Жизненные истории, придуманные и нет

[Podvodnik 5372]

МЛАДШИЙ БРАТ

 

История не моя. Записана со слов товарища, с которым часто коротали вечера в командировках за душевными разговорами под рюмки чего-нибудь крепкого. Публикую с его разрешения. Букв много. Дальше – от первого лица.

Я помню этот маленький конверт, перевязанный синей ленточкой. Мамы не было дома три дня. Когда вернулась, они приехали с отцом. И принесли в руках сверток. Оба были уставшие, но счастливые.

В тот же вечер мы набрали ванну. Пока мама ковырялась с шампунями, отец распеленал «кулек» и положил его на ладонь. Забавно – он почти целиком на ней уместился! Но стоило опустить его в воду, как этот небольшой кусочек радости резко скуксился и заплакал.

Я с интересом наблюдал за происходящим, путаясь под ногами родителей. Но тут понял, что надо помочь. Как-то развеселить парнишку. Хотел его пощекотать – как щекочут котят и щенков. За маленькое, розовое пузико. Протянул руку, оттопырив указательный палец. И тут… Он словно от отчаяния, как за последний шанс в короткой жизни, схватился за мой палец своими мелкими ладошками – размером чуть больше, чем лапка кота. И сжал так крепко-крепко, как только мог.

Я знаю - младенцы не улыбаются. Но готов биться об заклад – он тогда улыбнулся. Успокоился. И перестал плакать.

Так в моей жизни появился младший брат.

***

Говорят, я был трудным ребенком. Плохо учился, регулярно прогуливал школу. Один раз вовсе убежал на вокзал - хотел сесть на поезд, уехать к отцу. К родному отцу – не к маминому мужу.

Она ушла от него за два года до этого. И я никак не понимал – почему? Мой папа был нормальным мужиком – не пил, маму не бил, работал слесарем в местном ЖЭКе… Но было это в одной из союзных республик, причем – не в самом крупном городе. Маме всегда хотелось большего. Хотелось в столицу. Как-то она уехала на море по путевке с работы. Одна. И там познакомилась с дядей Мишей. Когда вернулась, то спустя два месяца собрала вещи, схватила подмышку меня – и отправилась на вокзал. Еще двумя днями позже мы были в Москве, где я и остался. Уже с новой семьей. И с ощущением рухнувшего мира…

Наверное, поэтому я так себя вел. Вроде как в знак протеста.

С вокзала меня, кстати, вернули. Поймала милиция.

С рождением Мишки все изменилось. В тот самый момент, как он схватил меня за палец, боясь утонуть в теплой ванне, я словно осознал – теперь в этом мире есть кто-то, кто на меня очень сильно рассчитывает. Кого я должен защищать. Оберегать, как старший брат, всеми доступными средствами.

Мне было всего 10 лет, но я почувствовал себя очень взрослым. И даже отношение к отчиму тогда серьезно сменилось. Он никогда не повышал на меня голос. Тем более – не поднимал руку. Мама могла – не раз и ругала, и била. Но он всегда старался меня защищать. Делал со мной уроки, дарил игрушки. Водил на футбол. И ничего не требовал взамен – только просил называть его «папой». А я не мог. Так и звал «дядей Мишей». Пока не появился младший брат.
Возможно, в тот момент я осознал, что мы – семья. Да и родной отец уже долгое время не проявлял ко мне большого интереса. Звонил два раза в год - на Новый год и день рождения. На письма отвечал через раз. Его жизнь тоже двигалась дальше. Я был маленький, но понимал – мне в ней места нет. Тем более, нас разделяло почти 2000 км.

А мелкий Мишка – вот он, под боком. Сопит, пускает пузыри в своей кроватке. И я слежу за ним вполглаза, пока мама и папа (теперь уже – папа) пытаются уснуть в своей комнате.

***

Родители пахали без продыху. Уже шла перестройка, страна рушилась, и стоял простой выбор – либо тебя погребет под обломками, либо выплывешь в новую жизнь. Отец и мать делали все, чтобы сработал второй вариант. Позже это окупится. Пока же с Мишкой сидел только я.

И мне нравилось!

Мне нравилось с ним заниматься. Чертить на восковой доске простейшие примеры и просить их решать. Заставлять вызубрить наизусть все европейские столицы – задолго до того, как он пошел в школу. Лепить фигурки из глины в деревне у бабушки, куда нас отвозили на лето. Ходить с ним на рыбалку на ставок. И читать ему книжки – про Чиполлино, Незнайку, Волшебника Изумрудного города…

Мы спали в одной комнате, на общем диване. Когда Мишка был маленький, очень боялся темноты. Долго не мог заснуть, прислушиваясь к каждому шороху. И чтобы его успокоить, я выдумал «бяку» и «буку». Складывал руки в кулак, оттопырив два пальца – средний и указательный. Получались такие «букашки». И разыгрывал сценки, где добрая «бука» всегда побеждала очень вредную «бяку».

Мишка смеялся, отвлекался, успокаивался. И засыпал.

Еще была игра – борьба за горбушку. Когда я забирал его со школы, мы всегда покупали батон. Свежий, только с завода – уже не теплый, но хрустящий и все еще восхитительно вкусно пахнущий! Ну как не съесть горбушку? Каждый мальчишка знает – это самое вкусное! В итоге первую всегда ел я – на правах старшего «по званию». А вот вторую мы разыгрывали дома. По простым правилам – надо было бороться. Кто окажется сверху и коснется своим лбом лба соперника – тот и выиграл. Конечно, у Мишки тогда не было шансов – все же, 10 лет разницы. Но я старательно ему поддавался. Только грамотно - через раз. Чтобы не понял, что все время подыгрываю. А чтобы думал, что сам победил.

И эти призовые горбушки он потом уплетал с такой скоростью – за ушами свистело! И выражение мальчишеского счастья на его бледном, лопоухом лице было не передать.

***

Когда мне было 18 лет, ему исполнилось 8. И я сделал брату подарок – отдал свою коллекцию машинок. Советских коллекционных моделей в масштабе 1:43 – всякие «Волги», «Москвичи» и «Жигули» в разных цветах и вариациях (почтовые, полицейские, аэродромные и т.д.). Всего – 32 штуки. Он-то всегда на них смотрел, облизываясь. Но родители ему не дарили. Машинки стоили недешево, а он – еще маленький. Не оценит, сломает… Мне же отец старался покупать – раз в два-три месяца так точно. Но в 18 лет тебя больше волнуют девчонки и пьянки с друзьями, предстоящая армия и институт. А не какие-то машинки. И я без сожаления отдал их Мишке. С одним условием – чтобы берег.

И он берег.

Потом всякое было.

Родители все так же пахали на работе, налаживая бизнес. А я по-прежнему возился с «мелюзгой». Вместо прогулок с девушкой в парке – делай с Мишкой уроки. Вместо посиделок во дворе под гитару – ложись с ним спать, а то он не уснет… Это бесило. Порой очень жестко. Я мог и дать ему пинка. И отвесить затрещину. Мог разорвать его тетрадь с черновиком домашки из-за мелкой ошибки. Мог наорать за непомытую тарелку или соринку на ковре, которую он не схватил пылесосом (угадайте, кто в этот период делал всю работу по дому?).

Нет, Мишка никогда мне этого не вспоминал. Но я знаю, что он обижался. И сильно. Просто держал все в себе. Родителям не жаловался. И мне потом не предъявлял – даже когда мы стали старше.

Но мне очень стыдно, что я так себя вел в это время.

***

Когда Мишка заканчивал школу, был конец 90-х. Я жил отдельно – снял квартиру, купил машину. У меня были деньги – немного, но все же. И был уже какой-то опыт в жизни – расставания с девушками, непонятки с «друзьями», которых с считал довольно близкими, но которые подводили в сложных жизненных ситуациях. Наверное, примерно в тот момент я понял, что никого роднее брата у меня нет.

Тем более, что отношения с родителями тоже не ладились. Но это – другая история.

Мы снова стали очень близки.

Мне нравилось «погружать» его во «взрослую жизнь». Первая сигарета, первое пиво, первая пьянка во «взрослой компании» - все это в жизни Мишки прошло через меня. Я научил его водить машину на своем стареньком «Форде» и очень гордился, когда он с первого раза сдал на права. Мы часто тусовались в родительской квартире, когда они были на даче. Могли сидеть на кухне, пить портвейн до утра (до обнимания с белым другом в туалете), попутно обсуждая девчонок. И так же часто тусовались на даче, когда родители были в Москве – зазывая знакомых подружек из соседних поселков, чтобы позажиматься вечерком у камина. В те моменты я забывал, что мне так-то под 30, а Мишке – нет еще 20-ти. Это было шикарное время!

Кто хочет бросить меня в камень, мол, подавал плохой пример – да пожалуйста! Но каждый нормальный поймет, что подобное в жизни мальчишки – бесценно. Лучше бухнуть и покурить со старшим братом, чем в непонятной дворовой компании… Тем более, это не входило в привычку. Мишка по жизни, кстати, не курил. И не любил пить ничего, что крепче пива.

Я видел, как он становится взрослым. Как он женился на Наташке – своей однокурснице, с которой встречался с 18 лет. Как родились их дочки – Светка и Ирка. Как он устроился на работу, начав неплохо зарабатывать в торговой компании. Как первый раз улетел в США – ему тогда только исполнилось 23 года. Мишка в принципе много ездил по миру. Но каждый раз, как возвращался, всегда звонил мне – я жил рядом. И мы встречались, пили пиво на лавочке летом или в подъезде – зимой. И он всегда дарил пивную кружку – с названием города, откуда приехал. Так повелось с его первой командировки, когда он спросил: «Серый, что привезти?». И я ответил: «Все привозят мне кружки».

На самом деле, их никто не привозил.

За 8 лет таких кружек набралось полсотни. И почти все из них – от Мишки. По сути, вся моя коллекция была его коллекцией. Он, конечно, про это все знал. Но никогда на это не указывал. Зато зародилась традиция – встречаясь с братом, мы разливали пиво в эти кружки. Смотрели на их стройные ряды на полках кухни в моей новой квартире. Выбирали. И говорили что-то вроде:

- Я сегодня из Мюнхена!
- А я – из Белграда!

И пили. Много пили. И разговаривали.

В какой-то момент у меня был сложный период. С женой развелся. На работе – проблемы. Умер родной отец. Я сам-то по себе весьма угрюмый человек, а тут – совсем тошно. Мишка всегда приезжал - по звонку, без звонка… Просто чувствовал – он мне нужен. Выслушивал. Что-то советовал. Кивал. Поддакивал. И если ничего не помогало, то, сидя рядом, пинал меня плечом в плечо. И говорил: «Не будь бякой. Ты – бука! Ты всегда победишь».

Не знаю почему и как, но меня улыбало. Становилось значительно легче.

***

Мишки не стало, когда ему было 30. Просто пришел с работы, сел в кресло – и умер. Остановилось сердце. «Так бывает», - сказали врачи.

Даже во время похоронной суеты меня не отпускала мысль: «Как так?». Ладно вот я – угрюмый, замкнутый в себе, немного депрессивный, с не сложившейся личной жизнью. Но почему Мишка? Ведь он-то был душой любой компании! Успешный. Позитивный. С отличным чувством юмора. Жизнь била из него ключом! А как он любил жену и двух дочек…

Может, поэтому так рано и сгорел?

Помню, как на девятый день, после обеда, Наташка – его жена – отвела меня в его кабинет. И показала на стеллаж – дорогой, застекленный. Там были те машинки, которые я ему подарил. Ровно те самые 32 штуки. Конечно, я и раньше его видел. Видел, с какой заботой Мишка этот стеллаж оберегает. Не подпускал к машинкам никого – включая собственных дочек. Пыль протирал беличьей кисточкой для рисования.

- Сереж, я думаю - забери. Миша так и хотел бы, - сказала Наташа.

С тех прошло 10 лет. Стеллаж с машинками стоит в моей квартире. Не знаю, из чего их делали, из какого металла отлили, но со временем он превратился в труху. Возьмешь модель в руку – и она рассыпается. Уж как я аккуратно их тогда перевозил, а все равно пару испортил – потом бережно склеивал. Сейчас же даже пыль не протираю – благо, стеллаж закрыт со всех сторон, и ее не так много.

Боюсь, рассыпятся. Как рассыпаются воспоминания.

***

Сейчас я часто езжу к брату. Почти каждый месяц. И, в общем, один.

Наташка снова вышла замуж и к Мишке давно не наведывалась. Я ее не виню – ей надо жить дальше. Но мы часто общаемся – остались родными людьми.

Племянницы выросли. Светке – старшей - уже 18, учится в универе. Ирка – младшая - идет в 11-й класс. Красивые, модные. От ухажеров – нет отбоя. Папу помнят и любят. Но понятно – в их возрасте свои интересы. Зачем им поездки на кладбище?

Родители ездят исправно. Только им тяжело. И возраст сказывается, да и живут в соседней области – далеко добираться. Мы встречаемся у могилки на его дне рождения, на поминках, на Радуницу. Отец осунулся, мать – давно поседела. И говорить особо не о чем. Так и сидим: в руках стопки, я курю, мама с папой вздыхают.

Куда чаще я все же приезжаю один. Так спокойнее. И даже уютнее.

Я вспоминаю о машинках, которые ему подарил. И которые мне вернулись. Вспоминаю о кружках, которые привозил Мишка. И думаю о том, что когда-то мы встретимся. И снова выберем себе по одной кружке. Нальем пивка. Поговорим. Обнимемся. И снова, если я загрущу, то он толкнет меня в плечо - и вспомнит про «бяку» и «буку».

А глядя в его светлое лицо на сером оттиске на черном памятнике я вижу те же пронзительно голубые глаза, которые смотрели мне в душу. Тогда, давно. Примерно 40 назад. Когда маленький Мишка своими ладошками впервые схватил меня за руку….

© NikeMM

[Podvodnik 5372]

Мотя и доктор Шварц или о чем мечтает каждая еврейская бабушка...

 

 

Знаете, о чем мечтает каждая еврейская бабушка?
Я вам сейчас скажу о чем.
Она мечтает о том, чтобы все дети сидели за столом и кушали куриный суп. И чтоб это кушать суп никогда не кончалось. Ни суп, ни дети, ни кушать. Кто-то может скажет, что об этом мечтает не только еврейская бабушка, но и любая другая. Не знаю, спорить не буду. У меня не было других бабушек, только еврейские. Так получилось.
— Саша, майне пупочкес, чтоб ты был мне здоров, проходи, мой руки, бабушка даст тебе такого супа, что ты съешь пальцы по самый локоть!
— Бабушка, я уже кушал дома и не хочу.
— Ай, ну он мне будет что-то говорить! Он кушал дома! Я тебя прошу, что ты там мог покушать! Это же не суп, это здоровье! Иди мой руки и не дури делай мне больную голову.
Почему-то бабушка всегда думает, что кушать дома у нас нечего. Спорить с бабушкой бесполезно и я кушаю. Бабушка стоит рядом, вытирает тарелки и ей хорошо.
В углу стоит швейная машинка «Зингер». Это замечательная штука. У машинки есть педаль, которую можно нажимать, и тогда коричневый кожаный ремень начинает крутить металлическое колесо. Но нажимать на педаль мне нельзя. Это, пожалуй, единственное, за что таки можно отхватить подзатыльник от дедушки Зелика, который в данный момент застегивает подтяжки и собирается идти играть в домино с дядей Борей Лифшицем и Васей Колюжным.
А я ем суп. Суп, вы не подумайте, очень вкусный, но я действительно поел дома и абсолютно не голоден.
Хорошо Моте Могилевскому, он такой человек, что может съесть не только суп, но и кастрюлю, этот Мотя.
Он живет в нашем доме вместе с мамой Брохой Пейсаховной и ему уже двадцать пять лет. Многие говорят, что Мотя дурак, с одной стороны это так. А кто-то говорит, что Мотя не так уж и прост. И я вам говорю, что это тоже так.
К примеру, в пятницу Броха Пейсаховна ходит на рынок и всегда берет с собой Мотю. На прошлой неделе она купила два десятка яиц и дала нести Моте. Этот Мотя и нес. Набрав полные руки яиц он шел за Брохой Пейсаховной, он шел за ней и как всегда хотел кушать.
— Мама, ну скоро вы? Купите уже скорее помидору и пошлите домой, я уже голодный и болею.
— Дама, почем лук? — спрашивает Броха Пейсаховна у торговки в шерстяном платке на голове.
— Цыбуля по двенадцать, — отвечает торговка.
— Что такое? Какое по двенадцать? Да по двенадцать я могу купить себе графскую усадьбу со швейцаром и ночной вазой! Да вы хоть себе думайте, когда считаете людей за больных на голову!
— Цыбуля по двенадцать, — отвечает торговка и зевает.
— Вы только посмотрите на ваш лук! Это же не лук, а одно волнение! Он маленький и не лузгается шкуркой!, — Броха Пейсаховна пытается отодрать кусочек кожуры, но она, к несчастью, хорошо отходит.
— Цыбуля по двенадцать, — отвечает торговка и забирает у Брохи Пейсаховны луковицу.
— Эта дама вытрепает мне все последние нервы, это не работник торговли, а какой-то гомельский налетчик, — вздыхает та. — Мотя, ну дай уже скорее кошелек, я буду брать этот прошлогодний лук за дорого, пусть она подавится.
Мотя, забыв, что в руках у него два десятка яиц, лезет в карман за кошельком. Яйца падают из рук Моти и весело бьются о землю, превращаясь в склизкую массу.
Так вот, Мотя очень любит кушать. Пожалуй, он ничего в жизни так не любит, как кушать. Мотина мама никогда не посылает его за хлебом в магазин, потому что Мотя если что-то и принесет домой, то это уже не хлеб, а половина горбушки.
Мотя никогда не объедается, он может съесть кастрюлю не разлитого холодца, поэтому Броха Пейсаховна никогда не отходит от кухни, когда его варит.
Но однажды Мотя таки почти объелся.
Случилось это прошлым летом, тогда Аркаша Серпик и лысый Паша Мазай поспорили с Мотей, что тот не съест большую кастрюлю манной каши.
Мотя хмыкнул и сказал:
— Аркаша Серпик, лысый Паша, вы имеете дело с профессионалом, мне жаль за вас и за ту бутылку настоящего французского коньяку, который вы мне прямо сейчас хотите проиграть. Идите варите свою манную кашу, я буду ждать вас тут, прямо во дворе, чтобы при свидетелях и судьях вы поняли, что не с тем связались.
После чего Мотя сел на лавочку и стал кушать куриную ножку, которую вынул из внутреннего кармана пиджака.
Аркаша Серпик и лысый Паша пошли варить целую кастрюлю манной каши, а слышавшая разговор Зина Хаскина стала рассказывать о пари всем по очень большому секрету.
— Ты только никому не говори, — именно так заканчивала передачу информации Зина Хаскина и шла нести благую весть дальше.
Таким образом, когда каша была готова, во дворе дома на Зеленой собралось скорее очень много зрителей, чем не очень много.
Мотя поставил кастрюлю перед собой. Кастрюля была довольно большая, при желании уместившейся в ней манной кашей можно было накормить пару начальных классов средней школы номер два имени товарища Серго Орджоникидзе, той самой, что находится через два дома, тоже по Зеленой.
— Мне нужен реквизит, — сказал Мотя. — Мне нужен графин свежей воды и все.
Графин принесли, Мотя взялся за ложку и начал кушать манную кашу.
Первую четверть кастрюли Мотя кушал хорошо. Он улыбался, хвалил кашу и аппетитно отрыгивал. Изредка Мотя запивал водой прямо из графина. Через какое-то время Мотя немного замедлил темп, но все равно был довольно бодр и оптимистичен.
Но чем больше Мотя кушал кашу, тем менее задорным он становился и тем больше ставок от зрителей перетекало в сторону того, что «Мотя таки не съест».
— Расстегните мне штаны- сказал Мотя и откинулся на спинку скамейки.
Аркаша Серпик и лысый Паша переглянулись, но просьбу выполнили.
Мотя теперь кушал с расстегнутыми штанами из неприлично вывернутой ширинки которой виднелись сатиновые трусы в желтый горошек.
— Оттягните мне трусы, — опять сказал Мотя.
Аркаша Серпик и лысый Паша переглянулись и оттягивать мотины трусы отказались.
Отказались это делать и все остальные, ссылаясь на то,ч то Мотя мухлюет и не надо тут рассказывать майсы и крутить левые гешефты, или кушай, Мотя, кашу или иди в продмаг за коньяком.
Мотя вздохнул и продолжал кушать.
Когда в кастрюле оставалось совсем немного каши, было видно, что Моте не хорошо. Мотя стал бледен, тяжело дышал и вообще выглядел чуть лучше, чем его собственный дедушка, который давно лежит на еврейском кладбище имени Первого Мая. Когда последняя ложка каши исчезла в его рту, Мотя откинулся на скамейке, закрыл глаза и больше не шевелился.
— Вэйз мир! Моте плохо! Моте нехорошо! Надо бежать за доктором Шварцем! — закричали сразу с разных сторон.
Доктор Шварц выслушал Аркашу Серпика и лысого Пашу, посмотрел на них через толстые линзы очков и спросил:
— И што ел Мотя?
— Мотя ел кашу.
— И какую кашу ел Мотя?
— Мотя ел манную кашу.
— Ну, так от манной каши еще никто не умирал. Идите, передайте Моте, что Мотя будет жив.
— Так он скушал много каши, этот Мотя.
— И сколько он мог скушать каши? Я вас умоляю.
— Кастрюльку каши мог скушать Мотя.
И Аркаша Серпик показал на пустую кастрюлю, которую все это время держал в руках лысый Паша.
— И что вот эту кастрюльку кушал Мотя?
— Вот эту кастрюльку скушал Мотя.
— Так Мотя может умереть от такой кастрюльки.
— Ну, так мы за вами пришли доктор Шварц, чтобы Мотя перестал умирать, и стал живой.
Промывание желудка Моте доктор Шварц сделал прямо во дворе, попросив отнести пострадавшего в кусты за гаражи.
Когда белый, как простыни мадам Гольдберг, Мотя на четвереньках выполз из-за гаражей, публика встречала его аплодисментами.
— Мотя, мы так за тебя боялись, что ты даже себе не думаешь как, — сказал лысый Паша.
— Мотя, ты так всех напугал, ты чуть не сделал нам инфаркт, чтоб ты был здоров, Мотя, — сказал Аркаша Серпик.
— Мотя, ахи эздерен копф, Мотя, — смахнула слезу Зина Хаскина.
— Где моя бутылка коньяка? — спросил Мотя. — И купите к ней что-нибудь покушать.

