с человеком.
– Больно немножко, – поморщился солдат, – но это же пройдёт, да? Ты же мне поможешь?
– Пройдет, – подтвердила Смерть.
Солдат облегчённо вздохнул и снова уставился на небо.
– А помнишь, как я в детстве чуть не умер от аппендицита?
Смерть не помнила, поэтому не стала ничего отвечать.
– Ты меня тогда спасла.
– Точно не я, – покачала она головой, – врачи, наверное, спасли.
– Ну, может и врачи, конечно, но ты меня тогда пожалела и я понял, что всё будет хорошо. Хоть и больно было, но я терпел. А помнишь, как я на речке чуть не утонул? Ох и наругал меня тогда отец... Ну, а что? За дело. Говорил же мне, что там течение сильное, а я всё равно полез.
Смерть пожала плечами. Ей не нужно было помнить все встречи с людьми, находившихся на волоске от гибели. Это люди запоминают такие встречи на всю жизнь, а ей зачем? Рано или поздно она всё равно увидит их снова, так к чему тогда все эти воспоминания? Нет, она не придавала им никакого значения.
– Погладь меня по голове, а?
Неожиданная просьба заставила Смерть вздрогнуть.
– Мне больно немного, – прошептал солдат, – болит голова сильно. Ты меня погладь и всё пройдёт.
Смерть взглянула на голову солдата. Кровь была повсюду. Она уже запеклась в волосах, превратив их в одеревеневшие грязные клочки, кровь текла из уха и тоненькой струйкой стекала по щеке из носа. Она посмотрела на свою чистую ладонь, которую только что оттирала от грязи и пыли, затем перевела взгляд на свёрток душ.
– Боишься испачкаться? – будто почувствовав её замешательство, спросил солдат. – Ничего, если не хочешь, то не гладь. Ты же, наверное, в чистом платье. Просто больно немножко...
Не понимая, зачем она это делает, Смерть протянула руку и провела кончиками пальцев по волосам раненого.
– Так?
– Да, так сразу легче становится. Помнишь, как в детстве? Когда что-то болело, ты гладила и сразу становилось не больно.
– Я... Я тебя не гладила, – нахмурилась Смерть.
– Гладила, гладила. Всегда гладила. Я лбом стукнусь обо что-нибудь, прибегу к тебе, а ты руку положишь и сразу легче станет. Всегда легче становилось. И сейчас уже не так больно. Спасибо, мам. Ты у меня самая лучшая.
Смерть одёрнула руку и как-то слишком по-человечески прижала её к груди, но солдат не заметил этого движения.
– А помнишь, как ты меня из садика забирала, потом мы на остановке ждали автобус, а я случайно взял за руку незнакомую тётку? Ох и испугался я тогда... Поднимаю глаза, а там не мама моя, а не пойми кто, – солдат улыбнулся, – знаешь, как страшно? Всего секунда, а будто весь мир разрушился. Будто бы нет у меня больше мамы, а я теперь один на всём свете... Прямо как сегодня... Хорошо, что ты пришла, мам. Мне теперь спокойнее. Значит, всё хорошо будет... А занавески у тебя красивые на окнах. Это ты новые купила? Я таких не помню... Вроде бы раньше жёлтые были, а теперь серебристые... Поспать бы... А у тебя сегодня выходной, мам? А пожаришь оладиков? Очень хочется оладиков... Мам, ты рядом?
– Я всегда рядом, – честно ответила она.
Рука Смерти снова опустилась на голову мальчишки и нежно скользнула по грязным волосам. Голос солдата становился всё тише, а слова неразборчивее. Прошло всего несколько минут и он замолчал, провалившись в забытье. Смерть аккуратно поправила его надорванную, но не отделённую от тела серебристую душу, будто бы укрыла мягким одеялом и вдруг тихонько запела.
Это была странная и даже жуткая песня, но она не знала других. Завтра стихия огня снова заиграет здесь свой дикий рок, но сейчас не время для ударных. Пусть её колыбельная успокоит тех, кто ещё жив, кто лежит в крови на выжженой земле и мечтает о маминых ладонях на своих головах.

©ЧеширКо

Жизненные истории, придуманные и нет

Рекомендованные сообщения

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Pzm76 20159

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Pzm76 20159

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Podvodnik 5372

Поделиться сообщением