Знаете о чем мечтает еврейская бабушка? Я вам сейчас скажу о чем. Она мечтает о том, чтобы все дети сидели за столом и кушали куриный суп. И чтоб это кушать суп никогда не кончалось. Ни суп, ни дети, ни кушать. Только почему-то всё когда-нибудь кончается. И суп в кастрюле, и дети становятся взрослыми, и наши милые, любимые, добрые бабушки когда-нибудь умирают. А мы остаемся, чтобы сказать своим внукам:
— Майне пупочкес, чтоб ты был мне здоров, проходи, мой руки, я дам тебе такого супа, что ты съешь пальцы по самый локоть!


Александр Гутин.

[Podvodnik 5372]

БОБИК

 

− Ты где был? – прогремела жена, когда Валентин ещё не успел шагнуть за порог.

− Ты не поверишь! – глаза его воодушевленно горели, лицо выглядело свежим, кожа подтянутой. Ни грамма усталой обвислости, как после работы или встречи с друзьями в их излюбленном кафе «Сосенки».

Жена глубоко вдохнула, как пылесос, засасывая все запахи, но её детектор не учуял и намека на спирт или чего хуже − женские духи.

− Не поверю! Где, спрашиваю, был?!

− Можно, я хотя бы домой зайду? – жалобно посмотрел он неё.

«Какой-то вид у него хитро-придурковатый, как будто в лотерею выиграл или премию получил», − замечталась жена. Но через секунду сама себя одёрнула: «Да какой там! С этим олухом не то, что в лотерею, в монополию у соседей ни разу не выиграли».

В квартиру жена его всё же впустила, чтобы не позорился, но на суровость её взгляда это не повлияло.

На кухне от закипевшей в кастрюле воды «прыгала» крышка, стиральная машинка противно пищала, сообщая о том, что пора вынимать белье. Но жена не собиралась возвращаться к бытовым делам, пока задержавшийся на три часа муж не представит ей полный отчёт.

− Я закончил как обычно, − начал свой рассказ муж, параллельно разуваясь, − по дороге зашел в магазин, купил молока, сыра и сардельки, как ты просила.

Жена покосилась на мужа, проведя наружный досмотр, и в итоге мозг получил отчёт: «Продуктов не обнаружено».

− Ну и где всё это?

− Ты не поверишь! – с ещё большим энтузиазмом повторил муж, скинул ботинки и повесил пальто на крючок.

− Иду я, значит, мимо аптеки, ну той, где ты постоянно свой чай для похудения берешь, а там, на земле, сидит пёс.

− Ну и?! – уже не в силах слушать этот затянувшийся рассказ, спросила нервно жена.

− Говорящий пёс! – наконец, выдал муж.

Глаза у неё бешено горели, жена глубоко вдохнула и тяжело выдохнула. Если бы она могла извергать огонь, то от её мужа сейчас осталась лишь горстка пепла.

− Дай, говорит, пожрать. Неделю уже арбуз на помойке доедаю, в туалет нормально сходить не могу.

В глазах у жены сверкали молнии, женские кулачки сжались так, что костяшки заныли.

− И что же ты сделал? – процедила она сквозь зубы.

− Отдал ему сардельки и молоко, разумеется. Тамарочка, не оставлю же я голодного говорящего пса помирать с голода, в конце концов!

Лицо у жены покраснело, она закипала быстрей, чем электрочайник, разве что пар из ушей не шел. Глаза и руки машинально искали предмет потяжелее, чтобы выбить дурь из этого благородного недотепы.

Увидев настрой жены, Валентин сглотнул подступивший к горлу ком, и, понимая, что сейчас «запустится необратимый процесс, после которого ему, скорее всего, придётся получать пенсию по инвалидности», открыл дверь. В квартиру, прихрамывая, зашел большой дворовый пес, от которого жутко воняло.

− Здравствуйте, Тамара Андреевна, − заявил с порога пёс и уселся на коврике.

У Тамары подкосились ноги, и она рухнула на пол. Валентин охнул и побежал в спальню за нашатырём. Пес сидел на коврике с высунутым языком и, тяжело дыша, смотрел на хозяйку.

− Вы простите, Валентина, ваш муж не виноват, просто, если бы не он, лежать мне в канаве и считать часы до смерти, − вежливо продолжил лохматый гость.

− Валя, пусть он замолчит! – словно в бреду пробормотала Тамара.

− Видишь, родная, я же тебе говорил, что ты не поверишь!

− Это уж точно!

− Прошу любезно меня простить, − снова заговорил пёс.

− Глядите, какой воспитанный, прям «герцог Хрен Ван Бургундский».

Тамара поднялась на ноги и направилась на кухню, чтобы выключить газ и выпить воды.

Вернувшись обратно, Тамара поставила перед псом тарелку с водой. Запах мокрой псины быстро заполнял помещение, от чего нос у неё «скрючился».

− Как тебя зовут, говорун?

− Боб Андерсен, эсквайр. Мои предки родом из Лондона, − представился пёс и поклонился.

Хозяева квартиры смотрели на него с недоумением.

− Но можно просто, Бобик, − быстро поправился пёс, увидев их смущение.

− Валя, можно тебя на секундочку? – прошептала жена мужу и указала взглядом на комнату.

− Бобик, подождешь здесь? – спросил Валентин и, получив удовлетворительный кивок, отправился вслед за закатившей глаза женой.

Говорили шепотом:

− Здорово, не прав…− начал было Валентин, но жена его перебила.

− Надо срочно звонить репортёрам!

− Зачем? – искренне удивился Валентин.

− Ты что, совсем тупой? – постучала Тамара по своей голове.

− Это же пёс говорящий, хренов Боб Андерсон.

− Эсквайр, − поправил он её.

− Да мне хоть Сидоров, главное, что это наш шанс! Выбраться из этой помойки!

− Но это же квартира моей бабушки! – обидчиво возразил Валентин.

− Вот именно! До сих пор её запах никак не выветрится из шкафов, а я нормально пожить хочу, в Москве!

− У-у-у, чего захотела! А с чего ты взяла, что Бобику это понравится? Вдруг он молчать будет при других людях? Давай лучше на телефон снимем.

− Не, сейчас на компуктере голос собаке каждый дурак подставить может. Нужны реальные доказательства, а лучше, чтобы в новостях показали. Но до того момента надо собаку официально оформить, чтобы никто у нас его не увёл.

− Точно! – Валентин был без ума от счастья, ведь о собаке он с детства мечтал, но ему её никогда не разрешали завести. Сначала родители, потом комендант в общежитии, а после − жена.

− Тогда и Бобик, наверняка, будет не против нам помочь.

На том и порешили.

− Ну что, Бобик, готов стать частью нашей семьи? – радостно завопил Валентин, вернувшись в прихожую.

В ответ пёс радостно гавкнул и завилял хвостом.

− Сначала пса помыть нужно, а то он все полы испачкает, − строго заявила Тамара, − завтра пойдём паспорт собачий оформлять.

− Но, Тамарочка, у него лапа повреждена, он не дойдет, мы сюда-то шли два часа. А ты представляешь, сколько в центр тащиться? – жалобно смотрел на жену Валентин и чуть ли не слёзы лил.

− Ох, господи, какой ты у меня неженка, не мужик, а …− она осеклась, увидев понимающие глаза пса.

При посторонних жена старалась мужа не отчитывать.

− Ладно, пару дней полечится, и отправимся. Дома чтобы была чистота и порядок. И, Бобик, ты уж извини, спать тебе придется на коврике в прихожей.

− Лучше и быть не может, по сравнению с гаражами и помойками − это рай! – заявил пёс и побрёл в ванную.

Тамара прикидывала, каким количеством хлорки нужно обзавестись, чтобы уничтожить уличную заразу и грязь. Но блестящие перспективы перекрывали всю злость и негодование.

«Стерпится, главное результат», − думала она.

Так же, когда выходила замуж за Валентина и размышляла о его квартире.

Бобик оказался псом хоть куда. Вечером, когда Тамара уселась читать свой любимый женский роман «Куртизанка с дипломом Гарварда», её муж достал с антресоли шахматную доску, на которой пыли было больше, чем на «Капитале» Карла Маркса в школьной библиотеке, и понес доску в прихожую.

− Только не говори, что вы сейчас еще и в шахматы будете играть?

− Будем! – торжественно заявил муж. Было видно, как он счастлив, заняться хоть чем-то, что интересно ему.

− Пф, − фыркнула Тамара и вернулась к чтению.

Прошло сорок минут. С кухни стали доноситься звуки хлопающей дверцы холодильника. Наконец, не выдержав, Тамара отложила роман в сторону и, зайдя в прихожую, ахнула.

На коврике у двери сидел Бобик, перед ним её муж, а на полу разложены карты и миска с нарезанной колбасой, курицей и сыром.

− Я что-то не поняла, ты нашему гостю решил все запасы скормить?!

− Милая, не злись, у нас тут партия в покер, а я же не дурак на деньги играть, да и Бобику они ни к чему, а вот колбаса − самая настоящая ставка! Я ему занял полпалки, он всё равно потом отдаст, − подмигнул ей муж.

− Вы же в шахматы играли! – не выдержала Тамара и крикнула на мужа.

− В шахматы неинтересно, Бобик три года с шахматистом жил, он меня постоянно обыгрывает. То ли дело − покер, игра на равных!

Тамара схватила с пола тарелку с жареным окороком.

− А ну, давайте закругляйтесь, устроили мне тут Лас-Вегас! Чтоб я больше этих азартных игр не видела! Хотите играть, играйте, вон, в лото!

− Но как же в лото? У Бобика пальцев нет, чтобы бочонки выставлять.

− Сам выставляй свои бочонки! Всё, живо в кровать! У меня ноги гудят, будешь мне массаж делать!

Бобик смотрел на эту семейную «идиллию» и мечтательно вздыхал. Когда-нибудь и у него будет собачья семья.

− А этого кастрируем, чтобы тебе потом в голову не пришло щенков разводить, − донеслось из комнаты, от чего у Бобика аж челюсть свело.

− Это она так шутит, − улыбнулся Валентин псу и потрепал его по голове.

− Спасибо тебе, Валентин, хороший ты человек, и жена у тебя просто ангел, − сказал лохматый гость и улегся спать.

Спустя два дня лапа у Бобика была, как новая, и его повели в ветеринарную клинику, сделать прививки и получить собачий паспорт.

День стоял теплый и ясный. По дороге Валентин играл с псом, как школьник, несмотря на свои сорок семь. Тамара шла от них на значительном расстоянии, чтобы люди вокруг не подумали, не дай бог, что этот немолодой шалопай − её муж.

Тамара запретила псу разговаривать на улице «от греха подальше», поэтому он гавкал, рычал, скулил, но слов на ветер не бросал. Валентину это, кажется, не сильно мешало, он продолжал во весь голос общаться с псом, как со старым приятелем, и проходящие мимо люди косились на этот странный тандем, словно это были артисты цирка.

Город был провинциальным, людям было проще ходить пешком, чем пользоваться общественным транспортом. До клиники добрались минут за сорок.

Доктор проверил пса, сделал все необходимые прививки, прописал препараты от глистов и мазь для лапы. Наконец, пришло время оформлять паспорт.

– Порода – двортерьер, возраст – шесть лет, кличка?

– Бобик, – сказала жена.

Но не успел врач начать записывать, как Валентин его остановил:

– Вообще-то он Боб Андерсен, эсквайр, – гордо заявил мужчина.

Врач и Тамара посмотрели на Валентина с видом полного недоумения. В глазах доктора читалось: «Чудак на чудаке, не работа, а шапито». В глазах жены: «За что мне всё это?».

Но Валентин был непреклонен и проследил, чтобы всё было написано, как положено, особенно «эсквайр», подтверждающий почетность рода.

Вечером жена навела в квартире такой лоск, что с пола мог есть не только пёс, но и не побрезговал бы сам английский принц. На Валентина напялила свадебный костюм, сама кое-как влезла в вечернее платье, погрызенное молью со спины. Бобика расчесали, а на шею повесили красивый именной ошейник. Тамара не стала обзванивать все каналы, остановилась лишь на самом популярном – государственном. Ну и парочку известных журналов тоже решила прихватить.

Наконец, раздался долгожданный звонок в дверь.

Семейство при параде, лица сияют, Бобик нашампунен, когти пострижены, не семья − а пример.

В квартиру завалилась толпа журналистов, человек десять. Оборудование, камеры, микрофоны. В самом конце зашли два санитара во главе с врачом. Их Тамара не ждала, но с натянутой улыбкой тоже пригласила в дом.

От начищенных полов не осталось и следа, но никому не было до этого дела. Все окружили собаку, и как только звук был настроен, началась съёмка.

Рассказав миру о том, что репортаж ведётся из квартиры, где живёт первый в истории говорящий пёс, журналистка попросила показать то, ради чего все собрались. В комнате повисла тишина, было слышно только тяжелое дыхание Тамары, которая от волнения расчесала поеденное молью платье.

– Валя! – негромко окрикнула она мужа. − Вы чего молчите? Вас, обычно, не заткнешь!

– Ну что, дружок, представься публике, – попросил хозяин пса и, улыбнувшись, погладил его по голове.

– Боб Андерсен, эсквайр, – выдал пёс и сделал что-то вроде собачьего реверанса.

Послышался глухой стук. Это врач районной психбольницы упал в обморок. Гости ахнули. Никто всерьёз не думал, что пёс заговорит.

Началось интервью. Пёс поведал о своей нелегкой судьбе и о доброте новых хозяев. Рассказал, как его отец Шарль-Альфред Андерсон, или просто Шарик, почему-то названный в честь французского президента, потерялся в России во время пребывания здесь его хозяев по государственным делам. Отец его был падок на неблагородных дам и, сорвавшись с поводка, обрюхатил одну из них. Любовь затмила глаза псу, и он остался в России воспитывать потомство.

***

После интервью жизнь у Тамары и Валентина пошла в гору. Их повсюду приглашали: на телевидение, на радио. Бобик даже записал несколько сольных песен и одну с популярным рэпером. Семья за неделю заработала денег на новую квартиру в Москве и уже «сидела на чемоданах», когда однажды к ним в дверь постучали.

На пороге стоял странного вида тип в черном фраке с шелковистыми усами. На голове мужчины красовался цилиндр, как из дурацких фильмов. Он опирался на длинный черный зонт, который служил ему тростью.

– Мисс Кусева? – поинтересовался он.

– Гусева, – поправила интеллигентного джентльмена Тамара, у которой щеки налились румянцем.

– Меня зовут Вильям-Джонатан Андерсен, эсквайр, – гордо произнес гость.

– Тамара, – застенчиво произнесла женщина и пригласила Вильяма пройти.

Они уселись за столом на кухне, и Тамара сообразила чай и бутерброды с икрой.

Валентин и Бобик в это время были на улице: бегали, валялись в грязи, справляли нужду. Тамаре было до фонаря.

Англичанин, как поняла Тамара, понюхал чай и с брезгливым видом поставил кружку.

– Я исчу своеко пса, – произнес он фразу, от которой у Тамары ёкнуло в груди.

– Пса? – неуверенно переспросила та.

– Да! Своеко пса, я вител его в ностьях, говорясчий пёс Боб Андерсен, эсквайр. Этот пёс принатлежит моей семие.

Тамара встала в полный рост и отодвинула от гостя бутерброды с икрой.

– Бобик – наш пёс! Мы нашли его на улице. В конце концов, мы его оформили, как полагается. Мы очень его любим, это животное – счастье в нашем доме, – лукавила Тамара.

– Я заплачу, – произнес Вильям.

– Боюсь, у вас не хватит денег, этот разговор закончен. А вам следует уйти, Виля. Или как вас там?

– Вильям! – поправил он хозяйку.

– Пять миллионов евро! Устроит?

Услышав это, Тамара начала задыхаться. Даже у «Куртизанки с дипломом Гарварда» сумма наследства была меньше.

Послышался звук открывающейся двери. Валентин и Бобик вернулись с прогулки.

– Тамар, представляешь у Бобика ещё один талант, он оказывается… – Валентин не успел договорить, так как увидел странного мужчину на кухне.

– Бобика я не отдам, ни за какие деньги! – после долгих уговор заявил Валентин.

– Ты что, совсем дурак? На кой нам этот блохастый мешок? Мы с тобой заживём, как люди! Уедем куда-нибудь, подальше из этой глухомани, в Лондон, например!

– Ты же в Москву хотела! – не сдавался муж.

– Да что мне твоя Москва! Я, может, хочу, чтобы меня «мисс» называли! А не просто – Тамара!

– Хочешь, буду тебя «Ваше величество» называть, но Бобик останется здесь! Он мне рассказал, как их там мучают дрессировками и постной индейкой. А я его люблю, и ест он, что хочет!

– Твоей любовью сыт не будешь. А пёс сегодня знаменит, а завтра – нафиг никому не нужен! Значит так, я тоже хозяйка пса, и мы его отдаем!

– Не отдавайте меня, Тамара Андреевна, – заскулил Бобик.

– А ты молчи, вон твой хозяин явился. Эсквайр, будешь из золотой миски воду лакать.

Пёс жалостно посмотрел на Валентина.

Тот, собравшись с духом, схватил паспорт, деньги из своей заначки, и вместе с псом вырвался из квартиры, несмотря на угрозы со стороны Тамары и на иноязычные восклицания гостя.

***

Полгода вся страна искала говорящего пса, а тот как сквозь землю провалился.

Двоюродный брат Валентина приютил его с Бобиком у себя в норильских снегах. А вернулись они домой, когда шумиха поутихла.

В пустой квартире Валентина встретило лишь короткое письмо его супруги:

«Валя, я уезжаю от тебя с достопочтенным мистером Вильямом, эсквайром, в его владения близ Кембриджа. Пса оставь себе. Вильям сказал, что у Бобика есть говорящие родственники в Харькове, туда мы и направляемся.

Документы на развод на столе. Надеюсь, ты рад, что ты со своим любимым псом теперь вместе. А я тебя, Валечка, никогда не любила, и жить теперь буду, как королева. А вам в бабкиной квартире желаю тухнуть до конца своих дней».

Валентин смахнул слезу и потрепал пса по загривку.

– Не переживай, Валентин, никакой я не англичанин. Байки эти мне папка травил, который, как и все его предки, был обычным дворовым псом. Я просто хотел, чтобы меня любили. Всегда думал, что никто не полюбит обычную дворнягу, пусть и говорящую, вот и притворялся знатным. А тип тот никакой не эсквайр. Он сюда на «шестерке» приехал с рязанскими номерами. С жены твоей, небось, уже все деньги выкачал. Родственников у меня нет в Харькове, да и вообще нигде, я такой один.

– А что же ты раньше не сказал?

– Да продала бы меня Тамара Андреевна рано или поздно не мошеннику этому, так ученым на опыты. Я много людей за свою жизнь повидал, сходу могу сказать, кто по любви, а кто по расчёту женат. Вот и не стал встревать. Да ты и сам, я думаю, всё знал.

Валентин понимающе кивнул.

– Не горюй, Валентин, звони репортёрам, помогу я тебе жизнь наладить, – сказал говорящий пёс и положил голову на колени любимому хозяину.

(с) Александр Райн

[Podvodnik 5372]

СЕКРЕТ

 

– Да чтоб ты сгинула! – в сердцах рявкнул Миша на Нину, пилящую ему мозги по очередному незначительному поводу.
– Я? – возмутилась та, но послушно растаяла в воздухе.
Только домашний халат, в котором она была, осел на пол.
Несколько секунд Михаил сидел с открытым ртом, пытаясь вписать увиденное в привычную картину мира, а когда понял, что, во-первых, мозг к такому не готов, а во-вторых, глаза настаивают на том, что пора моргнуть, решил спросить у опустевшей комнаты:
– Чо за мирыкл?
Еще немного помолчал, а потом помотал головой, будто пытаясь сбросить мысленный мусор с поверхности мозга, и настороженно позвал:
– Ниночка?
Ответа, естественно, не было.
Михаил повертел головой в поисках супруги, допустив, что она переместилась куда-то за спину в момент, когда Миша моргнул. Но жены не оказалось ни сзади, ни сбоку, хотя халат лежал в поле Мишиного зрения.
– Нинка, будить твою мать! – испуганно гаркнул он в сторону кухни.
Но ответом ему было лишь урчание старенького холодильника "Донбасс-10".
Мужчина еще немного посидел, прислушиваясь к тишине. А потом со словами:
– Да чо за наф? – решительно встал с кресла и поднял халат, заглядывая внутрь, будто супруга могла укрыться где-то внутри валяющегося предмета одежды. Жены под халатом не было.
Миша отложил халат на спинку дивана и прошел на кухню. Там он открутил крышку с бутылки газировки и сделал несколько глотков, продолжая скрипеть мозгами.
Была. Послал. Исчезла.
Держа в руках бутылку с газировкой, Миша вернулся в коридор, посмотрел на полку с обувью. Вся обувь жены и даже тапочки, в которых она выбегала к соседке или выносить мусор, были на месте.
– Блин… – пробормотал он растерянно и вернулся в кухню.
– А чего блин? – поинтересовался тоненький голосок откуда-то со стола.
Миша испугано дернулся, потому что решил, будто с ним разговаривает пробка от пластиковой бутылки с газировкой.
– Приве-е-е-ет! – помахало ему рукой маленькое существо.

В привидений и НЛО Миша не верил. Наркотические вещества никогда в жизни не употреблял, а к алкоголю относился равнодушно. Поэтому принял появление синего человечка за эхо своего боксерского прошлого. Все-таки в голову ему прилетало не единожды. А пару раз дело даже заканчивалось сотрясениями.

– Мля... – озадаченно пробормотал он. – Говорили ж доктора, что бокс до добра не доведет.
– А причем тут бокс? – пропищало существо.
– Ну, мне пару раз прилетало, аж до сотряса, – пожал плечами Миша. – И вот, теперь глючится.
Человечек на столе хмыкнул и посерьезнел.
– То есть, ты решил, что я галлюцинация и, по сути, рассказываешь своей галлюцинации о том, почему ты считаешь, что она – галлюцинация?
– Ага, – кивнул Миша и схватился руками за стол, чтобы не упасть в обморок от переизбытка чувств. Перед глазами у него заплясали разноцветные пятна, изображение поплыло.
– Спокойно, спокойно. Ты вон водички попей, – порекомендовала малявка, указывая на открытую бутылку.
Миша схвалил газировку и в три глотка допил всё, что оставалось в бутылке.
– Вообще-то я настоящий, – сообщил мальчик, – нас таких много. Просто мы тщательно скрываемся. Поэтому не стоит думать плохо о собственном мозге. Всё у тебя в порядке с головой.
– Но я же тебя вижу! – с ударением на "тебя" прокричал вдруг Миша.
– Это нормально, – кивнул синий человечек, – видеть то, что существует.
Миша немного подумал, а затем спросил:
– Домовой?
– Нет, – ответил синенький.
– Инопланетянин?
Синенький помотал головой из стороны в сторону.
– Тогда кто ты?
– Существо другого вида. Если тебе угодно, то другой расы, – объяснил человечек. – Как эльфы.
– Но эльфов же не существует.
– Не существует, – согласилась малявка и пояснила: – потому что вымерли давно. А мы приспособились, сменили, так сказать, профориентацию.
– А почему эльфы вымерли?
Миша уже забыл, что всего минуту назад сомневался в реальности происходящего. Ему, – вот уж чудеса человеческой психики, – стало интересно!
– Много кто вымер, не только эльфы. Домовые, например, не вписались в меняющуюся действительность, оборотни утратили возможность мутировать. Знаешь о такой болезни, как бешенство?
– Слышал, – кивнул Миша.
– Это и есть результат деградации вервольфов. Что-то на генном уровне пошло не так и всё, вместо оборотней – бешенство, в какой бы день луны ни укусили тебя. И, что примечательно, до сих пор непонятно, то ли людская ДНК настолько изменилась, то ли волчья теперь не имеет власти над человеческой.
– Так а эльфы-то?
– Какие именно?
– А они что, разные бывают?
– Бывали, – поправил человечек. – Тех, которые с крылышками, над цветами порхали, комары съели.
– Комары?
– Ну да. Там того цветочного эльфа пять сантиметров. Для него комар, что для тебя собака. Только кровососущая. Один укус – анемия, два – труп. Короче, не выдержали межвидовой конкуренции. А те, которые в лесах жили – сказали, мол, мир меняется, магия из него уходит. Ну и ушли вслед за магией.
– Так! Стоп! – вдруг опомнился Миша. – Исчезновение жены моей, твоих рук дело?
– Да, – согласно кивнул человечек.
Почему-то Миша не удивился и не возмутился. Спросил только, как-то отстраненно:
– Зачем?
Человечек устало вздохнул и принялся объяснять:
– Я, Миш, не первый день за вами наблюдаю. И вы изо дня в день ругаетесь, ругаетесь, ругаетесь. Посуду даже бьете иногда, да и друг друга бывает. Ну, на кой черт тебе такая жизнь? Вот, собственно, и решил помочь.
– И где она теперь?
– А кто его знает, – пожал плечами синенький человечек. – Может в другом измерении, может просто исчезла. Но факт остается фактом, теперь она тебе нервы мотать не будет. А ты ей.
– Даже не знаю, хорошо это или плохо, – пожал плечами Миша.
– Хорошо, хорошо, – заверил человечек. – А может стать еще лучше.
– В смысле?
– В прямом. Если ты мне поможешь, я соберу такой аппарат, который золото из воздуха будет делать.
– А разве такое возможно?
– Ну, жена же исчезла.
Миша задумался. С одной стороны, конечно, нехорошо это, когда человек пропадает. Но синенький, вроде бы, прав. Зря они вообще сошлись. И месяца в любви и согласии не протянули после свадьбы. Вроде бы и мелочи служили причинами для ссор, но ссоры эти были сродни ураганам. А предложить жене развестись Миша не решался. Сначала думал, что будет совсем глупо разводиться, пробыв в браке какой-то месяц. Затем надеялся, что скандалы с непривычки и постепенно они с Ниной притрутся друг к другу. А потом привык и сам не заметил, как стал считать такие взаимоотношения нормой. Может, и к лучшему, что этот мелкий синий человечек сделал так, чтобы жена исчезла.
– А что для этого нужно? – наконец спросил Миша.
– Сущие пустяки, – успокоил его человечек. – Несколько деталей из её телефона.
– Так он же новый! – возмутился Миша. – За него даже кредит не выплачен!
Человечек скорчил недоумевающую мину.
– Миша, ты совсем, что ли, не умеешь отслеживать причинно-следственные связи? – покрутил человечек пальцем у виска. – Ты взамен получишь аппарат по производству золотых украшений из воздуха. И золота будет столько, что даже если сдавать его в ломбард за бесценок, ты в ближайшем будущем не только кредит выплатишь, но и с работы сможешь уволиться без финансовых последствий. Главное, ломбарды менять иногда, чтоб не заподозрили ничего.
– Сейчас, – сказал Миша и, быстренько сходив за телефоном жены, положил его перед человечком на стол. – Я согласен.
– Вот и чудно. Погуляй три-четыре часа. А как вернешься, всё будет готово.
– Ага, – кивнул Миша и пошел в коридор обуваться.
– И про меня особо не рассказывай никому, – порекомендовал синенький человечек.
– Это почему? – с глупым выражением лица поинтересовался Миша.
– Потому что, – многозначительно ответил синий мальчик. – Либо в дурку упекут, либо посадят. Но, скорее всего, посадят. Скажут, что ты жену убил, расчленил, по пакетам расфасовал и прикопал где-то в лесополосе.
– Но это же ты её... исчез! – возмутился Михаил.
Человечек провел рукой перед лицом мужчины на манер джедаев из «Звездных войн» и сообщил:
– Нет никаких маленьких человечков, – хихикнул, довольный собственной шуткой, после чего спросил: – Ты думаешь, тебе кто-то поверит?
Миша отрицательно помотал головой.
– Ну вот, – развел руки в стороны человечек.
– Я всё понял, – кивнул Миша.
Он прошел в коридор, обулся и вышел в подъезд, захлопнув дверь.
Миша не видел, как на стол при помощи хитроумных приспособлений взобрались еще несколько человечков – красненьких, зелененьких, желтеньких – и принялись разбирать телефон исчезнувшей жены Михаила.

– Может, я всё-таки сошел с ума? – думал Миша, сидя на лавочке в скверике и сквозь прищуренные веки наблюдая за гуляющими людьми. – Но жена-то ведь исчезла? Исчезла. Прямо на глазах. Может, просто, сознание, взявшее курс на шизофрению, показывает ему то, чего не было в действительности? А объяснения синенького человечка на самом деле не предположения, а то, что в действительности случилось. Просто его мозг, варварски покореженный за время спортивной карьеры партнерами по рингу, таким образом, завуалировано пытается донести до Миши, что именно случилось?
Например, у маньяков в кино сплошь и рядом раздвоения личности. И одна личность может не ведать, что творит другая. А то и третья. В реальности, интересно, так же?
Может, он её действительно расчленил и по пакетам рассовал?
Нужно будет прийти домой и внимательно всё осмотреть на предмет свежих царапин и затертых пятен крови. Полы, обои, мебель – всё. В ванной тоже: кафель, саму ванну, умывальник, стены, корзину для белья, стиральную машину. Вдруг она там, по пакетам расфасованная, лежит? Но сначала выждать три часа. Вдруг у меня с головой всё в порядке и маленький синенький человечек на самом деле существует?
Почему-то, чем дольше Миша прокручивал ситуацию в голове, тем больше склонялся к тому, что синенький существует и в данный момент собирает для него на кухне аппарат по производству золота. Мысль о том, по какой причине неожиданно появившийся человечек решил ему помочь таким странным способом, Мише в голову почему-то не пришла.
Может быть именно поэтому, когда он вернулся, выждав оговоренное с синим человечком время и зашел на кухню, яркая зеленая вспышка, отключившая Мишино сознание, стала неожиданностью?

* * *
– Спору нет, люди – не эльфы и не оборотни, – рассуждал зеленый человечек, скрепляя при помощи какого-то необыкновенного аппарата куски кожи в районе виска Миши, валяющегося между комнатой и кухней. – С ними надо быть осторожнее, их просто так с планеты не выведешь. Но, как говорят они сами, Москва не сразу строилась. К тому же, человеческие технологии достигли нужного витка развития, позволяющего нам собирать необходимые устройства для собственного пользования, отвечающие нашим задачам и целям. Просто не умеют собирать необходимое и распределять энергию правильно, чтобы выжать из имеющихся устройств то, что можем мы.
Зелененький выглядел и говорил, как лидер.
– А правда, что раньше нас называли домовыми? – поинтересовалась желто-рыжая девочка.
– Правда, – кивнул зелененький, и попросил: – Будь добра, утилизируй всё то, что мы изъяли из этого человека.
Девочка взяла устройство, напоминающее пистолет с дулом в виде раструба, и принялась наводить его на кусочки кости, мозга, кровавые пятна на полу. Все, попадавшее под дуло-раструб, исчезало, не оставляя после себя ничего. Каждый раз, нажимая на кнопку на ручке своего орудия, девочка весело озвучивала своё действие:
– Тыц. Тыц. Тыц-тыц!
Зелененький закончил возиться с виском человека и несколько раз открыл-закрыл дверку внутрь Мишиной головы, проверяя, плотно ли та прилегает, и не видно ли зазоров. Дверь, покрытая наращенной при помощи странного аппарата кожей, прилегала идеально. Со стороны этот участок головы казался самым обыкновенным.
– Ты, конечно, рисково себя повел, – обратился он к синенькому, наблюдая, как желто-рыжая наводит порядок. – Мог бы не выпендриваться и не переиначивать историю, а сразу предложить ему машинку для производства денег.
– А так не интересно, – заявил синенький мальчик. – Хочется поиграть, выдумать что-то, что будет выглядеть как альтернативная версия настоящей истории. Или наоборот, умолчать о чем-то. Но чтобы складно получилось. Не рассказывать, что это мы вывели комаров, пьющих кровь, специально для того, чтобы они уничтожили популяцию цветочных эльфов.
– Ага, я понял, – ухмыльнулся зелененький. – Приврать, что гены оборотней мутировали в процессе эволюции, а не мы им помогли, сказать, что телепорт лесные эльфы сотворили при помощи магии, а не мы его для них собрали и вместо параллельного измерения направили в пустоту, да?
– Именно! – хлопнул в ладоши синенький. – Есть что-то в этом, сродни магии.
Желто-рыжая девочка закончила удалять следы недавней операции и, подойдя к зелененькому с синеньким, сообщила:
– Обалденная штука этот аннигилятор.
– Согласен, – кивнул зелененький и крикнул остальным маленьким разноцветным, сидящим без дела у плинтуса: – Всем на борт!
Человечки организованно прошли сквозь дверь в голову Миши.
– Слушай, Нолик, – спросила желто-оранжевая девочка у сидящего за рычагами синенького, когда все погрузились внутрь Мишиной головы и зелененький закрыл дверцу, – а остальные люди точно не распознают, что с ним что-то не так?
– Если мы не будем осторожными, то могут и узнать, – рассудительно кивнул Нолик. – Но мы ведь не будем портить все сами себе и постараемся вести себя максимально аккуратно, Симка. Потому что, – мальчик сделал заговорщицкое лицо и спросил: – Кто такие фиксики?
– Большой-большой секрет, – хихикнула Симка.
Нолик дернул один из рычагов, человек в комнате встал и, нелепо покачнувшись, сделал два шага вперед. Натолкнулся на телевизор, невнятно пробормотал:
– Трыц-тыц, телевизор, – повернулся на девяносто градусов, сделал несколько шагов в сторону коридора, натолкнулся на мерно урчащий «Донбасс-10», с трудом удержал равновесие и добавил: – Трыц-тыц, холодильник…

© VampiRUS

[Podvodnik 5372]

НЕОБЫЧНЫЙ ВЫЗОВ

Такого адреса на листочке вызовов я еще не видел. Вопросов добавил ещё старший врач смены.

Стоя у «Аквариума», он мял в пальцах незажженную сигарету. Очень серьезным взглядом, без привычного прищура и ехидства, проводил путь клочка дешёвенькой бумаги от диспетчера под зажим на моей папке.

— Извини, что нарушаю очередность. Вызов срочный. Но… «шоки» заняты, а…

Тут он выдал нечто совершенно невообразимое:

— …А там… это… в общем, увидишь сам. Баб я туда послать не могу!..

Я проглотил возмущение и молчком потопал в гараж.

«Городская свалка. Южный сектор. Там встретят…» Выпученные глаза водителя тоже энтузиазма не добавили. Ехали молча. Только подъезжая к «адресу», когда «уютный летний бриз», напоенный ароматами летней кучи мусора, проехался в полной мере по нашему обонянию, водила обреченно выдал что-то об уникальных анатомических особенностях жителей города.

Нас встречали. Двое работяг в немыслимого цвета робах и водитель мусоровоза молча дымили ядерной махоркой. Где-то сзади квакнула сирена милицейского «уазика». «Джентльменский клуб» в сборе. Выездное заседание номер «мильен тысяч пятьсот первое» торжественно объявляется открытым. Белый халат смотрелся абсурдно, нереально чисто и неуместно в королевстве помоев и хлама. На какое-то время постарался отвлечься, разглядывая довольных жизнью ворон и удерживая силой воли на месте сожранный недавно бутерброд.

— Чем порадуете, компрачикосы?

Один из работяг, всё так же молча, показал рукой куда-то в сторону.

Неподалеку в груде пестрого мусора лежала здоровенная грязная псина. «Совсем охренели!!! Для собаки вызвали. Нашли ветеринара… доктор Айболит, мля…»

Тут до меня доходит, что все молчат. Как-то очень странно. Напряженно. Делаю несколько шагов по направлению к собаке. На грязно-серой морде появляется ослепительно-белая полоска зубов и раздается низкое утробное рычание. Но это меня уже не занимает. Я смотрю и с трудом удерживаю рвущийся изнутри вопль… между собачьими лапами, у поджарого брюха с оттянутыми сосцами, лежит человеческий младенец. Новорожденный. Живой. Он не плачет, только беззвучно раскрывает рот. Слабо шевелит голубоватого оттенка ручками с судорожно сжатыми побелевшими кулачками. Он закопан в мусор до половины тела. Точнее, видимо, раскопан. Собакой. Щенной сукой. Которая лежит сейчас рядом, согревая ребенка своим тощим телом. Периодически вздрагивая и нервно облизывая его лицо, когда он вновь открывает рот. Эти кадры вламываются мне в голову по очереди, раскаленными гвоздями. Сзади, громко топая и сопя, появляются два милиционера. Один, увидев всю картину, багровеет лицом и начинает царапать кобуру, хватая судорожно воздух.

— Она его что, ест? Да я её сейчас!..

— Подожди! Она ж его не трогает, вон смотри… Греет…

Я приближаюсь и присаживаюсь на корточки. Не хочется орать, не хочется кидать чем-то в собаку. Нужно забрать ребенка. Но как доказать собаке, как убедить ее, что я, человек, не наврежу этому детенышу? Как ей поверить тварям, что закапывают своих детей в помойку? Живыми…

Презрение. Ярость. Жалость… Скорбь. Вот что я увидел в карих собачьих глазах.

По-крабьи боком приближаюсь к ребенку. Краем глаза держу в поле зрения задние лапы собаки. Если подожмет для прыжка, хоть успею прикрыть лицо или увернуться. Протягиваю руку к ребенку. Ворчание нарастает. Продолжая глухо рычать, собака морщит нос, показывая мне ослепительный частокол молодых клыков, и кладёт голову на ребенка. Накрывая его и оберегая от прикосновения. Я медленно начинаю разгребать мусор вокруг тельца. Низкое рычание сопровождает все мои манипуляции. Так, наверное, работают саперы, обезвреживая мины. Собака глаз не сводит с моих рук. Не могу проглотить ком, возникший в горле.

— Собачка! Собачка… на-на-на, милая. На, возьми!

В какую-то мятую плошку водитель мусоровоза льёт из термоса молоко. Очередное чудо. Словно извиняясь перед остальными, поясняет: «Язва у меня. Вот жинка термосок и снаряжает…». Собака вскидывает голову, почуяв угощение, и внезапно шумно сглатывает набежавшую слюну.

— Иди, собачка! Иди, моя хорошая… иди, попей молочка…

Еще раз, внимательно проследив за моими плавными движениями, собака встала. Глухо рыкнула, предупреждая. И, прихрамывая, подошла к миске с молоком. Только сейчас стало видно, насколько она худая и изможденная. Инородными телами болтались под втянутым брюхом наполненные соски.

— Щенки у ней, видать, где-то рядом. Вишь, титьки-то от молока трещат, а сама тощая как вешалка…

Собака жадно хватала молоко, не отводя глаз от меня и младенца. Достаточно было нескольких движений, чтобы полностью выкопать ребенка из мусора. Взяв его на руки, я поднялся с колен. Ко мне уже спешил водитель с простыней. Ребенок жив. Обезвожен. Голоден. Но видимых повреждений нет. От роду ему максимум несколько часов. Снова ловлю на себе собачий взгляд. Встречаемся глазами. «Всё будет хорошо», — шепчу я себе под нос. В ответ вижу еле заметный кивок повисшего хвоста. Ловлю себя на том, что хочется попросить у псины прощения.

— Доктор, вы куда ребенка повезете?

— В 6-ю ДКБ.

— Мы потом туда заедем, протокол подписать.

Старший милиционер, сняв фуражку, вытирает от пота лицо и внезапно, скрипнув зубами, выдает:

— Найти бы эту ссу…, извините, прелесть ! Которая ребенка…, ну понимаете!!! И грохнуть на этой помойке…

Дослушиваю эту свирепую тираду уже в машине. Водитель аккуратно закрывает за мной дверь, обегает «РАФ» и плавно трогается с места.

Мы едем по городу. Быстро. Молча. Остервенело удерживая в узде эмоции. Не хочется говорить. Хочется орать до немоты и биться головой. «Так нельзя!!! Это невозможно!!! Люди так не должны поступать, если они еще люди…»

Осторожно вылезаю из машины и быстро прохожу в приемный покой, улавливая на себе удивлённые взгляды. Я еще не сказал ни слова, но ко мне обернулись все присутствующие. Тут до меня доходит, как я выгляжу и чем пахну.

— Вы из какой помойки выскочили?! В таком виде — и в приёмник детской больницы?! Вы что себе позволяете!!!

Неопределенного возраста медсестра, продолжая накручивать себя визгливыми воплями, начинает извлекаться из-за стола. На её крики выглядывает из смежной комнаты врач. Видит меня, меняется в лице и тут же понимает, что на руках у меня ребёнок. Подскакивает, перехватывает. Мгновенно рядом возникает вихрь халатов. Всё.

…Еле перебирая ногами, выползаю на крыльцо. Едем на станцию. Переодеться, помыться, написать карточку вызова.

Забыть бы такое.

Навсегда.

Да не получается…

© Дмитрий Федоров

[Podvodnik 5372]

ЛЕГЕНДА О ДОБРОВОЛЬНОМ РАБСТВЕ

— Смотрите, — сказал фараон жрецам — внизу длинные шеренги закованных в цепи рабов несут по одному камню. Их охраняет множество солдат. Чем больше рабов, тем лучше для государства — так мы всегда считали. Но, чем больше рабов, тем более приходится опасаться их бунта. Мы усиливаем охрану. Мы вынуждены хорошо кормить своих рабов, иначе, они не смогут выполнять тяжёлую физическую работу. Но они — всё равно, ленивы и склонны к бунтарству…

— Смотрите, как медленно они двигаются, а обленившаяся стража не погоняет их плетьми и не бьёт, даже здоровых и сильных рабов. Но они будут двигаться гораздо быстрее. Им не будет нужна стража. Стражники тоже превратятся в рабов. Свершить подобное можно так. Пусть сегодня, перед закатом, глашатаи разнесут указ фараона, в котором будет сказано: «С рассветом нового дня, всем рабам даруется полная свобода. За каждый камень, доставленный в город, свободный человек будет получать одну монету. Монеты можно обменять на еду, одежду, жилище, дворец в городе и сам город. Отныне вы — свободные люди». … Утром следующего дня жрецы и фараон вновь поднялись на площадку искусственной горы. Картина, представшая их взорам, поражала воображение. Тысячи людей, бывших рабов, наперегонки тащили те же камни, что и раньше. Обливаясь потом, многие несли по два камня. Другие, у которых было по одному, бежали, поднимая пыль. Некоторые охранники тоже тащили камни. Люди, посчитавшие себя свободными — ведь с них сняли кандалы, стремились получить, как можно больше вожделенных монет, чтобы построить свою счастливую жизнь.

Кратий ещё несколько месяцев провёл на своей площадке, с удовлетворением наблюдая за происходящим внизу.

А изменения были колоссальными. Часть рабов объединилась в небольшие группы, соорудили тележки и, доверху нагрузив камнями, обливаясь потом, толкали эти тележки. "Они еще много приспособлений наизобретают, — с удовлетворением думал про себя Кратий, — вот уже и услуги внутренние появились: разносчики воды и пищи… Скоро выберут себе начальников, судей. Пусть выбирают: они, ведь, считают себя свободными, а суть — не изменилась, они, по-прежнему, таскают камни".

[Podvodnik 5372]

ВРАЖИНА

 

Это что такое? Куда собрался? – грозный голос отца заставляет вжать голову в плечи и замереть на пороге, вцепившись вспотевшей ладошкой в дверную ручку.
- На улицу, - твой голос робкий, дрожащий.
- А шапка где?
- Так тепло на улице, - пытаешься показать характер. Пытаешься сказать, что уже взрослый и тебе плевать на какие-то там шапки, в которых в такую погоду только малышня бегает.
- Шапку надень, - теперь голос отца спокойный. Он знает, что я его услышу. Знает, что я, глотая слезы, возьму шапку, натяну её с яростью на голову и выбегу из квартиры.
- Шапка, шапка, шапка! – яростно бубня, я спускаюсь по лестнице. Выбегаю из подъезда, задираю голову и смотрю на наши окна. Отца не видно. Торжествующая ухмылка и шапка прячется в отвисшем кармане куртки. Воздух, хоть и холодный, бодрит. Бежать, играть с друзьями. К черту шапку.

А на следующее утро температура. Снова болят уши. Снова мама, достав из аптечки пипетку, открывает пузырек с какой-то вонючей жидкостью. Снова болит голова, а горло саднит, словно съел тарелку раскаленного песка. Мама бежит на кухню, потом обратно. Таблетки, пипетки, сиропы, градусники. И от её внимания слезы сами выступают на глазах. Жалко себя, а вот отцу меня не жалко. Он стоит, опершись плечом на дверной косяк и внимательно на меня смотрит. Глаза сурово прищурены, губы сжаты, но дыхание ровное. Конечно, ему на меня плевать. Он меня не любит.
- У, вражина! – шепчу сквозь сон, сжимая кулачки. Уши болят, но уже не так сильно.

*****
Шлеп! Резкий удар ладонью по губам и к ним моментально приливает вся кровь, что есть в теле. Слезы обиды брызгают из глаз, а сами глаза метают молнии в того, кто стоит рядом, и чья рука причинила боль. Отец тяжело дышит, но голос спокоен и ровен. Даже не дрожит.
- Понял, за что?
- Нет, - выкрикиваю со злобой и тут же ойкаю, когда шлепок повторяется. Шлепок несильный, но губам все равно больно.
- А теперь понял? – голос отца, в отличие от моего, тихий и спокойный. Словно для него это рядовой случай. Он опускается на одно колено и внимательно смотрит на меня. Его маленькие, черные глаза до одури меня пугают. Его глаза всегда чернеют, когда он злится. Голос у него спокоен, но я вижу это черное пламя, что пылает в его глазах. Но тут в его голосе появляются другие нотки, которых я до этого не слышал. Они появляются лишь на миг, а потом исчезают. – Она – твоя мать. Она стирает твою одежду, готовит тебе ужин, делает с тобой уроки, а ты что?
- Ругаюсь матом на неё, - обида потихоньку утихает в груди. Сердце еще ходит ходуном, злоба за удар никуда не делась.
- Сначала ругаешься, а потом что? Ударишь? – голос отца удивительно спокоен и от этого мне противнее всего.
- Нет.
- Понял за что получил по губам?
- Да.
- За что? – губы болят, словно знают, что от моего ответа зависит, будет ли еще один шлепок. Но его не будет.
- Нельзя так вести себя с родителями.
- Правильно. Теперь иди в свою комнату и подумай над тем, что ты сделал не так.

В комнате, в полной темноте, слезы снова начинают душить. Приходит злоба и непонимание. Почему сразу нельзя было это сказать? Зачем бить по губам? Это больно и неприятно.
- Вражина! – шепчу я, засыпая, а маленькие злые слезы высыхают у меня на щеках. Завтра я об этом забуду, а вот отец, я уверен, будет помнить всегда.

*****
- Ты что это делаешь? – я вздрагиваю, неловко пытаюсь спрятать зажжённый смятый бычок, вытащенный из отцовской пепельницы часом ранее, за спину, но он выпадает из ослабевших пальцев и падает на кафель, рассыпаясь на яркие искры. Голос отца все так же спокоен и суров, а губы поджаты. На миг в уголках блеснула улыбка, но тут же исчезла. – Давно?
- Что давно? – губы ноют. Ждут шлепка. Но его нет. Лишь этот тихий и спокойный голос. И пугающие до чертиков черные глаза.
- Куришь давно?
- Давно, - конечно, вру. Это вторая сигарета в моей жизни, если окурки вообще можно назвать сигаретой.
- Понятно, - отец уходит на кухню, затем возвращается в туалет и протягивает мне пачку «Примы». В его руке уже тлеет одна папироса. Он протягивает мне зажигалку и кивает. – Кури. Хочешь курить? Кури.
- И буду, - слова как-то злобно вылетают. Но отец по-прежнему спокоен. Он ждет, когда я закурю. Думает, что я испугаюсь. Я улыбаюсь, чиркаю зажигалкой и набираю полный рот дыма, который потом неловко пытаюсь выдохнуть.
- Это так ты куришь? – спрашивает он. Я киваю, на что он мотает головой. – Если хочешь курить, кури правильно. Вдыхай дым, а потом выдыхай.
- Ладно, - снова набираю полный рот дыма и делаю вдох. Омерзительная теплая волна жалит легкие, бьет в голову так, что она начинает кружиться. Желудок скачет ходуном, а потом съеденный суп выливается прямо под ноги отцу.
- Ну. Чего застыл. Кури дальше, - спокойно говорит он, дымя своей папиросой. Я затягиваюсь, липкие слюни не дают дышать, а из глаз снова бегут слезы.
- Вражина! – шепчу я так, чтобы он не услышал. Но он слышит. Глаза темнеют еще сильнее, но он просто стоит и смотрит, как меня корежит. Смотрит, пока ему это не надоедает, затем забирает окурок, бросает его в унитаз и сливает воду. Поворачивается ко мне и смотрит прямо в глаза.
- Еще хочется курить? Только честно.
- Нет, - до сих пор тошнит, а еще и пол вытирать.
- Угу, - хмыкает он и выходит из туалета, оставляя меня наедине.

*****
Я уезжаю. Видимо, надолго. Стою в коридоре, держу дорожный чемодан в руке, смотрю на маму. Перевожу взгляд на отца. Жду, что он скажет. Но он молчит и смотрит на меня. Мама целует меня в щеку, проверяет взял ли я паспорт. Отец лишь жмет руку и словно нехотя улыбается. Я тоже улыбаюсь. Потом разворачиваюсь и выхожу из квартиры. На улице задираю по привычке голову и смотрю на окна. Вижу маму. Вижу и отца.

*****
- Ты что делаешь? А по губам? – отец вздрагивает, прячет за спину окурок. Виновато улыбается, но я не улыбаюсь. Стою и смотрю на него максимально сурово.
- Ой, уж и покурить нельзя, - ворчит он, потом вздрагивает, когда сверху от соседей доносится ор. Это мой друг детства – Митька. Снова орет на свою мать отборным матом. Я ругался при родителях дважды. Когда внезапно проиграл мой любимый клуб, и когда получил от отца по губам. Отец качает головой и с трудом выходит из туалета, я иду следом за ним. Ворчу, конечно.
- Нельзя тебе курить.
- Ой, учить меня будешь?

Он садится в кресло и, нацепив на нос очки, углубляется в газету. Я иду на кухню, беру из холодильника одну из многочисленных баночек с таблетками, вытряхиваю белый кругляш, набираю воду из-под крана и возвращаюсь в зал. Протягиваю отцу. Тот кривит лицо, смотрит на меня сурово, но берет стакан и таблетки. Выпивает, морщится, а затем снова углубляется в газету.
- У, вражина, - внезапно и тихо говорит он. Но говорит так, чтобы я услышал. Я не могу сдержать улыбку. Он тоже смеется.

Враг мой… Нет. Друг. Лучший, какой только мог быть у меня.

© Гектор Шульц

[Podvodnik 5372]

Электрик

Фёдор Степанович сидел на скамейке в родном дворике, попыхивая сигареткой и наблюдая за ребятнёй, носящейся по детской площадке. Каждого ребёнка он знал по имени, знал, где живёт и знал, кто родители. Ну почти. Фёдор Степанович - местный аварийный электрик, без малого сорок лет проработавший на одном месте. Из-за угла дома показалась знакомая электрику парочка. Парень торопливо шёл впереди, поглядывая на наручные часы. Девушка как обычно говорила по телефону: - Да, Светлана Юрьевна, я отчёт переделала, у Вас на столе лежит. И оставшихся клиентов я из дома обзвоню. Да, хорошо. А вскоре через двор, со стороны продуктового, зашагала Александра Ивановна Головина, в прошлом знаменитая пианистка. Несмотря на более чем почтенный возраст, её осанке могли позавидовать молодые девчонки. Жаль, что теперь она крайне редко музицировала, только когда становилось скучно. А скучно пианистке не было, её развлекал новенький телевизор, подаренный сыном. Одна из девочек на площадке завизжала. Упала и ушибла коленку. К ней тут же подбежала её мама, взяла на руки и направилась к дому, нашёптывая что-то рыдающей малышке на миниатюрное ушко. А вот и ещё один местный идёт, гремит бутылками в пакете. Молодой ещё парень. По пятницам он зазывает друзей - отдохнуть и развлечься под орущую музыку. Сегодня как раз пятница. "Пожалуй, сегодня самое время", - подумал Фёдор Степанович. Похолодало. Осень как никак. Через час двор опустел. Зайдя в квартиру, Коля ринулся к компьютеру. Сегодня запланировано многое. Лена набирала номер очередного клиента и с досадой увидела, что батарея телефона скоро сдохнет. Опять забыла зарядить. Из комнаты донеслись выкрики Коли. Лена даже вникать не стала. С тех пор как муж увлёкся играми онлайн, они всё реже проводили вечера вместе. Да и у неё работы навалом. *** Александра Ивановна принесла в комнату кружку с чаем, тарелочку с пирожными и царственно села в кресло. С минуты на минуту начнётся её любимый сериал. Точнее, один из любимых. В прошлой серии выяснилось, что мать Игоря вовсе и не мать ему. Родная мама отказалась от сына и предложила Клавдии деньги, чтобы она усыновила плод незаконной любви. Игорь поклялся отыскать биологическую мать. Пианистка предвкушала интересный вечер. *** Варя неотрывно смотрела в планшет. Она и думать забыла про разбитую коленку. Мама включила ей зарубежные мультики, хотя сама считала их тупыми. Но по-другому успокоить дочку не получилось. В последнее время Варьку только планшет и радует, может часами глядеть в него. Даже на улицу гулять идёт неохотно. *** Лёха встречал гостей. Из квартиры доносился смех и кашель. Посреди комнаты, извиваясь, танцевали две девушки. Парни одобрительно заорали, когда одна из танцовщиц стянула с себя футболку. Какофонию из этой квартиры слышал весь двор. *** Ещё через полчаса дом, в котором жили все эти люди, погрузился во тьму. Свет тут отключали стабильно, раз в две-три недели. Фёдор Степанович, гремя рабочими ключами, вышел из подъезда и набрал по памяти номер телефона. - Татьяна, здравствуй! Ну что, опять в шестом доме авария. Я тут пошуршу, звонить будут, говори как обычно, ага? - Степаныч, привет! Поняла тебя, авария так авария, часа на два значит. Электрик потянулся и решил прогуляться эти пару часов. *** "Твою мать!" - схватился за голову Коля, смотря в тёмный монитор. Лена наощупь искала свечи. Телефон совсем сдох, зарядить его она не успела, так что прозвон клиентов на сегодня отменялся. - Ну что за дом такой! Вечно какие-то аварии! И так холодно без отопления, а они свет вырубают! - девушка заплакала. Она вовсе не была истеричкой. Просто бывает такое, навалится всё и сразу, поддержки никакой, а тут ещё и света нет, а темноты Лена побаивалась. Вот и не выдержала. Коля услышал всхлипывания. Защемило сердце. - Ленка, ну ты чего? Не плакай, маленькая моя, иди ко мне, я тебя не вижу, - всматриваясь в темноту, произнёс парень, - я знаю, что мы сейчас делать будем! Я сейчас зажгу свечи и мы с тобой будем под одеялом греться! В комнате мерцали ароматические свечи. Двое, закутавшись в одеяло, разговаривали обо всём на свете. Впервые за две недели. *** Надолго планшета не хватило. Старенький, батарея быстро разряжается. Минут через двадцать после отключения электроэнергии Варя обиженно заплакала. - Сейчас, Варюша, подожди, - мама девочки поставила посреди комнаты детскую палатку и зажгла внутри фонарик. - Варюш, полезли в палатку, как настоящие туристы, а я тебе сказку почитаю! Варя не хотела палатку и сказку тоже не хотела. Но другой альтернативы не было. Мама девочки начала читать. Давненько она дочери не читала вслух. Женщина вспомнила, как в школе, а потом и в университете здорово пародировала голоса. И детские, и мужские, и сказочные. Перевернув страницу, она решила применить свои умения. Из палатки посреди комнаты торчали две пары ног - большие и маленькие. Каждые пять минут маленькие ножки болтались в воздухе, а их обладательница уморительно хохотала. Варя и не знала, что мама может так смешно читать сказки. *** Понятное дело, басы больше не раздавались из Лёхиной квартиры. Зато раздавалась классика. Шуберт, Чайковский, Брамс, Бетховен. Александре Ивановне стало скучно без любимого сериала. Привычно двигая длинными пальцами, пианистка вдруг поняла, как она соскучилась по любимому инструменту. И какое это удовольствие - играть. *** Ближе к полуночи местный электрик вернулся в свой двор. Отметив великолепную игру Головиной, Фёдор Степанович закурил сигарету. Он свято верил, что такое вот отключение света сближает людей, помогает понять что-то важное, что-то своё для каждого. "Послушаю пять минут и пойду врубать", - подумал электрик. © Кристина Агрицкая

[Podvodnik 5372]

ПРЕДЧУСТВИЕ

 

Дедушке стало плохо. То ли сердце прихватило, то ли язва разыгралась. Бог его знает. Но факт, что бабушка вызвала скорую помощь. И она приехала. Через час.

Дедушка лежал на диване, так что двери открыла бабуля. На пороге стоял мужчина лет тридцати в белом халате. Он тяжело икнул и сказал:
- Скорую вызывали? Где больной?

От мужика яростно несло спиртом. Бабушка посторонилась и показала ему рукой вглубь квартиры. Мужчина нёс в руке большую сумку. Он неуверенным шагом ринулся вперёд и прошел бы…

Прошел бы, если бы не дверь. Которую он не заметил, что не удивительно в его состоянии. Он треснулся лбом прямо в неё. Рухнув на пол, прежде чем потерять сознание, он прохрипел: - Я фер, фер, фер. Шал, и отключился.

Бабушка бросилась к упавшему. Дедушка с трудом, постанывая от боли сполз с дивана и тоже пришел в прихожую. Кот. Большой и черный, примчался и вместе со всеми уткнулся в распростёртое тело. Совместными усилиями фершал был притащен в залу и усажен на диван. Дед и бабуля сели по сторонам, поддерживая его руками. Кот сидел на полу и смотрел на мужика в белом халате широко раскрытыми глазами.

Фельдшер постепенно пришел в себя и посмотрев направо и налево заметил: -Что у вас болит? Он него пахнуло такой яростной волной перегара, что руки сидящих по бокам разжались сами собой. Мужик рухнул с дивана лицом вниз прямо на ковёр, покрывавший пол. Бабушка и дедушка упали на колени возле него, а кот… А кот пробежался по лежащему телу в белом халате, как по мосту и заглянул ему в лицо.

Фершал раскрыл глаза и увидев прямо перед собой усатую кошачью мордочку вымолвил:
-Я сейчас немножко полежу, потом встану и сделаю вам укольчик. Снимайте штаны.
Черный кот раскрыл глаза ещё шире и взвизгнув от ужаса полез под диван.
Общими усилиями стариков фершала поместили на место, которое раньше занимал дед.
Бабуля всю свою жизнь работавшая мед сестрой пошла вниз, и переговорила с водителем скорой. Она порылась в медикаментах и найдя физ раствор и какие-то ампулы, дала водителю несколько бумажек.
-Ты вот что, сказала она. Ты поезжай и перекуси пару часов. На звонки не отвечай. А потом приезжай. Я приведу его в норму. -Хороший он мужик, сказал водитель. Да вот, дома у него неприятности. Вы уж помогите ему, а я всё сделаю.

Бабушка вернулась назад, и используя вешалку поставила фершалу систему. Вену ей пришлось искать довольно долго. Глаза то уже не те. Такие вот дела. Минут через сорок фельдшер пришел в себя. Кот уже сидел рядом, и с интересом наблюдал за новым лицом. Тут же примостился и дед, временно забывший о всех своих проблемах.
-Что с тобой, сынок, спросила бабушка. Что ж ты, так вот? Мужик тяжело вздохнул и начал.
-Жена вот от меня ушла и детей забрала.
-А что ж так, спросили хором дедушка и бабушка.
-С хирургом она познакомилась у нас в больнице, продолжал фершал. Вот и ушел из дома, чтобы им не мешать. Квартира моя, но я себе новую найду, пусть живут.
-А взял то с собой что, спросил дед.
-А сумку со своими вещами, ответил фельдшер. Всё остальное оставил. Квартиру и машину. Там ведь мои дети, вот я и оставил им всё.
-Значит, они с хирургом сейчас в твоей квартире живут, помрачнел дед. На твоей машине ездят, и из твоей посуды едят, всё мрачнел и мрачнел дедушка.
-А ну закрой рот, старый, перебила его бабуля. Не видишь, что человеку и так плохо.
Кот вдруг подошел к лежавшему фершалу и забрался на него.
-Ты смотри. Понравился ты ему, удивилась бабушка. Ну ничего, ничего, садись-ка сынок. Я тебе сейчас супчика горяченького принесу.
Они с дедом суетились и постепенно приводили фельдшера в человеческий вид. Кот принимал посильное участие. Он тёрся о человека в белом халате, показывая ему своё расплоложение.
-Где же ты спишь то, сынок, спросила бабушка. -А на кушетке в больнице устроился, ответил фершал, поглощая горячий, сытный супчик.
Бабушка с дедушкой переглянулись и бабуля продолжила. -Ты вот что, приходи ка к нам вечером, после смены. Посидим, покушаем и переночуешь тут. Помоешься, побреешься.
-Неудобно как-то замялся фершал, потирая шишку на лбу. -Ты приходи, сказал дед. Заодно, меня посмотришь.
-Ну, если так, то приду, пообещал фельдшер и пошел вниз. Там уже сигналила машина скорой помощи.
Весь оставшийся день дед и бабуля убирали комнату оставшуюся после сына, давно уехавшего за границу, и так больше никогда не появившегося. Они поехали в магазин, приобрели небольшой телевизор, и дед вытащив старый набор инструментов долго вешал его на стену.
А вечером они сидели за столом и переживали.
-А как вдруг не придёт, в сотый раз спрашивала бабуля.
-А я говорю придёт, отвечал ей дед. Тем более, у меня предчувствие.
-Предчувствие у него, скривилась бабуля.
-Предчувствие у меня, сказал ещё раз дед, и поднял вверх указательный палец правой руки. Иди старая, открывай дверь. Бабуля покрутив пальцем у правого виска всё же встала и пошла.
На пороге стоял фершал в белом халате с большой сумкой в руке. Он тянул руку к звонку и стеснялся.
Через час они сидели за столом и ужинали. Напротив на персональном стульчике сидел большой черный кот. Он переминался с лапы на лапу и щурил глаза. Ему было хорошо. Ему нравилось всё, что происходит. Он одобрял. Кот смотрел на мужчину, уплетавшего куриный суп и тихонько мурлыкал. Так фершал и остался жить у бабушки с дедушкой.
А вскоре к ним приехала проведать внучка, лет этак двадцати пяти. Так всё и случилось.
Теперь они живут все вместе. А дедушка всё никак не может вспомнить, по какой такой причине они вызвали тогда скорую? Он говорит, что это бабушка плохо себя чувствовала. Ну что с него возьмёшь – склероз.
А может это черный кот виноват? Кто их знает, этих черных котов.
Они на такое способны, что мама моя родная.
ОЛЕГ БОНДАРЕНКО

[Podvodnik 5372]

О людях с Большим сердцем

Седой старик, лет семидесяти, ходил около вольеров и всё время, кого-то высматривал. Работница приюта заметила это и подошла к нему. — Вам, что-то нужно? — спросила она: — Вы кого-то ищете? — О, нет! Нет! Вы не беспокойтесь! Я только посмотрю. Можно? — ответил он. — Да, конечно. Смотрите, ради бога! — удивлённо ответила она. Старик ещё долго ходил и смотрел на каждую собаку. Складывалось впечатление, что будто он знакомился с каждым жителем этого приюта. Он прошёлся несколько раз по кругу и остановился у одного вольера. Там в углу, прижавшись к стене, сидела собака. Она была не такая как все остальные. Не виляла хвостом, не смотрела умоляющим взглядом. Она просто сидела и смотрела куда-то в сторону. — А что с ней? — спросил старик. — А, это Берта! Ей лет шесть наверное. Недавно у нас. Машина сбила. Хозяйка отказалась и соседка привезла сюда. Сделали операцию, но к сожалению лапу спасти не удалось. — И что теперь бегать не будет? — Почему же?! Будет. Только она с тех пор не выходит из вольера. Не знаю, может боится? — А можно я её себе заберу? — умолял старик. Женщина посмотрела на него и подумала: — Да, куда тебе старый!? Ты и сам одной ногой в могиле, а потом ещё и она останется на улице. — Давайте, мы подумаем, а завтра дадим ответ. Хорошо? — Хорошо. Я тогда завтра зайду. До свидания. Калитка захлопнулась и старик медленным шагом пошёл. На утро, ещё приют был закрыт, но он уже ждал около калитки. — А, это опять вы! Добрый день. Мы тут посоветовались с директором. Мы не можем вам отдать эту собаку. Она больная, ей уход нужен. Старик расстроился. И даже женщине показалось, что всплакнул. Он развернулся и ушёл. После обеда работники пошли убирать вольеры. А там, всё у того же вольера, стоял тот самый старик. И о чем-то разговаривал с собакой. Женщина подошла и опять напомнила, что они не смогут отдать ему собаку. В течение месяца, каждый раз приходя в приют, работники встречали этого старика. И каждый раз он подходил к одному и тому же вольеру, и снова, и снова о чем-то говорил с собакой. Все уже давно привыкли к нему и порой даже внимание не обращали. Но однажды директор не выдержала и сказала: — Люд, а отдай ты ему её! Всё равно не выйдет из вольера. Может тогда успокоится? Работница подошла и открыла дверь. Старик зашёл вовнутрь, сел рядом с собакой и уже через секунду они вдвоём вышли оттуда. Удивления не было предела на лицах женщин. Старик и собака ходили по территории приюта. Останавливались, чтобы отдышаться и снова отправлялись на прогулку. Так началась дружба между Бертой и Владимиром Александровичем (так звали старика) Владимир Александрович приходил каждый день. Берта признавала только его. Они гуляли, радовались, но больше молчали. Сидя у какого-нибудь дерева они грустно смотрели куда-то в даль. Возвращаясь обратно в приют они долго прощались смотря друг друга в глаза. Через пару месяцев директор предложила ему забрать Берту навсегда, но он отказался. Женщина была в недоумении. Почему? Ведь он так хотел этого. Владимир Александрович не хотел отвечать на этот вопрос и каждый раз отворачивался, чтобы его слёзы никто не мог увидеть. Женщина решила выяснить почему и однажды проследила за стариком. После приюта старик похрамывая пошёл в сторону окраины города. Женщина за ним. Они шли примерно час. Потом старик подошёл к зданию и исчез за дверью. Она подошла к двери и тут же присела. На дверях висела табличка, а на ней надпись ПНИ (психоневрологический интернат), в простонародье — дом престарелых. Она была в шоке. Зашла в здание и пошла к заведующей, чтобы узнать о Владимире Александровиче. Там ей рассказали, что он здесь уже больше десяти лет. Что попал в аварию, ногу спасти не удалось и что дочка привезла его сюда и больше её никто не видел. Выходя из здания женщина, которая была со стальным характером, которая похоронила когда-то и мужа, и сына. Которая, чтобы забыться, отстроила приют на двести собак, чтобы продолжать жить. Она плакала. Она много раз видела, как бросают собак привозя ей в приют, но чтобы вот так человека. Да, ещё собственного отца. Всю обратную дорогу она плакала. Тогда, идя от этого дома, она приняла единственно правильное решение. Прошло время и сегодня она проснулась счастливой. Пошла на кухню, включила чайник и вышла на балкон. — Пап! Вы там с Бертой поаккуратнее что ли по сугробам скакать! Чай, не молодые уже. Ладно Берте пятнадцать, а тебе то восемьдесят сегодня. — Да, ладно тебе доча! Нам не больше восемнадцати… Игорь Шихов

[Podvodnik 5372]

ТЕТРАДЬ

 

На днях Славка наконец-то собрал волю в кулак и пригласил на свидание Светку - одну из самых красивых девчонок всего факультета. Он не особо надеялся на положительный ответ, ведь вокруг нее постоянно вилась целая свора поклонников, но, как ни странно, Светка приняла его приглашение. И сейчас Славка, в туфлях и костюме, оставшихся еще со школьного выпускного, бежал вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Распахнув дверь подъезда, он вылетел наружу и зашагал в сторону ближайшего цветочного магазина.

- Славка! Слав!

Парень оглянулся на ходу. Со скамейки у подъезда ему махал рукой Виктор Федорович - старик из девятнадцатой квартиры. В хорошую погоду он обычно сидел на улице, а во время непогоды его силуэт можно было увидеть в окне его квартиры на втором этаже. Он сидел за столом у подоконника и смотрел сквозь стекло во двор. Виктор Федорович не был навязчивым стариком, в которых иногда превращаются люди с возрастом, и Славка об этом знал - раз уж он его зовет, то на это есть причины.

Бросив быстрый взгляд на наручные часы, парень шагнул к старику.
- Здраствуйте, Виктор Федорович. Случилось что?
- Слав, ты в этом деле побольше моего знаешь...
Старик замялся. Славка нетерпеливо выдохнул, всем своим видом пытаясь показать, что очень спешит.
- Правда, что в интернет можно всё, что хочешь отправлять? - наконец спросил старик.
- Правда.
- И вот, к примеру, стихи можно тоже отправить?
- Какие еще стихи, Виктор Федорович? - со вздохом закатил глаза Славка.
- Ну, обычные стихи... Слав, ты на меня не обижайся. Я же старый уже, не понимаю всех этих ваших технологий, - заметив раздражение парня, виновато произнес старик.
- Виктор Федорович, все, что хотите можно в интернет залить, но давайте я в другой раз вам про это всё расскажу, хорошо?
Славка уже собирался попрощаться и поспешить по своим делам, но старик схватил его за руку и и вложил в нее какой-то пакет.

- Моя Людка как померла, так я стихи начал писать. Они, конечно, не бог весть какие, тебе вряд ли понравятся, но вдруг кому-нибудь по душе придутся. Слав, ну помоги, а? Отправь их в интернет, ладно? А потом расскажешь, чего там люди говорят.

Славка взял протянутый предмет, который оказался обычной школьной тетрадью, сложенной пополам и завернутой по стариковскому обычаю в кусок полиэтилена.

- Ты прости, Слав, что отвлекаю тебя. Просто нам, старикам, тоже какой-то смысл нужен в жизни, понимаешь? Сижу я здесь возле подъезда каждый день, а мне же тоже какого никакого общения хочется. А с кем мне поговорить? Бабкам нашим дворовым только про внуков, рассаду и болезни интересно. Куда мне со своей поэзией? Вот, может стихи мои кому-нибудь приглянутся в интернете. Мало ли?
- Хорошо, Виктор Федорович. Но только не сегодня. Завтра, ладно?
- Да хоть когда, Слав. Я же тебя не тороплю.
- Всё, договорились. До свидания!
Славка сунул тетрадь во внутренний карман пиджака и побежал в цветочный.

Свидание прошло волшебно. Сначала он прошелся со Светкой по городу, затем они зашли в чайную, где просидели почти весь вечер, разговаривая обо всем подряд, а потом он решил проводить девушку домой, срезав путь через парк, заодно посетив одно из самых романтичных мест в городе. В конце одной из аллей, которая оканчивалась крутым склоном, открывался завораживающий вид на город. Обычно в это время здесь можно было встретить несколько влюбленных парочек, но в тот вечер там никого не было. Славка расстелил свой пиджак прямо на земле, и они долго сидели рядом, держась за руки и рассматривая родной город, который переливался цветными огоньками. Конечно же, там они в первый раз и поцеловались. Затем Славка проводил девушку и даже договорился о втором свидании. Домой он не шел, а будто бы летел на крыльях, не касаясь земли. Еще бы - его мечта сбылась, а сбывшиеся мечты - это большая редкость в наше время.

Всю следующую неделю Славка почти не появлялся дома. Он уходил утром, а возвращался поздно ночью. Его не интересовало ничего, кроме Светки. Впрочем, Светка отвечала ему взаимностью. Однажды, опаздывая на очередное свидание, Славка, сбежав по лестнице вниз, распахнул дверь подъезда и выскочил на улицу. Первым кого он увидел, конечно же, был Виктор Федорович.
- Славка! Ты чего-то запропастился куда-то.
- Да там... - махнул тот рукой, решив не посвящать старика в секреты своей личной жизни, - приболел немного.
- Здоровье беречь нужно, Слава. Это дело такое. Я вот один раз...
- Да все нормально, Виктор Федорович, - быстро перебил его Славка, не желая слушать очередную долгую «дедовскую» историю. - Уже выздоровел.

Обменявшись еще несколькими ничего не значащими фразами, Славка уже собрался было уходить, но старик снова заговорил:
- Слав, ты если не хочешь стихи мои в интернет отправлять, ты мне тетрадочку мою верни, я кого-нибудь другого тогда попрошу, - произнес Виктор Федорович.
- Стихи... - захлопал глазами Славка.
- Забыл, да? - вздохнул старик.
- Так я это... Я их уже выложил.
Славка и сам не понял зачем соврал, но обратного пути уже не было.
- Правда? И что люди говорят?
- Ну... Говорят, что хорошие, интересные эти ваши стихи.

Старик посмотрел на парня каким-то виноватым взглядом, а затем принялся потирать большим пальцем свою ладонь, будто бы пытаясь стереть с нее несуществующее пятнышко.
- Это я уже наглею, наверное, Слав... - он вздохнул. Было заметно, что ему неудобно говорить это парню, - Но нельзя ли мне самому глянуть одним глазком - что там они пишут? Я понимаю, что тебе это всё неинтересно, не нужно, но для меня очень важно. Ты уж прости меня за навязчивость.
- Да можно, почему нет? - ответил Славка, плохо пытаясь скрыть свое недовольство. - Сейчас домой только схожу, распечатаю.

Поднявшись в свою квартиру, он распахнул дверцы шкафа и сунул руку во внутренний карман пиджака, в котором ходил на первое свидание со Светкой. И внутри Славки все похолодело - тетради в кармане не было. Обшарив шкаф, в надежде на то, что она просто вывалилась, когда он вешал пиджак на вешалку и, ничего не найдя, Славка включил компьютер и тупо уставился на экран. Самым очевидным шагом было бы рассказать старику всё как есть, но, судя по всему, эти стихи были у деда в единственном экземпляре, и он ими очень дорожил - Славка видел, как бережно была упакована тетрадь. Нельзя же сейчас выйти и сказать: «Виктор Федорович, на самом деле я ваши стихи посеял, но вы не расстраивайтесь - пишите новые». Нет, так нельзя, старик очень расстроится. Но где же искать эту тетрадь? Славка прекрасно понимал, что это бесполезно. Она могла выпасть где угодно - в тот вечер они со Светкой обошли чуть ли не полгорода и где только не побывали. Даже если пройти по тому же маршруту, то он вряд ли ее отыщет. С того момента как дед отдал ему тетрадь, прошла уже неделя. А если он попросит тетрадь обратно? Он же непременно попросит. Славка бросил взгляд на часы. Уже пять минут, как он должен был встретиться со Светкой.

- Ладно, с тетрадью потом разберусь. Сейчас сделаю ему комментариев, пусть читает.

Славка открыл новую вкладку браузера и набрал в поисковике: «Стихи русских поэтов, отзывы». Выбрав из списка первый попавшийся сайт, он принялся читать комментарии, выбирая самые расплывчатые из них, прочитав которые, невозможно было понять, о каком именно стихотворении идет речь. Понравившиеся он копировал в вордовский документ, предварительно заменяя фамилии поэтов на нейтральное: «автор». Когда отзывов набралось около двух десятков, он распечатал лист и, выключив компьютер, спустился вниз.

- Вот, Виктор Федорович. Распечатал.
- Ого! - обрадовался старик, торопливо раскрывая футляр с очками. - Ты смотри! Неужели и правда царапанья моим людям по душе пришлись?
Он углубился в чтение, а Славка, воспользовавшись тем, что старик отвлекся, незаметно улизнул со двора и направился на очередное свидание со своей девушкой.

Следующие несколько недель Славка старался не попадаться Виктору Федоровичу на глаза. Подходя к своему двору, он выглядывал из-за угла дома и только убедившись в том, что старика нет на скамейке, быстро нырял в подъезд. Выходя же из дома, он старался дождаться кого-нибудь из соседей, чтобы выйти на улицу не одному. А пока «сопровождающий» здоровался со стариком, отвлекая его внимание, Славка молниеносно покидал двор. Но в один из дней, как назло, никто из соседей выходить не собирался. Промаявшись в подъезде около получаса, Славка наконец решил пойти на прорыв. Открыв дверь, он шагнул на улицу и, кивнув старику, сидящему на скамейке, опустил голову и тут же набрал скорость, необходимую для того, чтобы любой человек, посмотревший на него, сразу понял, что он куда-то очень сильно спешит. Но это не сработало.

- Слав! Славка! На секундочку можно тебя?

Славка остановился, обреченно вздохнул и, сунув руки в карманы, подошел к старику.
- Виктор Федорович, я опаздываю немного.
- Да я на секунду, Слав.
С этими словами он протянул парню пакет с чем-то внутри.
- Просто хотел тебе спасибо сказать за тот листок, который ты мне напечатал. Я же его до дыр зачитал. Такие хорошие слова люди пишут - читаю и сердце радуется. Честно говоря, думал, что никуда мои стихи не годятся, а как почитаю эти отзывы, сразу настроение поднимается. Думал бросить уже это дело, а ты мне этим листиком так помог, что я еще несколько стихов написал. Да не бойся, не буду я их тебе читать, - улыбнулся старик, - знаю, что тебе это неинтересно. Просто хотел тебя поблагодарить как-то за твой труд. Вот, тортик купил. Чаю попьешь со своей невестой.
- А откуда вы знаете про неве... про девушку?
- А чего не знать-то? Ты на себя в зеркало посмотри - глаза аж сияют. Это же сразу заметно, когда человек любит. Думаешь, я что ли не любил никогда? Ну иди, иди, Славка. Девчонки не любят, когда к ним опаздывают.
Славка заглянул в пакет. В нем действительно был торт.
- Да неудобно как-то, - покраснел Славка и отвел взгляд.
- Иди уже, - снова заулыбался старик.

Славка молча кивнул и уже сделал несколько неуверенных шагов, но вдруг остановился и снова подошел к скамейке.
- Виктор Федорович, такое дело... - он бросил взгляд на старика, который внимательно слушал, что скажет парень, - не надо торт, спасибо.
- Тебе может и не надо, а невеста твоя обрадуется.
- Просто дело в том, что... - Славка выдохнул и поднял глаза на деда, - я не выкладывал ваши стихи никуда. На самом деле я в тот же день где-то потерял вашу тетрадь, а отзывы эти на самом деле к стихам других поэтов - Лермонтова, Пушкина, Есенина, еще кого-то... Не помню уже всех. Мне просто очень стыдно было признаться, вот я вас и обманул получается. Вы простите меня, пожалуйста. И за обман, и за то, что тетрадь со стихами потерял. У вас, наверное, они в одном экземпляре были.

Славка поставил пакет с тортом на скамейку, а сам сел рядом, ожидая, что скажет старик. Тот некоторое время молчал, а потом, протянув руку, похлопал парня по плечу.
- Это ты молодец, что признался, Славка. Правда - она завсегда лучше кривды. Она всегда всё преодолеет и сколь ее не скрывай, а все равно на свободу выберется. И лучше ее самому выпустить, потому как если взаперти ее держать, она и стены, и двери, и окна - всё на пути снесет. А тортик ты все же возьми. Я же его за твой труд дарю.
- За какой труд, Виктор Федорович?
- Ты же пошел, отзывы эти нашел в интернете, распечатал. Я их читал и думал - вот же какие поэты великие были, что ими до сих пор люди восхищаются. Значит, нельзя руки опускать. Нужно дальше пытаться. Может и о моих стихах так напишут когда-нибудь.

Славка несколько секунд молчал, осмысливая сказанное, а затем повернулся к старику.
- А откуда вы узнали, что эти отзывы не о ваших стихах?
Старик усмехнулся и, запустив руку в карман, извлек оттуда сложенную пополам школьную тетрадь.
- Есть у меня тетрадочка одна, я в нее показания счетчиков записываю каждый месяц. Ну, для себя - чтобы знать сколько накручиваю. Вот и представь. Через пару недель после того как тебе стихи отдал, открываю тетрадь, чтобы цифры переписать, а там стихи. Представляешь? Оказалось, что я, дурак слепой, перепутал тетрадки и тебе ту отдал, с показаниями. Так что, Славка, не переживай - вот они, стишки мои. Выходит, что откуда ни посмотри, а ты только доброе дело сделал.

Теперь настала очередь Славки ковырять большим пальцем свою ладонь, пытаясь стереть с нее несуществующее пятнышко.
- Виктор Федорович, я завтра к вам обязательно зайду за тетрадью и сразу же выложу ваши стихи в интернет. Обещаю.
- Да брось ты, Слав, - засмеялся старик, - куда мне с этими куплетиками против настоящих поэтов? Ты мне лучше стихи вот эти распечатай, к которым люди отзывы написали. Очень хотелось бы их почитать. Хорошие, наверное, стихотворения, раз люди так отзываются.
- Обещаю, Виктор Федорович.
- Вот и договорились. Ты давай бери тортик и дуй к своей невесте. Заждалась уже, наверное. А я пойду чего-нибудь поцарапаю. Настроение сегодня хорошее.

©ЧеширКо

[Podvodnik 5372]

ИСТОРИЯ ОДНОЙ НЕМЕЦКОЙ ОВЧАРКИ

 

Пётр выловил Джека из огромного сугроба, где тот вытоптал себе ямку и лежал неподвижно. Зимой в мороз без движения смерть. И Джек седьмым собачьим чувством это знал. Поэтому и бежал так долго и упорно. Но вот подушечки стёрты в кровь и сил уже не осталось.
Пётр ехал с очередного вызова. Профессия ветеринара в маленьком городке предполагает бесконечные разъезды. То корова никак не отелится, то куры на ноги не встают. Да много чего ещё приходилось распутывать Петру.
Боковым зрением Пётр увидел чёрный комок в сугробе, и профессионал внутри него сказал «собаке нужна помощь». Помощь Джеку и правда была очень нужна, и срочная.
Положив собаку на сиденье автомобиля, Пётр осмотрел его раны, покачал головой и приступил к своей привычной работе: из переохлаждения вывести, функцию сердца поддержать, раны обработать, и, главное – подбодрить и возродить к жизни. Это собакам очень важно – поддержать в ней желание продолжать жить.
В доме Петра было тепло и уютно. Его собака Тома и кошка Муся были полноправными членами семьи, и даже пользовались некоторыми привилегиями. Например, им разрешалось забираться Петру на колени и облизывать его лицо после долгой разлуки.
Жена Петра Маруся себе этого не позволяла, – как шутили между собой эти веселые и дружные люди.
Маруся с ужасом смотрела на почти бездыханное тело Джека. Забыла сказать – возможно, найденыша звали и не Джек. Но на данный период времени он будет Джеком. Не оставлять же живое существо без имени. А настоящее имя ещё предстояло узнать.
Стертые и примороженные лапки перебинтованы. Тёплый бульон попал в желудок. Сердечные препараты начали действовать. Через час Джек поднял голову и внимательно осмотрелся. Нет, это не его дом. И не его хозяева. Но здесь, наконец, тепло и не так больно.
Тома с интересом наблюдала за Джеком с дивана. Ей было не впервой это делать. Хозяин то и дело приносил и приводил все новых и новых гостей. И она уже привыкла. Надо – значит надо. Тем более, что этот пёс был совсем плох. И не пытался подобраться к ее косточке.
Пётр сразу влюбился в красивого пса с печальным взглядом и уже решил – если не найдутся владельцы, он оставит Джека себе.
А Джек постепенно отогрелся. Боль стихла. Страх и безнадёга ушли, и он провалился в глубокий счастливый сон. Так спать могут только собаки. Крепко, безмятежно с хорошими снами.
Через сутки Джека ждал у его подстилки царский обед. Царским можно считать любой обед после 5 суток голода. Джек степенно и с достоинством принялся за еду. Он почувствовал вкус к жизни. Силы начали возвращаться к нему. Он не вспоминал о том, что с ним было. Он жил настоящим моментом. Вот чего нам людям так не хватает: жить здесь и сейчас. Нас уносит то в прошлое, которого уже нет, то в будущее, которого ещё нет. А то, что происходит сейчас, нам неинтересно.
А Джек оценил и обед, и тепло, и ушедшую боль. Он даже с интересом поглядывал на Тому. Но врожденное чувство достоинства и хорошее воспитание не давали ему встать и подойти к хозяйке дома. Да и Тома никакого интереса к нему не проявляла. Зато жена Петра от Джека не отходила. Большой, красивый и такой беззащитный, – слёзы на глазах Маруси долго не просыхали. Джек в знак поддержки и признательности полизал женщине руку, – Не переживай, я поправлюсь. Просто для того, чтобы твои слёзы высохли. Улыбнись. Все же хорошо.
– Да, Джек, да. Все хорошо, – Маруся улыбнулась. – Пойдём пройдёмся. Тебе, наверное, нужно.
Джек тяжело поднялся и сильно хромая пошёл к выходу. Как не хотелось ему выходить на этот холодный снег. Но нужно – значит нужно.
Теперь пёс стал похож на немецкую овчарку, но был чёрный как уголёк.
На шее Джека Маруся увидела чёрный ошейник. Она его сразу не приметила, пока горевала над больной собакой. – Вдруг там адрес или телефон? И мы найдём твоих хозяев, Джек.
Но никакой информации на ошейнике не было. А вот почему многие владельцы пренебрегают этим? Меньше было бы потеряшек. Но сейчас не об этом.
С работы вернулся Пётр. Осмотрел Джека и остался доволен. Неделька-другая и пёс забегает. Ведь молодой ещё совсем. Вряд ли больше двух лет.
Наша красавица колли Тома решила поближе познакомиться с Джеком. Так требуют приличия у собак.
– Смотри, Петя, они понравились друг другу. – Супруги стояли на крылечке и смотрели как общаются совсем незнакомые недавно собаки. Как же быстро происходит знакомство у собак. Знаки вежливости показали, поклоны игровые отвесили и вот уже дружба.
– Подожди немного, Маруся, они ещё носиться по нашему саду будут. Но нам с тобой надо обязательно отыскать хозяев Джека. Обязательно. Я думаю, там слёзы и грусть.
– Конечно, Петенька, конечно. Интернет есть. Соцсети есть. Сейчас пообедаем и начнём поиск.
Пётр часто пристраивал собак и знал, как и где это лучше всего делать. Но для начала нужно было посмотреть все объявления о потерявшихся собаках. И Пётр взялся искать хозяев Джека в близлежащих городах.
В диаметре 100 километров от городка, где жил Пётр, собак никто не терял. Не мог же Пётр подумать, что собака может жить дальше этой зоны поиска. Ну как такое может быть.
На его ветеринарном веку такого не было. Но все же дал объявление, что нашёл чёрную молодую овчарку. Так, для очистки совести.
А в это время в большом городе, на тихой улице, в огромном доме, в одной из квартир плакала девушка. Ее любимый пёс потерялся во время прогулки за городом. Его искали всей семьей с друзьями три дня. Но никто так и не нашел Оникса – так звали нашего героя.
Оникс не боялся выстрелов. Он прошёл все возможные и невозможные дрессировки.
Его хозяйке казалось – взорвись бомба, Оникс будет дрыхнуть и ухом не поведёт.
В тот день праздновали день рождения одного из друзей Риты. Парни, как это водится, решили устроить фейерверк. Да не простой, с боевыми патронами в костёр. Решили и сделали. Но что-то пошло не так. И патроны не захотели взрываться в костре. Посидев в защищённом месте 10 минут все решили, что не судьба быть фейерверку. Сами вышли и Оникса отпустили гулять. Чему он несказанно обрадовался и начал носиться вокруг костра. Через несколько мгновений из костра начали вылетать горящие патроны в разные стороны со свистом и каким-то адским звуком. Одним из осколков задело и Оникса. Началась паника, все побежали прятаться. И никто не заметил исчезновение собаки. А когда канонада закончилась, то на команду Оникс не подошёл. Поиски ничего не дали. Собака исчезла.
Оникс бежал в ужасе от боли и от какого-то звериного инстинктивного страха. Перемахивая через сугробы, продираясь через елки, он нёсся, сломя голову, не зная куда несут его ноги. Через несколько часов собаку остановила боль в правой лопатке и сильная усталость.
Рана была не глубокая. Осколок прошёл вскользь и на морозе кровь быстро остановилась.
Теперь можно было возвращаться к хозяйке, – решил Оникс и полетел обратно. Где же ему было знать, что пробежал он много километров и найти дорогу обратно он не сможет. Первую ночь он, упав от усталости, проспал в сугробе в лесу.
Проснувшись утром, он почувствовал сильную слабость и боль в раненой лапе.
Оникс звериным чутьем понял, что надо выбираться ближе к людям. И побрел по лесу в поисках людей. По дороге он пробовал есть хвою, грызть ветки. Питья у него было много – снег кругом. А вот с едой были трудности.
Голод, усталость, боль, слабость – все это заставляло все чаще ложиться Оникса на снег и отдыхать.
Его путешествие растянулось на несколько дней. И на последнем издыхании он вышел на дорогу. Собрав последние силы, побежал по шоссе. Сколько он так бежал, он не помнит. Но помнит, что проезжали машины. Это были совершенно незнакомые ему автомобили. Стерев лапы в кровь, он рухнул на обочину и закрыл глаза.
Там его нашёл Пётр.
Вернёмся к Рите. Она и подумать не могла, что Оникс пропадёт когда-нибудь. Она несколько дней приезжала к кострищу и часами звала собаку. Но отклика не получила. Ее друзья подали объявление везде, где только можно. Но опять не учли, что пёс может убежать далеко. Искали собаку недалеко от своего города. И не находили.
Интернет собаководов гудел. Ищем, ищем. Не находим. И через неделю поиски прекратились.
И как ни больно это было осознавать, Рита мысленно похоронила Оникса.
Теперь все дни напролёт она смотрела на фото своего любимца и плакала. Ее мама даже тревожиться стала за дочь: ну нельзя же плакать из-за собаки столько дней. Купим ещё одну собаку, какая разница. Собака и собака. Но Рита знала, что Оникс был один-единственный, и таких больше не будет.
Вот так и жили Рита без Оникса, Пётр и Маруся с Джеком и Томой.
Джек больше не пытался искать Риту. Он помнил ее и любил, но пускаться на поиски больше не замышлял.
Прошло время. Джек стал папой. Ему нашли прекрасную девочку его породы. И скоро в семье Петра появился чудо-отпрыск Джека. Как их называют – алиментный щенок.
Супруги решили не оставлять его себе. И дали объявление, что продаётся щенок немецкой овчарки чёрного окраса по кличке Оникс. И что щенок пойдёт только в хорошие добрые руки.
Мама Риты устала от слез дочери и решила найти замену Ониксу. Интернет перелопачен. В городе за 300 км нашёлся щенок. Очень похожий на Оникса.
– Рита смотри.
Рита глазам не верила: малыш был как две капли похож на ее умершего любимца.
– Мама, едем сейчас же.
Сели, поехали. Ритино сердце заходилось от нежности, и какой-то смутной тревоги. И тут же захлслуживалось счастьем.
– Мы вам и папу покажем. Конечно, конечно.
Рита вошла во двор. И вдруг к ней на встречу начала ползти огромная чёрная овчарка.
– Нет, этого не может быть. Ты же умер.
– Я не умер, я жив, я ждал тебя.
– Что с тобой, Джек? Что случилось?
– Я нашёл, ее, мою Риту.
– Как? Это твоя Рита?
– Да!
Вздох ликования и все заплакали навзрыд.
А маленький Оникс бегал среди плачущих людей и не мог понять, что этим людям надо.
– Вот, смотрите, это я, такой красивый. Но так не хочется уезжать. Я так люблю и Марусю, и Петра, и нашу Тому, и даже строгую кошку Мусю.
– Что вы говорите? Значит, это не Джек, а Оникс.
– Да, его зовут Оникс
– Да, да, меня зовут Оникс. Но, давайте, теперь меня будут звать Оникс Джек в честь нашей встречи.
Потом было чаепитие. И каждый по очереди рассказывал свою часть истории.
Молчал только Оникс Джек. Он положил свою большую голову на колено Риты и никак не мог на неё наглядеться, и нанюхаться родного запаха.
– Маруся, теперь и у нас будет Оникс.
Все рассмеялись.
Маленький Оникс остался в семье. А большой Оникс, попрощавшись с семьей спасителя, с гордо поднятой головой вышагивал к своей любимой машине.
– Идём, идём скорее домой.
– Ты ещё приедешь? – Тома грустно смотрела на удаляющегося друга.
– Мы обязательно приедем, – прокричала Рита.
Маленький оникс укусил Тому за лапу и весело бросился бежать. Тома резко развернулась и понеслась за малышом, и проказы Оникса-младшего завершились веселой головомойкой, чего так ждал щенок. Ведь колли стала его второй и самой любимой мамой.
Они встретились через год. Эти два кобеля были похожи как две капли воды, и только любящие глаза могли их различить. Но это и не требовалось. Каждый из псов сердцем знал, кто здесь самый любимый.
Автор: Ветеринарный доктор Елена Валерьевна Гордеева
 

[Podvodnik 5372]

БАБА МАНЯ

 

Баба Маня надумала помирать. Была пятница, обеденное время, похлебав пшённого кулешу, запив его молоком, она, утерев передником рот, глядя через стекло кухонного окна куда-то вдаль промолвила обыденным, бесцветным голосом:
— Валькя! Пасля завтря помирать буду, в воскрясенье, аккурат пред обедней.
Дочь её Валентина, передвигая на плите кастрюли на мгновенье замерла, потом резко, всем телом развернулась лицом к матери и села на табурет, держа в руках тряпку:
— Ты что это надумала?
— А время кончилася, всё таперича, пожила, будя. Подсобишь мяне помыться, одёжу новую из смертного узялка достань. Ну, ета мы пасля с тобою обсудим, хто хоронить будить, хто мяне могилку рыть станить, время пока есть.
— Это что же, надо всем сообщить, чтоб успели приехать попрощаться?
— Во-во, абязательна сообчи, говорить с имя буду.
— Хочешь всё рассказать напоследок? Это верно, пусть знают.
Старушка согласно покачала головой и опираясь на руку дочери засеменила к своей постели.
Была она маленького росточка, сухонькая, личико — как печёное яблочко, всё в морщинах, глаза живые, блестящие. Волосы редкие, сивые, гладко зачёсанные собраны в пучок на затылке подхваченные гребешком и убраны под беленький ситцевый платочек. Хоть по — хозяйству она давно не занималась, но фартук — передник надевала по привычке, клала на него свои натруженные руки, с крупными, будто раскатанными скалкой кистями и пальцами, короткими и широкими. Шёл ей восемьдесят девятый год. И вот надо же, собралась помирать.
— Мам! Я на почту дойду дам телеграммы, ты как?
— Ничё, ничё, ступай с Богом.
Оставшись одна, баба Маня призадумалась. Мысли занесли её далеко, в молодость. Вот она со Степаном сидит над рекой, грызёт травинку, он улыбается ей нежно так. Свадьбу свою вспомнила. Маленькая, ладненькая, в креп-сатиновом светлом платьице, вышла невеста в круг и давай плясать с притопом под гармонь. Свекровь, увидев избранницу сына, сказала тогда:
— Чё проку от такой в хозяйстве, мелковата, да и родит ли?
Не угадала она. Маша оказалась трудолюбива и вынослива. В поле, в огороде работала наравне со всеми, не угонишься за ней, много трудодней зарабатывала, ударницей была, передовичка. Дом стали ставить, она первая помощница Степану подать – принести — поддержать. Дружно жили они с мужем, душа в душу, как говорят. Через год, уже в новой хате, родила Маша дочь Валюшку. Было дочке четыре года, и подумывали о втором ребёнке, как началась война. Степана призвали, в первые — же дни.
Вспомнив проводы его на фронт, баба Маня, судорожно вздохнула, утерев влажные глаза фартуком:
— Соколик мой родимай, уж сколь я по тебе горевала, сколь слёз пролила! Царствие табе нябеснае и вечнай покой! Скора свидимси, погодь маненько!
Её мысли прервала вернувшаяся дочь. Пришла она не одна, а с местным фельдшером, что лечил почитай всё село.
— Как Вы тут баба Маня, приболели?
— Да ничё, не жалуюся пока.
Он послушал старушку, измерил давление, даже градусник поставил, всё в норме.
Перед уходом, отведя Валентину в сторону фельдшер, понизив голос сказал:
— Видимо истощился жизненный ресурс. Это не доказано наукой, но кажется, старики чувствуют, когда уйдут. Крепись и готовься потихоньку. А что ты хочешь — возраст!
В субботу Валентина искупала мать в бане, обрядила во всё чистое и та улеглась на свежезастеленную кровать, вперив глаза свои в потолок, как бы примеряясь к предстоящему состоянию.
После обеда стали съезжаться дети.
Иван, грузный располневший лысоватый мужчина, шумно войдя в дом, занёс сумку гостинцев Василий и Михаил, два брата близнеца, смуглые, черноволосые, носы с горбинкой, появились на пороге, приехав вместе на машине из города, с тревогой глядя в глаза сестре, мол, как она?
Тоня, сильно раздобревшая, с благодушным лицом, свойственным полным людям, добралась на рейсовом автобусе из соседнего района, где жила с семьёй.
И последней, уже ближе к вечеру на такси от станции, приехала электричкой — Надежда, стройная, рыжеволосая, директор школы из областного центра.
С тревожными лицами, сморкаясь в платки, утирая слёзы они входили в дом, сразу проходя к матери, казавшейся маленькой и беспомощной на большой постели, целовали её и держа за руку спрашивали заглядывая с затаённой надеждой в глаза:
— Мам, что ты удумала, ещё поживёшь, ты у нас сильная.
— Была, да вся вышла, — отвечала баба Маня и поджав губы вздыхала.
— Отдыхайтя покедава, завтря поговорим, не бойтеся, до обедни не помру.
Дети с сомнением отходили от матери, обсуждая насущные вопросы друг с другом. Они, все, в общем — то не молоды уже, тоже часто прибаливали и были рады, что с мамой постоянно жила
Валентина и можно спокойными быть за неё.
Приехав к матери, по давно сложившейся привычке взялись помогать по хозяйству. Всё им было тут знакомое и родное, дом их детства. Михаил с Василием рубили дрова и складывали под навес, Иван таскал в бочку воду из колонки, Антонина отправилась кормить скотину, а Валентина с Надеждой занялись ужином.
Потом на кухне, собравшись за большим столом, дети бабы Мани разговаривали вполголоса, а она, уставившись в белый потолок, как на экране увидела свою жизнь.
Тяжко пришлось в войну, холодно, сурово и голодно. Ходила на поле весной выковыривала мелкие промёрзлые чёрные картофелины, оставшиеся с осени, тёрла их и жарила драники. Благо нашла в бане, на окошке небольшую бутылочку с льняным маслом. Когда-то, ещё до войны, после парилки смазывала загрубевшие ступни ног. Повезло! Стала по капельке добавлять на сковородку. А тот небольшой запас картошки, что был в погребе, берегла и не прикасалась. Как установились тёплые майские дни, посадила практически одними глазками, не могла большего себе позволить, как чувствовала, что война затянется, и горюшка ещё хлмордат. Черемшу собирала, щавель, лебеду, крапиву всё шло в пищу. Ребятишкам перешивала из своего, а как, через год после начала войны получила похоронку на Степана, то и из его вещей тоже.
— А чё тута паделаишь, така жисть!- прервав ход своих воспоминаний, тяжело вздохнула баба Маня.
Ближе к осени подкапывала картошку, варила её и наполнив горшки, утеплив старыми платками, прихватив малосольных огурчиков, зелёного лучку, ходила за пять вёрст на узловую станцию, выменивать у эшелонов на другие продукты и вещи. Соскучившись по домашней пище, проезжающие охотно менялись.
Когда военный состав, глядишь, разживёшься тушёнкой, салом, а то и кусочек сахару получится, всё детям радость. Они худющие, бледненькие, встречают мать с надеждой в глазах. Как-то уже к концу войны надумала Маша купить козу. Порылась в сундуках и, достав неприкосновенное — мужний новый бостоновый костюм и своё выходное крепдешиновое платье, всплакнув над ними, прибавила к этому серебряные серёжки с бирюзой и картину с плывущими по озеру лебедями, отдала всё это богатство за молодую и строптивую козочку. Теперь у её детишек было молоко, как хорошо — то! Через месяц уже заметно повеселели ребята, румянец на щёчках появился.
Да, намаялась она одна с детьми. То в школе проблемы, то болезни одолели. Васятка заболел ветрянкой и всех заразил. И смех, и грех, полный дом как лягушат, истыканных зелёнкой, пятнистых детей. Ногу кто сломает, в драке голову расшибёт, за всех душа болела. Вспомнилось, ещё как кончилась война, да вернулись фронтовики, стали её мальчишки поругиваться матерком, да курить махорку втихаря, за сараями.
Пришлось проявить характер. Зазвала обманом Ваню, Ваську да Мишу как — то в баню, будто подсобить надо, заперла изнутри и накормила табаком, едким самосадом. Орали, отплёвывались, но с тех пор ни —, ни, не примечала, чтоб курили. А куда деваться, коль мужа нету. Боялась за них, страсть! То Ванечка заблудился в лесу, искали всем селом целый день, то Тося чуть не утонула, попав на реке в водоворот, а Мишу с аппендицитом еле успели до больницы довести, выходили, не помер.
И опять судорожно вздохнув, подумала:
— Така жисть!
Шли годы, дети росли. К Маше сватались мужчины, вполне достойные были, да как детям скажешь? Начала было однажды разговор с ними, а ребята в один голос:
— Зачем мужик в дом? Мы слушаемся, помогаем во всём, нам и так хорошо и дружно?
Как скажешь им, что стосковалась по мужской ласке, что хочется быть слабой и зависимой, что мочи нет тащить всё на своих плечах, хоть часть бы проблем переложить, спрятаться за спину сильного человека, когда плохо. Но тут же посещали и другие мысли:
— Вдруг забижать начнёт детей, ну его у бесу! - с этой мыслью сама и согласилась.
А как стали подрастать, да вошли в свою пору, только держись! Бессонные ночи у окна в ожидании, свидания их, утирала горькие слёзы разочарования от избранников:
— Не плач тяжало, не отдам даляко, хоть за курицу, да на свою улицу, — приобняв за плечи страдающую от неразделённой любви Надюшку, пыталась шутливой поговоркой утешить мать, — а чё горевать — то доча, всё перемелется, мука будить.
А потом мальчишки её один за другим пошли служить в армию, провожала, вспомнив войну, плакала. Но, Слава Богу, все живые вернулись, окрепшие.
Женились, вышли замуж и разлетелись из гнезда её дети, одна Валентина не устроила свою судьбу, при матери осталась.
— Така она-жисть!
Были у них в семье конечно и радости, куда без них. Воспитала детей достойными людьми и руки у всех золотые. Это ли не радость? Гордилась ими.
Смежив веки, тихо лежала баба Маня, мысли убаюкали её, перестали будоражить и пугать страшными картинами из далёкой жизни и она уснула под тихий разговор своих детей, которые продолжали обсуждать что-то на кухне.
Наутро, после завтрака все собрались вокруг матери. Ей, чтобы было удобно, подложили пару подушек под спину. Обведя детей пристальным взглядом, как бы решаясь на что-то, баба Маня заговорила:
— Проститя мяне за ради Бога, коль чё не так, робяты. Говорю, чтоб не осталось злобы аль обиды какой. Живитя меж собой дружна, помогайте, коль — чаво. Я — та уж скоро помру.
Все, одновременно, возмутившись на её слова, замахали руками, но мать категорично остановила их:
Хотитя, не хотитя, а как Господь скажить, так и будить.
Наступила тишина. Переводя взгляд с одного на другого, баба Маня тихим голосом начала свой рассказ:
— Как-то в начале войны, зимой, мы с Валюшкай сидели в избе, на печи, яна и говорить:
— Мамка, штой — та стукаить в дверь и кричить хтой — та. Пошла, глянула. Батюшки — светы!
Рябёнок ляжить на заваленке и орёть, а рядом ну никого нету. Я поглядела, поглядела, люта, стыла на улице, да и занясла яго в хату. Голоднай, посинел малец. Жваник сделала с хлеба в тряпочку, тёплай вадички дала, уснул. Мать так и не нашлася. Назвали мы дитё Ваняткой. Смышлёнай оказалси.
Потом, где — та году в сорок втором, тяжёлая зима, марозная, на узлавой станции, возля шелону гляжу, сядить дявчонка годков пяток ей, почитай как моя Валькя. На узлах сидить, а мамки нету. Я с ёй подождала часа два, так она и не объявилася. Поспрашивала там — сям, никто не вядал. А дявчонка та щёки приморозила, побялели яны. Интерясуюсь, как звать, бьётся в слязах и молчить.
Посля выяснилась — Тоня. Умная дявчонка, добрая.
— А уж в сорок третьем привязли на полутарке в сяло дятей. Сказывали немцы разбомбили колонну, а вязли их в тыл.
— Кто вазьмёть, осталось десятка два, в других сёлах разобрали, пожалейтя бабы ребятишков!- кричить предсядатель. А кто их будить брать, своих кормить нечем. Гляжу сидять, как воробушки два одинакавыя, близьнята, прижались друг к дружке, годка по два — три им будить. Глазишшы огромныя, плачуть. Говорю предсядателю:
— Давай мяне записывай, Васятка да Миха, мои будуть, выдюжим, как ни то. Вот така жисть робяты. Дружные мальцы были, вязде вместе .Немного помолчав, передохнув баба Маня продолжила:
— А Надейку — та я у пьянай мамьки её отбила. Жалко бабу запила с горя, што мужик погиб. Сама таскалась и яё таскала па пьянкам, да шинкам. А как я дявчонку забрала, яна и сгинула. Сказывали спялась да помёрла. Хлмордала малая горюшка, не враз оттаяла душой, да время лечить.
В комнате установилась звенящая тишина, дети бабы Мани сидели, переглядываясь, не зная, что и сказать, ещё осмысливая услышанное.
— Всё идитя, я устала, нямного посплю, — прекращая разговор решила баба Маня.
— Мамочка, да как же это? Мы ж не знали! - в один голос загомонили все.
— Идитя, идитя таперя, — настаивала баба Маня.
Казалось, ей было неловко, она стеснялась услышать слова благодарности от детей, их недоумённые вопросы.
Все вышли на кухню, стали обсуждать услышанное от матери, делиться своими впечатлениями после сказанного, припоминать то, что стёрлось за давностью лет, какие-то подсказки памяти, ощущения. Не чувствовали они себя чужими, тепло и уютно было им в этом доме и детство виделось счастливым. А если за жизнь и возникали вопросы, то мать однозначно всегда пресекала их словами:
— Все мои, родныя, как один. Не дурите мне галаву, займитесь делам.
Валентина тихо, на цыпочках зашла в комнатку матери желая укрыть потеплее одеялом. Та лежала, широко открытыми глазами глядя в потолок, на спокойном лице застыла счастливая улыбка. Преставилась.

Елена Чистякова Шматко

[Podvodnik 5372]

ЛИФТ

 

 

— Стойте, стойте! — кричала запыхавшаяся женщина, давясь воздухом, когда двери лифта уже катились навстречу друг к другу.
Виталик нажал на горящий желтым кружок, и механическая пасть медленно распахнулась

— Фу-у-у-ух, — протянула раскрасневшаяся тётка, вбегая внутрь, вместе с ней в лифт залетел тяжелый аромат скисшего пота.

— Мальчик, ты наверх? — вытирая рукавом плаща взмыленный подбородок, спросила она у Виталика.
Тот лишь неловко кивнул и потянулся к кнопке, вставая на цыпочки, так как ростом был не больше офисного кресла.

— Давай я тебе помогу, а то мы с тобой так до второго пришествия тут будем околачиваться, — женщина оттолкнула паренька своим острым локтем и вдавила кнопку в панель.

Двери лениво поползли к центру. Когда зазор между ними был всего в полдюйма, в щёлку пролезли чьи-то тонкие пальцы. Механизм грустно вздохнул, и двери снова разошлись, так и не прикоснувшись друг к другу.
В лифт зашло что-то вытянутое, лохматое, с бледным, словно обескровленным, лицом и чёрными мешками под глазами. От нового пассажира веяло пылью и бумагой. Вжавшаяся в один из углов женщина сморщила нос.

Мужчина холодно улыбнулся и поднял палец вверх. Судя по всему, это означало вопрос.
Виталик снова кивнул, а женщина недобро что-то прокашляла в ворот своего плаща, но ничего внятного сказать не смогла.
Мальчишка повернулся и предпринял новую попытку нажать заветную кнопку. Мужчина его не торопил, он спокойно занял своё место у стенки и, скрестив руки на груди, принялся ждать. Тётка завернулась поглубже в плащ и громко сопела носом.

— Стоять, гаденыш! — крикнул кто-то очень громко. Виталик от испуга отскочил в сторону и припечатался к стенке. В лифте появился четвертый: молодой, прилично одетый парень с бумажным стаканчиком в руках, на котором было написано starbuks.

— Я не поняла, все наверх, что ли?! Давайте вы, может, другой лифт подождете, я не собираюсь толкаться тут как селёдка в бочке! — из плаща показалось недовольное женское лицо и начало громко протестовать против нового пассажира.

— Тётя, ты не кипятись, для давления вредно! — усмехнулся парень, затем снова хлмордал из стакана и смачно сплюнул под ноги «бледного». Тот смерил его обиженным взглядом, но продолжил молча стоять.

— А ты за моё давление не радей, пижон! Я и без тебя уже знаю, что полезно, а что вредно! Сам, вон, дрянью накачиваешься, «сердечко молодое, можно и потравиться, помирать то не скоро», так ведь?! — злобно передразнивала его женщина тоненьким голоском, отчего всем вокруг стало не по себе.

— Этот лифт наверх едет?! — спросил кто-то снаружи.

— Нет!!! — на этот раз ответили все четверо, включая молчаливого мужика.

— Ладно, я и по лестнице могу, — сказал тот, кого Виталик не смог разглядеть за спинами, и побрёл вверх по бетонным ступенькам.
Пижон нажал на кнопку и двери сделали третью попытку, но и она не увенчалась успехом.

Когда они были уже близки к цели, две огромные ручищи, напоминающие боксёрские перчатки, схватили их и, словно Геракл, разрывающий пасть льву, огромный мужчина развёл в сторону механические челюсти.

— Здравствуйте, — сказала довольная улыбающаяся морда, красная и шарообразная, словно её недавно покусал рой пчёл.

— Муж-чи-на! — грозно прорычала тётка в плаще, — вы сюда не зайдё…!
Она не успела договорить, так как здоровяк протиснулся внутрь и сразу же выместил почти весь кислород из помещения.

— Ты чего делаешь?! Пошёл вон отсюда! — истерично завопил пижон, который успел облиться кофе, когда новый пассажир случайно толкнул его своей грудью.

— Послушайте, эти старые лифты рассчитан на двести –двести пятьдесят килограмм максимум. Впятером мы весим триста пятьдесят, плюс минус десять кэ-гэ, — голос лохматого напоминал шелест тетрадных листов.

— Ого! Как это вы так быстро посчитали? — восторженно удивился здоровяк.

— Я бухгалтер, мне достаточно взглянуть, — с нескрываемым пафосом заявил «бледный».

— Понял, толстяк? Лифт не поедет! Давай, шуруй на выход и жди следующий, хотя, думаю, что таким как ты, самое место внизу, — брезгливо заметила единственная дама в помещение.

— Почему? — удивленно спросил гигант.

— Потому, что обжорство — это грех, а грешникам положено всегда ехать только вниз.

Толстячок обиженно отвел взгляд от оскорбившей его тётки и нажал на кнопку.
Двери, наконец, захлопнулись, мотор зашумел, сделал рывок и тут же остановился.

«Перегруз» — высветились под потолком тусклые буквы.

— Я же говорю, не поедет, — цинично вздохнул бухгалтер.

Двери распахнулись. Здоровяк, на радость другим, вышел наружу.
Пижон тут же нажал на кнопку и показал круглолицему средний палец. Двери захлопнулись. Под потолком снова высветился «перегруз».

— Да чтоб тебя! — выругался пижон. — Давай, вылазь! — приказал он бухгалтеру.

— Но почему я?

— По кочану. Вылазь, ты-то по-любому «чёрную бухгалтерию» вёл, бабки помогал отмывать, откаты выписывал.

— И что?! Разве за такое я не могу ехать наверх?

— А сам-то как думаешь? — спросила его тётка и, пихая острыми локтями в бока, вытолкнула из лифта. Двери снова закрылись. Под потолком в очередной раз высветилась злосчастная надпись.

— Ну что, дамы вперёд? — улыбнулся парень, глядя на женщину, вжавшуюся в угол.

— Или что? Ударишь меня?!

— Как я могу? За такое наверх не примут, но вам-то там и так делать нечего.

— Это еще почему?!

— Понятия не имею, но от вас так и смердит грешками.

— А сам-то? Хамло необразованное!

— Я, к вашему сведению, самый что ни на есть филантроп.

— Секс-меньшинство, что ли? — поморщилась женщина и снова закуталась в плащ.

— Нет, уважаемая, филантроп — это человек, который занимается благотворительностью. Моя фирма выделяет сотни тысяч разным приютам и муниципальным учреждениям. Мне — только наверх. А Вы чем можете похвастаться? Тем, что в столовой поднос сдаете?
Женщина покраснела, щёки её нервно затряслись, а губы выдували горячий воздух. Она злобно зыркнула на тех, кто стоял в коридоре, а затем — на филантропа.

— Да чтоб ты знал, козёл! Я всю жизнь трудилась на огромном предприятии! Работала, не покладая рук! Дослужилась до начальника отдела… — собственные слова напомнили ей, как она шла по головам, как лишала премий, как доносила, как растаптывала неугодных и подставляла под тюрьму невиновных, чтобы избежать срока самой. Но это ничего не значило: она работала, а труд — благороднейшее средство для достижения целей.

— Это не из-за меня лифт не едет! —наконец подвела она итог.

— А вы выйдите, мы и проверим, — женщина вся тряслась от злости и страха, но в итоге решила, что бодаться с этим кретином нет смысла и вышла. Остались только он и Виталик, который всё это время молча стоял в углу. Пижон нажал на кнопку, и двери захлопнулись. Мотор загудел, кабина сделала рывок и… «перегруз».

— Да твою мать!!! — послышалось из лифта.

— Аха-ха-хах! — истеричный смех женщины пугал своей искренностью.

— Пошёл вон из лифта! — верещала она. Пижон с совершенно разбитым видом покинул кабину, а тётка тут же залетела внутрь и вдавила кнопку с такой силой, что та залипла. «Перегруз».

— Да что такое?!!! Я хорошая! Я никогда не воровала, не убивала! Почему я не могу поехать наверх?! — вопрошала она у почерневшего от времени потолка, но тот противно молчал.

— Дамочка, выходите! — наконец подал голос бухгалтер.
Женщина повесила голову и покинула лифт, вытирая покатившиеся слезы.

Бухгалтер заскочил в лифт и радостно начал жать на кнопку. Двери даже не дёрнулись. Надпись горела как и прежде.
В лифте остался один Виталик.

— Извиняюсь, — сквозь толпу протолкнулся толстяк.

— Ты-то куда лезешь, — смеялись все трое, — не видишь, перегруз! Лифт, похоже, сломан!

— Точно! Сломан! Вот в чём проблема, — обрадовались пассажиры и облегченно вздыхали.

Круглолицый зашел внутрь и, подмигнув Виталику, легонько нажал на кнопку. Двери так быстро спешили навстречу друг другу, словно не виделись тысячу лет. Мотор зашумел, крякнул. Натягивая трос, катушка потащила лифт наверх.

Оцепеневшие от увиденного женщина, пижон и бухгалтер молча смотрели на закрытые двери. Через минуту лифт вернулся и двери распахнулись. Все трое ломанулись вперёд, толкаясь за право уехать.

— Вниз, — дрожащим голосом произнёс бухгалтер.
— Зачем нам вниз, наверх жми! — дала ему подзатыльник тётка в плаще.
— Да тут всего одна кнопка! ВНИЗ! — гавкнул он на неё в ответ.
— Я-я-я не хочу вниз! — плакал филантроп, — подумаешь, несколько приютов переделал под предприятия и магазины! Я же в фонд деньги давал, значит, поступал правильно! Правда ведь?! — искал он оправдания среди новых знакомых.
— Фонд «Добрые руки?» — поинтересовался лохматый.
— Да!
— Я вёл у них бухгалтерию. В этом фонде я себе на первую машину заработал, осваивая подобные «благотворительные» поступления, — мечтательно вздохнул бухгалтер.
— Лестница! — вспомнила женщина, и выпрыгнула из лифта, остальные последовали за ней.
В подъезде не было ничего, кроме четырех стен. Даже дверь, ведущая на улицу, исчезла.

Все трое смотрели на открытые двери лифта, что ожидал их.
Из воздуха возникла дверь, а из неё вышла старушка в больших круглых очках. Не обращая ни на кого внимания, она зашагала прямиком к лифту. Троица тут же рванула за ней. Уже внутри, они увидели, что кнопка снова показывает «вверх». Двери сомкнулись — «перегруз».

— Следующий подожду, — сказала старушка и вышла. Бухгалтер бытро нажал кнопку. Двери сомкнулись, мотор зашевелился и крякнул. Катушка начала свой ход. Лифт медленно пополз по шахте.

— Наконец! Ура! — раздались восторженные возгласы. Наконец-то всё было кончено, и только пижон тихо плакал в углу. Красными глазами он смотрел на горящую кнопку с черной стрелкой, указывающей в направлении пола.

© Александр Райн

[Podvodnik 5372]

ЛИФТ ДЛЯ ДУШИ

 

Кот и котенок сидели под лавкой около высокого дома. На улице было тепло. Пока тепло. Кот знал, что ночью похолодает. Котенок пока этого не знал. Он был совсем маленький – с месяц. Взрослый кот подобрал заморыша несколько дней назад около мусорных баков. Отбил у стаи собак. Он и сам не знал, зачем сделал это. Может, сыграла свою роль застарелая нелюбовь к псам стаи. Слишком часто коту приходилось удирать от них. Может он вспомнил таких же маленьких котят не переживших и первую зиму.
Он заметил, что стая загнала котенка в угол и убежать он не мог. Под бак тоже залезть не мог – тот плотно стоял на земле.
Котенок обмер от ужаса и просто сидел. Да и что он мог против целой стаи.
Кот тоже мог немного, но он заметил, как человек несет мусор и сообразил, что сейчас собаки отбегут.
Человек бросил пакет в бак и с удивлением посмотрел на кота, который прыгнул с крыши гаража прямо ему под ноги. Кот в это время метнулся к котенку, схватил мелкого и запрыгнул сначала на бак, а потом назад на гараж.
Человек ушел, стая ринулась обратно, но дело было уже сделано. Кот презрительно посмотрел на залаявших от досады псов. Если бы он был мальчишкой, то показал бы им язык и сказал:
- Что, съели?
Но он просто оттащил котенка на середину крыши, чтобы тот не свалился.
Котенок мелко-мелко дрожал. Из него выходил испытанный ужас. Потом он заплакал. Кот с досадой посмотрел на него и спросил сам себя:
– Ну и зачем ты это сделал? Скоро зима и котенок все равно умрет. Он и есть-то сам не может. Мать, скорее всего, погибла. Теперь вот надо с ним возиться. Кормить. А чем?
Он отнес котенка под козырек крыши другого гаража, который был чуть выше и мог защитить от ветра и дождя.
- Сиди тут, - сказал кот, - а я попробую что-нибудь найти поесть.
Котенок пискнул и затих.
Кот осторожно спустился на бак и зашуршал выброшенными пакетами. Кусок хлеба, очистки от картошки. Взрослый кот мог этим перебить голод, но котенку это не подходило. Наконец он обнаружил банку из-под сметаны. Кот отнес добычу котенку. То почувствовал запах пищи и стал слизывать остатки со стенок.
Потом кот отвел маленького в свое убежище. Все окна были закрыты, но с другой стороны дома зачем-то были сделаны ступеньки, которые вели прямо в стену. В одном углу ступеньки обвалились, и можно было проникнуть в подвал.
Там они и жили. Кот выходил искать еду. Котенок ждал его. Но кот знал – скоро будет холодно и подумал – может, найдется человек, который возьмет котенка жить домой? Он вылизывал своего найденыша, раскусывал найденные куски на меленькие кусочки, чтобы котенок мог их проглотить. Немного приведя котенка в порядок, кот вывел его из подвала.
Он сказал котенку сидеть и ждать на скамейке около одного из подъездов, а сам притаился поблизости на всякий случай. Но ничего не произошло. Люди шли по своим делам. Они открывали дверь подъезда, заносили туда сумки с продуктами. Переговаривались о каких-то своих делах. Смеялись и сердились. Но ни один человек не обратил на котенка внимания. Когда стемнело, кот увел котенка обратно.
С тех пор прошла неделя. Каждый день кот пробовал найти для котенка Человека. Но не получалось.
Потом пошел дождь. Кот сказал:
- Давай подождем и попробуем еще раз. Люди пойдут вечером с работы. Может, тебе повезет около другого подъезда.
Они сидели под лавкой.
- А там, за дверью – что? – спросил котенок, - ты там был?
- Был, - сказал кот, - там… лестницы, много. Они ведут с этажа на этаж. Там квартиры. За каждой дверью живут люди. У них есть разные штуки, например холодильники.
- А что это? – котенку стало интересно.
- Это такие белые шкафы, там лежит колбаса, сыр, мясо, рыба. Все это вкусно.
- А откуда ты знаешь – ты там был???
Кот помедлил:
- Я жил в одной такой квартире. Давно.
Котенок хотел о чем-то спросить, но кот стал поспешно рассказывать дальше:
- А еще там есть лифт! Это такая маленькая комната. Когда люди не хотят идти по лестнице, лифт поднимает их к нужной двери.
- Люди много придумали… - протянул котенок.
- Да, - сказал кот.
Они замолчали. Котенок уснул, а кот смотрел на него и думал – "Люди придумали много. У них есть холодильники, машины, лифт. Но они не о том думают. У них есть много вещей. Но они забывают о радости. О том, что надо делиться с другими. Они набивают свои холодильники колбасой и проходят мимо котенка, которому хватит и маленького кусочка, чтобы прожить еще один день. Их лифт – железная штуковина. И они забыли, что их души тоже должны подниматься к свету, каждый день понемножку, делая что-то доброе. Жаль, что у них нет лифта для души".
Кот выглянул из-под скамейки – дождь не унимался. Вода уже начала затекать к ним. Он разбудил котенка.
- Пошли в подвал. Сегодня все будут прятаться под зонтами и тебя никто не заметит. Будем пробовать завтра.
Они вышли под дождь и побрели в свое укрытие. Кот думал о чем-то своем.
Вдруг дождь прекратился. Кот поднял голову и увидел, что над ними открыт большой зонт. Зонт держала женщина.
Кот насторожился:
- Вредно сказки сочинять – расслабился, - подумал он, - а что если она хочет навредить?
Но женщина не хотела плохого. Она наклонилась.
- Маленький какой, промок совсем! Это твой? – спросила она у кота, - можно я его возьму? Его нужно согреть, накормить! Он же заболеет.
Коту на мгновение стало жалко расставаться с котенком. Он хотел найти ребенку дом, а когда пришла пора расставаться, понял - привык! Он – старый уличный матерый зверь привык к котенку за эти дни.
"Эгоист", подумал кот, - Про лифт для души думал, а сам? Готов оставить малька с собой, а выживет он в холод?" - и он отстранился от котенка.
Женщина взяла мелкого на руки. Кот внимательно смотрел на нее. Она погладила котенка, не обращая внимания на намокший и испачкавшийся плащ. Тот замурчал, почувствовав тепло и вкусный запах чего-то съестного от рук женщины.
Кот понял – котенок в надежных руках. Мяукнул, прощаясь, и отвернулся. Но женщина не ушла. Она сделала пару шагов, догоняя кота и спросила:
- А ты? Ты пойдешь ко мне жить? Ему одному без тебя будет страшно на новом месте.
Кот остановился. Он понял, но не поверил. Женщина зовет его домой? Его – уличного, грязного, старого, с отмерзшими ушами? Вообще-то ему было всего лет пять, но на улице это много. И кот искренне считал себя старым.
Женщина ждала. Котенок мурлыкал у нее на руках.
- Пойдем, - сказала женщина еще раз и приглашающе махнула рукой. И кот поверил.
Они зашли в подъезд. Потом поднялись на лифте на нужный этаж. Зашли в дверь, за которой было тепло и пахло чем-то вкусным.
Женщина искупала котенка. Потом налила воду для кота.
"Надо" - подумал он, вспоминая детство. Теплая вода совсем согрела его.
Пока женщина кормила котенка, он вылизал свою шерсть - давно он не был таким чистым, это было приятно.
Потом они поели. Котенок, жмурясь, долго лакал молоко.
Кот все не мог поверить – что все это происходит с ним.
Он чувствовал, что согревается где-то внутри. Ему становилось спокойно от того, что не надо убегать от собак, лазить по помойкам. Уже засыпая на диване – НА ДИВАНЕ!!! – он подумал:
"А, может, люди все-таки придумали лифт для души?"

С просторов интернета
 

[Podvodnik 5372]

МЕЖДУМИРЬЕ ДЕРЕВЕНСКОЕ

 

Сколько Витька себя помнил, его бабушка постоянно ругалась с соседкой по огороду – Тамарой Васильевной. Поводов для конфликтов искать не приходилось – то соседский кот её цыпленка задушит, то уже бабушка не уследит за поливом, и вода зальёт подходы к уличному туалету, превратив утоптанные дорожки в непроходимое месиво, то вдруг изгородь между участками завалит ветер, заставляя старушек снова вступать в горячую фазу этой своеобразной войны, выясняя – кто именно должен эту изгородь ставить на место и укреплять.

Витька старался не встревать в эти междуусобицы, потому что знал – наступит вечер и обе конфликтующие стороны встретятся на нейтральной территории – на скамейке за воротами, где они будут сидеть до ночи, лениво отмахиваясь от комаров, и разговаривать на самые разные темы: вспоминать молодость, обсуждать рецепты варенья из крыжовника или же высказывать мнения по поводу последних мировых новостей. Даже в церковь старушки всегда ходили вместе. Но потом наступало утро и всё начиналось сначала. Вот такие необычные отношения были у этих соседок. А может и не необычные вовсе – кто их знает, этих странных взрослых? Витька не знал, поэтому не придавал значения ни их конфликтам, ни их примирительным вечерним беседам. Вплоть до одного случая, который произошёл в самом начале лета.

В тот вечер Витьке не спалось. Бабушка, как обычно, вышла на улицу сидеть на скамейке с соседкой, а он ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть. Бросив это занятие, он поднялся с кровати и подошел к открытому окну. Обычно в его комнате были слышны голоса старушек, но сегодня было на удивление тихо. Выглянув из комнаты и убедившись в том, что бабушки дома ещё нет, он снова приблизился к окну. И тут же увидел её. Бабушка пробиралась по двору какой-то крадущейся походкой, а за нею, стараясь не шуметь, двигалась Тамара Васильевна. Почти бесшумно проскользнув мимо его окна, две старушки завернули за дом и, по-видимому, направились к сараю, отделявшему двор от огорода. Витьке такое поведение показалось странным, хотя, по большому счету, ничего странного в нём не было – мало ли, что им могло понадобиться в сарае? Может бабушка решила одолжить соседке грабли или лопату, а крались они, чтобы его не разбудить. Но всё же Витька решил разузнать – в чём же дело? Натянув штаны и футболку, он выскользнул из комнаты и, не зажигая свет в доме, вышел на улицу. Обогнув дом с другого края, он выглянул из-за угла.

При свете луны было видно, что старушки стоят у открытой двери сарая и, судя по их активной жестикуляции, снова ругаются. Витька чуть не засмеялся. Неужели снова что-то не поделили? Он уже собрался вернуться домой, но бабушка, сделав еще несколько красноречивых жестов в сторону соседки, скрылась в темном проеме сарая. Звякнули ключи, а затем послышался скрип отпираемой дверцы подвала. Прошло несколько минут и бабушка снова показалась на улице, но... не одна! Витька чуть было не вскрикнул, но успел зажать себе рот ладонью. Прямо за её спиной стояло какое-то ужасное существо. Лунный свет не давал возможности рассмотреть его в деталях, но даже общие черты вызывали дикий страх. Ростом оно было около полутора метров, с длинными руками, кисти которых доставали до самой земли. Ноги были очень короткими и тонкими, а из головы торчал длинный закрученный рог. Когда существо повернулось боком, Витька увидел, что его морда в профиль чем-то похожа на собачью – выдающиеся вперед челюсти, большой нос и глубоко посаженные впадины глаз. Оно то и дело щёлкало зубами и крутило головой из стороны в сторону, бросая взгляды то на бабушку, то на Тамару Васильевну.

Дальше произошло что-то совсем уж невероятное. Когда бабушка принялась запирать сарай, а существо снова защёлкало зубами, глядя на соседку, та, широко размахнувшись, влепила ему такой подзатыльник, что тот чуть не свалился со своих коротких ножек. Услышав шлепок, бабушка тут же обернулась и принялась жестами крайне эмоционально отчитывать Тамару Васильевну за ее поступок, покручивая пальцем у виска и постукивая кулаком по своему лбу. Самое странное, что существо никак не отреагировало на этот удар, лишь опустило голову, будто бы обидевшись, и перестало щёлкать зубами.

После того, как бабушка справилась, наконец, с замком, вся троица направилась к воротам той же дорожкой. Витька, не дожидаясь, пока его обнаружат, шмыгнул в дом, забежал в свою комнату и, не раздеваясь, забрался под одеяло с головой. Бабушка вернулась минут через пятнадцать. Заглянув в его комнату и удостоверившись, что внук спит, она аккуратно прикрыла дверь и пошла к себе. Витька еще долго ворочался и не мог уснуть. Ему было и страшно, и очень интересно. Поэтому он решил, что обязательно раскроет эту тайну.

Утро началось как обычно. Проснувшись, Витька вышел из комнаты и направился на кухню, где бабушка уже готовила ему завтрак. На сковороде аппетитно шкворчала яичница, а рядом закипал чайник.

– Проснулся уже, Витюш? – улыбнулась бабушка. – Иди умывайся, а я как раз на стол накрою.
Сделав все необходимые утренние дела, Витька вернулся на кухню, уселся за стол и принялся ковырять вилкой в яичнице, иногда поглядывая на бабушку.
– Бабуль...
– Ой, хлеба забыла тебе положить! Сейчас.
– Да не, я не про то... – Витька замялся, – ты это... во всякие привидения веришь? Ну, в монстров, оборотней?
– Да что ты, Витюш? – бабушка быстро перекрестилась. – Нет никаких монстров, прости Господи. Это всё пустобрехи всякие сочиняют, чтобы людей пугать.
– А зачем им людей пугать?
– А кто их знает? Ты ешь давай, сил набирайся, а про нечисть всякую не думай – нет её на земле.
– И что, ты никогда не видела ничего такого?
– Да не дай Бог, – снова потянулась пальцами ко лбу бабушка, – ещё не хватало. А чего это ты спрашиваешь?
– Да так... Сон приснился.
– А-а-а, сон... – протянула бабушка и, как показалось Витьке, бросила на него быстрый взгляд, – во сне чего только не привидится, это дело такое... Чаю наливать?

С этого дня Витька установил за бабушкой непрерывное наблюдение. Он отслеживал каждый её шаг, пытался услышать каждое слово, которым она обменивалась с соседкой, но ничего подозрительного не заметил. Старушки всё так же ругались днем по незначительным поводам, а по вечерам сидели на скамейке и обсуждали вполне земные дела. Каждый вечер бабушка складывала в сарай инвентарь, которым работала на огороде, и совсем не задерживалась внутри. Единственное, что показалось Витьке подозрительным, так это то, что ключи от сарая и, соответственно, от подвала тоже, бабушка всегда старательно прятала где-то в доме. Несколько дней он никак не мог их обнаружить, но потом всё же подглядел, что она кладет их за холодильник, когда заходит домой.

Однажды вечером, дождавшись, когда бабушка выйдет на свою традиционную встречу с соседкой, Витька, вооружившись фонариком, достал связку ключей и, незаметно выскользнув из дома, направился к сараю. Всё нужно было делать очень быстро. Отперев дверь, он замер. Темный проем сарая будто бы огромным ртом дохнул на него чем-то страшным и неестественным. Помявшись немного у порога, он всё же шагнул внутрь. Прикрыв за собой дверь, он включил фонарик и направил луч света на люк подвала. Когда он вставил ключ в замок, руки затряслись, но, справившись со страхом, он провернул ключ в замочной скважине и потянул дверцу на себя. Скрип петель показался ему настолько оглушительным в ночной тишине, что он чуть не выронил из рук фонарик. Впрочем, через мгновение он уже пожалел о том, что всё же смог его удержать. Из глубины подвала прямо на него смотрели два огромных немигающих жёлтых глаза, но самое страшное было не в самих глазах, а в том, что расположены они были на голове, которую, в свою очередь, держало в руках совершенно безголовое существо. Увидев Витьку, голова оскалилась, а существо, переложив её в одну руку, вторую протянуло к мальчику.

Витька вскрикнул и, захлопнув люк, со всех ног бросился наружу. Спотыкаясь и падая, он вылетел на улицу, чуть не сорвав с петель калитку и, подбежав к старушкам, мирно обсуждающих сорта помидоров, принялся яростно жестикулировать, не в силах произнести ничего, кроме слов: «там», «оно» и «лезет». Впрочем, старушкам долго объяснять не пришлось. Быстро сообразив, что к чему, они вскочили со скамейки и, проявляя невиданную для их возраста удаль, бросились к сараю. Витька хотел их остановить и предупредить об опасности, но не смог произнести и слова, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как последовать за старушками. Когда те скрылись внутри сарая, он поднял с земли булыжник и занял оборонительную позицию напротив двери.

Прошло несколько минут и из тёмного проема показалась бабушка.
– Витюш, брось каменюку, не надо. Он тебе зла не причинит, не бойся.
– Ага, да, – кивнул Витька и еще выше поднял булыжник над головой.
– Да не бойся ты его, – улыбнулась она, – он сам всех боится. Видишь, выходить не хочет?
– А зачем ему выходить? И вообще, кто это такой?

Бабушка вздохнула и, подойдя к внуку, ласково погладила его по голове.
– Витюш, ты сейчас домой зайди, мы с Тамарой его проводим, а я потом всё-всё тебе расскажу, хорошо?
– Куда проводите?
– Понимаешь, у него тоже дом есть, а он немного... как бы так сказать... немного заблудился. Сейчас мы его домой отправим и он уйдет. Ты не бойся, он только с виду такой страшный, а на самом деле сам всего боится пуще тебя.
– А тебя он не тронет?
– Да нет же! Не переживай, я сейчас вернусь и все расскажу. Беги домой, хорошо?

Витька совсем не хотел увидеть это существо ещё раз, к тому же спокойствие бабушки каким-то образом передалось и ему. Бросив камень на землю, он зашагал к дому, то и дело оглядываясь. Бабушка не обманула. Не прошло и десяти минут, как она заглянула в его комнату.

– Пойдем, Витюша, с нами посидишь на лавочке, мы тебе всё и расскажем.

Сидя на скамейке между двух старушек, Витька с открытым ртом слушал историю о том, как его бабушка, будучи ещё совсем молодой, впервые увидела в подвале ещё более страшное существо. Тогда она точно так же, как и он сегодня, бросилась наутёк, а когда через несколько дней вернулась, чтобы проверить – не показалось ли ей, то обнаружила там ещё двоих существ. К счастью, одно из них было более-менее похожим на человека, хоть у него и не было глаз, а вместо рук из туловища торчали голые кости. Оно-то и смогло жестами и подобием человеческой речи объяснить ей, что, оказывается, в этом подвале находится портал между миров, в который иногда проваливаются их обитатели. Существо сказало, что работает он только в одну сторону, а чтобы им попасть обратно, нужно найти другой портал, который работает на выход. По его словам, он должен быть где-то поблизости. Ночами они бродили в его поисках по окрестностям, но безуспешно. Помогла его найти та самая соседка Тамара Васильевна, у которой с чердака постоянно пропадали вещи, которые она там складывала. Естественно, она обвинила бабушку в воровстве, чем и навела на мысль о том, что именно там и находится искомый портал. Так и оказалось. Несколько месяцев по ночам бабушка выводила из своего подвала ужасных гостей и провожала их на соседский чердак, откуда монстры отправлялись домой, в свои миры, пока однажды её не поймала с поличным Тамара Васильевна. Её реакция была соответвующей, но когда бабушке всё же удалось привести её в чувство и объяснить, что если она не разрешит пользоваться чердаком, то всех этих чудиков она будет приводить к ней домой, соседка прониклась проблемой монстров и согласилась помогать.

– С тех пор так и живем, Витюшенька. Нет-нет, да и появится какой-нибудь гость в подвале. А что делать? Ведём его к выходу, чтобы он по земле не бродил, да добрых людей не пугал. Они же сами всего на свете боятся – ходят по миру, плачут, в дома к людям лезут, свой мир найти пытаются. А люди думают, что они худое что-то против них задумали. А на самом деле ни один из них ничего плохого ни одному человеку не сделал.
– Бабуль, но это же нечисть самая настоящая!
– Да брось, внучок, какая нечисть? – бабушка набожно перекрестилась. – Так... Заблудшие души...
– Ну не знаю... Страшные же! Как вы их не боитесь?
– Да разве можно кого-то по внешности судить? Люди бывают – красавцы писаные, а внутри – труха одна. Такие пострашнее будут. А этих жалко даже. Они же как дети совсем, несмышлёныши. Сидят там в подвале, трясутся от страха, как им не помочь?
– Ага, дети, – вдруг подала голос Тамара Васильевна, – всю лестницу на чердак когтями своими искромсали. Того и гляди, сломают. Посмотрю я, как ты их наверх на своём горбу затаскивать будешь.
– Да что они там тебе искромсали? Ну поцараплали немножко...
– А этот, сегодняшний, безголовый?! Три раза бошку свою ронял и спускался вниз за ней. А если соседи увидят?
– Тамара, успокойся!
– Ты меня не успокаивай! – разошлась соседка. – В прошлый раз ты меня тоже успокаивала, когда я по твоему совету картошку купоросом опрыскала от колорада.
– И что, не помогло?
– Помогло, только кастрюля моя вся окислилась, выбросить пришлось.
– Так я тебе говорила, что в эмалированной посуде нужно разводить, чего же ты его в металлическую набулдыжила?
– Ты мне когда это сказала? Через неделю?
– Ой, подумаешь, забыла. На следующий день сказала.
– Спасибо тебе, моя дорогая, нет у меня теперь кастрюли.
– Погоди, так это же моя кастрюля была. С ручкой, да? Ты же у меня её брала в прошлом году!
– Ты мне не рассказывай тут! Ту я тебе сразу отдала, а в эту я уже лет двадцать яйца куриные собирала...
– Бабуль...
– Да погоди ты, внучок. Видишь, завралась совсем соседка наша.
– Это я завралась? А про тяпку мою тебе напомнить?..

Витька поднялся со скамейки и побрёл домой. Он прекрасно знал, что ничего нового он сегодня уже не узнает, и лучше оказаться лицом к лицу с каким-нибудь монстром, чем между этих двух милых старушек-проводниц в чужие миры во время разгара очередной, вполне человеческой войны.

Евгений ЧеширКо

[Podvodnik 5372]

УРОК НА ВСЮ ЖИЗНЬ

 

Прасковья смотрела на своего внука и хотела подвесить таких тумаков, чтобы помнил силу бабушкиного шлепка всю жизнь, хотела так ударить по заднице, чтобы загорелась огнём. И у Петра появилось бы желание снять штаны и остудить попу в ледяной воде.

В окно увидела как Петька и Ванька ушастый подфутболивали буханку хлеба. Один нёс в сумочке, которая порвалась и хлеб выпал на землю, а другой поддал буханку ногой. Так и начали футболить вместо мячика хлеб своими ногами два сорванца.

Когда Прасковья увидела, что они пинают, словно мячик, то не поверила своим глазам. С диким криком, с воплями старалась побыстрее выбежать из дома, но получился бег на одном месте. Сначала вырвался крик из груди, а потом ком в горле перегородил дорогу словам и к внуку Прасковья подбежала с широко открытым ртом хватая воздух, как рыба. Шипением произнесла:
-Это же хлебушек, это же святое, как же так?
Дети остолбенели, увидев, как бабушка опустилась на колени и, поднимая хлеб, заплакала.

Прасковья поплелась домой медленными заплетавшими шагами, прижимая хлеб к груди. Дома, увидев в каком состоянии мама, сын спросил, что случилось. По грязной, растерзанной буханке хлеба ему ясно стало без слов.

Молча снял ремень с брюк и вышел на улицу. Прасковья слышала рев Петра, но не тронулась с места, чтобы защитить его, как делала раньше.

Раскрасневшийся, зареванный Пётр прибежал домой и быстро скрылся на печке. А сын, размахивая ремнем, сказал, что с сегодняшнего дня Пётр жрать будет без хлеба, щи ли, суп ли, котлеты, которые он уминал по семь штук, молоко или чай: без хлеба, без баранок, без булок, а вечером грозился сходить к родителям ушастика и рассказать, каких славных футболистов они вырастили.

Отец Ивана был комбайнером, тот точно ноги укоротит своему игроку. А дед вообще, за буханку хлеба отсидел десять лет в Сталинские времена, точно отхлестает, как барин холопа.

Прасковья свежеиспеченную лепешку перекрестит, поцелует, а потом с улыбкой на глазах, прижимая к своей груди, начинала резать большими пластинами. В магазине редко покупали хлеб, все время Прасковья и невестка пекли в русской печке. Выпекали сразу несколько больших лепешек.

Душистый, румяный, мягкий своим ароматом обволакивал все уголки добротной просторной хаты. Этот запах не успевал выветривываться, постоянно щекотал ноздри и будил аппетит, всегда хотелось отрезать поджаристого хлебушка и с молоком умять за милую душу.

Фёдор на самом деле сходил к родителям Ивана. Взял в руки ту буханку хлеба и пошёл. Соседи удивились, увидев такой хлеб на столе. В это время они только, что сели ужинать.

Увидев Фёдора и хлеб, Иван заерзал, как на раскаленных углях. Но дед его быстро утихомирил, взявшись за его ухо.

В двух словах Фёдор объяснил, в чем дело. Не долго думая, дед Митя отрезал от этой буханки большой ломоть и сказал:
-Вот этот хлеб будет есть Иван, пока не поест весь, не говорю, что за день, вот когда весь съест, только тогда прикоснется к другому хлебушку.

И сам тут же отодвинул нарезанный ранее, а положил вываленный в грязи хлеб перед самым носом внука.

Петька на утро к хлебу не прикоснулся. Помнил наказ отца, да и помнил, как его любимая бабушка босая опустилась на колени, плача, поднимала хлеб.

Ему было стыдно до слез. Он не знал, как подойти к бабушке, как извиниться.

Прасковья вела себя с внуком отчужденно, стала его не замечать. Если раньше перед школой носилась с тарелками и кружками, уговаривая поесть, то сейчас поставила кружку молока, каши тарелку и ни кусочка любимого, поджаристого, душистого хлебушка.

А Иван, тот вообще шёл в школу и скрипел на зубах песком, чуть ли не плача. Просил друга прийти и помочь поесть побыстрее тот выпачканный ими хлеб. На что Пётр ответил, что он не дурак, хватит на заднице от ремня кровяных подтеков. Вечером Пётр подошёл к бабушке и обнял её.

Прасковья как сидела с опущенными руками так и сидела. Пётр и так и этак, и про пятёрки, и про задачи решенные только им, но Прасковья сделалась глухой. Не выдержал Пётр и заплакал.

Он присел на пол перед бабушкой и положил свою голову на её колени, поднятыми руками хотел обнять свою любимую, самую добрую, самую нежную свою заступницу.

Бабушка своими натруженными ладонями подняла голову внука и посмотрела в его глаза. Никогда не забудет Пётр того взгляда. Боль, обида, разочарование и жалость, словно на листке бумаги прочитал внук.

Усадив внука рядом, тихо попросила выслушать и не хлюпать носом:

-Запомни, мой любимый внучок, есть в жизни очень высокий порог, через который нельзя перешагивать никогда, нигде, и ни с кем. Это - обижать престарелых родителей, издеваться над безответной животиной, изменять Родине, ругать и гневить Бога, и не ценить хлеб.

Я когда была ребёнком, да и в войну, да и после неё проклятущей, об одном мечтала, чтобы хлеба вволю наесться, без мякины, картошки, крапивы, чистого хлебушка, да мечтала самой его испечь, когда захотела и сколько пожелала бы.

Испокон веков встречают молодых или гостей хлебом с солью. Хлеб пнуть, что матери в лицо плюнуть. В войну бывало побирушкам отрежешь хлебушка мякинного, а они руки лезут целовать.

А вы его ногами. Ты же большой детина, вроде книги читаешь, а в голове больше соломы, чем мозгов. В войну Петенька каждым колоском дорожили, бывало на коленях у бога просили погоды для уборки хлеба. Боялись не успеть за погоду убрать. Каждое зернышко ласкали, каждый пуд муки был на вес золота, а вы ногой, в грязь. Как вы могли, как только ноги не отсохли.

Пётр опять от стыда хотел зареветь, но сдержался. Тут в самый разгар беседы, пришёл Иван, и его бабушка тоже попросила присесть и послушать.

Иван рассказал, что дед сначала чуть ли ему ноги не выдернул из задницы, а потом внуку велел присесть и выслушать, что такое хлеб, и какое он заслуживает к себе уважение, как дорожили хлебом и как ценили его.

Иван заплакал и начал просить прощения у бабушки. Сердце не может долго клокотать на внуков, обнимая их, повела к столу пить чай.

Иван сказал, что еле-еле тот хлеб может есть, так как песок скрипит на зубах, а Пётр с сожалением сказал, что ему вообще хлеба не положено.

Но бабушка от краюхи отрезала им по ломтю и сказала, что видит только бог и она, но они никому не скажут, так что уплетайте свеженький, хрустящий, сладенький, ароматненький.

Уплетайте и помните, хлеб это сила, это божий дар, это достаток.

Хлеб всему голова!

©НатальяАртамонова

[Podvodnik 5372]

ОБЕРЕГ

 

На небесах трубили тревогу: горели сигнальные факелы, пускались ракетницы, захлслуживались телефоны и телеграфы, но всё по-тихому, официально, так, чтобы Главный не почуял общего невроза.

Из каждого утюга звучал сигнал SOS, во всех небесных газетах на главной странице большой и душераздирающий заголовок оповещал о страшном. Нет, это была не очередная атака армии Ада и не столкновение с попсовой Нибиру, это был конец.

Господь решил, что он устал. Вялой походкой, расхаживая босиком по ажурной глади пола, выполненного под стиль «аля облачная равнина», он диктовал условия закрытия своего проекта. Писарь строчил за ним не без энтузиазма, но с горечью в сердце и слезами на глазах. Карандаши ломались чаще, чем женские ногти в кегельбане, но он писал, ведь не мог иначе.

— Деревья сжечь, океаны высушить, всё живое — безболезненно отключить, — диктовал бесстрастно Создатель.

Причина была понятна всем без слов: наскучило.

Главные советники выстроились полукругом перед Ним и попросили дать им шанс переубедить.

— Дерзайте, у вас полчаса, а я пока подумаю над новым проектом, — отмахнулся Он, набрасывая что-то там на бумаге и пробуя лепить из спичек и пластилина.

— Вы только подумайте, сколько прекрасного пропадёт навечно! — начал было первый.

— Не тяни этого, как его, ну кого там обычно тянут?

— Кота?

—Да, не тяни бедного кота за яйца — я не для этого его создавал!

— Да вот хотя бы — коты! Прекрасные создания, умные, добрые, нежные существа, — он достал из-за пазухи котёнка и протянул Создателю, чтобы тот умилился и передумал.

— Да, и правда, — погладил Он кота и посадил к себе на коленки.

Тот заурчал и расслабился. Все выдохнули — Земля спасена. Создатель решил его погладить между ушками, а усатый хватанул его за руку зубами и задними лапами начал царапать руку.

— От злодей какой! Я же тебя погладить хотел!

Котёнок небрежно спрыгнул с колен и вальяжно пошёл по своим делам.

— Предатель, — прошипел советник, глядя на вылизывающееся животное.

— Коты — это здорово, но они прекрасно обходятся без всех остальных, сделаем для них отдельную планету, а эту за-кры-ва-ем.

— Ну подождите! — взял слово второй советник. — А как же люди?!

— А этих вообще нужно было сразу выгонять! Одно разочарование!

— Ну ведь не все же они плохие, вот смотрите, у нас тут милый мальчик Ваня.

Вперед вышел кругленький карапуз восьми лет. Щёчки красные, глазки умные, маленький любопытный нос.

— Ваня расскажет нам стишок.

Пацану пододвинули табуретку, он встал поднял подбородок и звонким голоском зарядил:

— Я узнал, что у меня

Есть огромная семья:

И тропинка, и лесок,

В поле каждый колосок…

— Прелестно-прелестно, — хлопал в ладоши Создатель.

Все выдохнули. Ваня откланялся, спрыгнул с табурета и подбежал к Нему:


— Подарки давай! — выкинул мальчишка вперёд обе свои руки, сжимая-разжимая пальцы как клешни.

— Какие ещё подарки?

— Часы хочу Apple и гироскутер, мне вон тот обещал, — указал он на покрасневшего от стыда советника.

— Гироскутер, значит, — почесал Создатель подбородок.

— Да! Ты же Дед мороз? Вот и дари! Стих я рассказал, мама говорит, что за такие стихи мне обязаны полмира к ногам выложить!

— Так, мальчик, шуруй давай, вот тебе телефон новый. Всё, иди, — подталкивал его советник, уводя с пьедестала.

— Это же на андроиде, мы так не договаривались! — кричал мальчуган, когда его уводили за кулисы.

— Ну, всё, что ли? Могу я уже заняться своими разработками?

— Ещё нет! А вот смотрите, у нас тут прекрасная бабушка: Любовь Андреевна.

— Любовь, значит… Хорошее имя, что там у неё?

— Это вот котлетки по-киевски! — протянула женщина поднос.

— М-м-м, пальчики оближешь.

— Это салатик с помидорками и огурцами на майонезе, хлебушек в водичку макните, очень вкусно.

— И, правда, вкусно…

— А вот и блинчики домашние, с мяском и сметанкой.

Все выдохнули.

— А это что?

— А это рулетик с шоколадом и вишней, но его нельзя — ко мне Тамара в семь придёт, мы с ней чай будем пить.

— Ну дайте хоть попробовать, — протянул Он руки.

— Фу, я говорю! Что не ясно?! Сказала же, Тамара придёт в семь часов, мы с ней будем сериал смотреть и чай пить! Вам палец дай, так вы руку откусите!

У всех окружающих челюсти отвисли.

— Я вам что тут — «горнишная»? За продукты кто платить будет? У меня пенсия три с половиной рубля! Никакого уважения!

— Да мы же Вам свои продукты дали, и целый холодильник ими забили! — подлетел к ней советник.

— Вот пускай там и лежат! Раз дали — нечего забирать! Развели тут халяву.

— Мы же договорились, что пенсию в два раза вам поднимем, почему Вы так себя ведёте?

— Да вы мне в три раза должны её поднять! Я всю жизнь проработала, кормя вот таких вот крохоборов, — указала она пальцем на Главного.

Двое советников упали в обморок. Бабушку уводили впятером.

— Я надеюсь, это всё?

— Ещё ученые есть и доктора, а из животных: пингвины и морские черепахи! Давайте всех посмотрим! Пожалуйста! — умоляли советники.

Смотрины продолжились до поздней ночи. Но ни слоны, ни нобелевские лауреаты не смогли убедить создателя отказаться от своего решения. Люди преследовали исключительно собственные цели и с животными у них никакого взаимопонимания не было, а одно без другого, по его задумке, существовать было не должно. Таков был изначальный план и он провалился.

Советники сдались и покинули зал с его хозяином, печально опустив головы. Земля была обречена на закрытие как неликвидное производство.

Создатель вышел наружу, оставив проветриваться наполненное тяжелым воздухом помещение. Он шёл по улицам, наблюдая за тем, как все жители небес готовятся к скорому концу света. Ему было не жаль. Он принял решение не просто так. Тропа привела Его к главным воротам, за которыми начинался мир. Рядом с ними стояла будка сторожа, из окна которой торчали его ноги. Страж небес мирно дремал.

Создатель вышел наружу и, встав на краю облака, посмотрел вниз. Под Его ногами простирались необъятные площади: такие красочные и такие опостылевшие. Ничто уже не вызвало в Нём того трепета, что Он испытывал тысячи лет назад. Всё казалось картонным и бездушным. Его заинтересовала новая речка, которую Он раньше не видел. Он хотел было наклониться побольше, чтобы разглядеть её, но тут понял, что туловище Его перевешивает, и Он клонится к пропасти.

По телу пробежал холодок, Он понял, что вот-вот упадёт, а это не сулило ничего хорошего. Он хотел было вскрикнуть, но не успел: кто-то сильно дёрнул Его назад, так, что он упал на спину, распластавшись на твёрдой поверхности. Дыхание Его было сбивчивым. Он лежал и не мог поверить, что чудом спасся. Но кто Ему помог? Ответ явился в виде шершавого языка, который лизал Его щеки и лоб. Создатель пытался отмахнуться, но язык был таким неугомонным, что прошелся и по носу, и по глазам. Он поднялся на локтях и увидел перед собой большого старого пса, который пытался уткнуться мордой ему в подмышку и радостно вилял хвостом.

— Прошу прощения! Ради Вас, прошу не ругайтесь! — кричал, запыхавшись, охранник, подбегая к Создателю. — Он с цепи сорвался, я даже не заметил.

Охранник схватил пса за ошейник и начал оттаскивать, но животное уже забралось лапами на живот Главного и снова попыталось лизнуть его в нос.

— Прошу Вас, не наказывайте его, он хороший, только охранник — так себе! — умолял сторож, оттаскивая животное.

— Я и не думал, он меня спас!

— Да? А я подумал, что набросился!

— А что Ваш пёс любит? Его нужно срочно поблагодарить!

— Ой, он всё любит, что не дай. Не переживайте.

— Но что-то же он любит больше всего! Я ему обязан!

Сторож задумался:

— Больше всего он любит бегать внизу: по полям, гоняя птиц и мышей, а ещё — купаться в озере. За палками носиться любит, рыть землю, со своими собратьями и человеческими детьми играть. На земле ему хорошо, мы туда на выходные обычно спускаемся.

Пёс гавкнул, подтверждая сказанное.

— Землю, значит, любит. Хм. А зовут его как?

— А никак не зовут. Просто пёс: никто не знает, как он тут оказался, вот и имени до сих пор не придумали.

— А я, кажется, придумал, — сказал Создатель и, встав на ноги, погладил собаку по голове, отчего тот закатил глаза:

— Отныне тебя будут звать Оберег. И до тех пор, пока тебе не надоест там, внизу, я не закрою свой проект, оберегай его своей любовью и добротой. А мне пора за работу, кажется, я должен нанести на карту новую реку.

Александр Райн

[Podvodnik 5372]

Разговор с Демиургом. Притча "Относительность Добра и Зла"

 

 

Наткнулся в блужданиях по Просторам...
Кто автор, не нашел. Такая вот притча :
Подсказали : Притча "Относительность Добра и Зла". Автор Пётр Бормор.


— Я уже умер? — Спросил человек.— Угу,— кивнул Демиург, не отрываясь от изучения толстой внушительной книги.— Умер. Безусловно.

Человек неуверенно переступил с ноги на ногу.
— И что теперь?
Демиург бросил на него быстрый взгляд и снова уткнулся в книгу.
— Теперь тебе туда, — он не глядя указал пальцем на неприметную дверь.— Или туда,— его палец развернулся в сторону другой, точно такой же, двери.
— А что там?— поинтересовался человек.
— Ад,— ответил Демиург.— Или рай. По обстоятельствам.

Человек постоял в нерешительности, переводя взгляд с одной двери на другую.
— А-а… а мне в какую?
— А ты сам не знаешь? — слегка приподнял бровь.
— Ну-у,— замялся человек.— Мало ли. Куда там мне положено, по моим деяниям…
— Хм!— Демиург заложил книгу пальцем и наконец-то посмотрел прямо на человека.— По деяниям, значит?
— Ну да, а как же ещё?
— Ну хорошо, хорошо,— Демиург раскрыл книгу поближе к началу и стал читать вслух.— Тут написано, что в возрасте двенадцати лет ты перевёл старушку через дорогу. Было такое?
— Было, — кивнул человек.
— Это добрый поступок или дурной?
— Добрый, конечно!
— Сейчас посмотрим…— Демиург перевернул страницу,— через пять минут эту старушку на другой улице переехал трамвай. Если бы ты не помог ей, они бы разминулись, и старушка жила бы еще лет десять. Ну, как?

Человек ошарашенно заморгал.
— Или вот,— Демиург раскрыл книгу в другом месте.— В возрасте двадцати трёх лет ты с группой товарищей участвовал в зверском избиении другой группы товарищей.
— Они первые полезли!— вскинул голову человек.
— У меня здесь написано иначе,— возразил.— И, кстати, состояние алкогольного опьянения не является смягчающим фактором. В общем, ты ни за что ни про что сломал семнадцатилетнему подростку два пальца и нос. Это хорошо или плохо?
Человек промолчал.
— После этого парень уже не мог играть на скрипке, а ведь подавал большие надежды. Ты ему загубил карьеру.
— Я нечаянно,— пробубнил человек.
— Само собой,— кивнул Демиург.— К слову сказать, мальчик с детства ненавидел эту скрипку. После вашей встречи он решил заняться боксом, чтобы уметь постоять за себя, и со временем стал чемпионом мира. Продолжим?

Демиург перевернул еще несколько страниц.
— Изнасилование — хорошо или плохо?
— Но я же…
— Этот ребёнок стал замечательным врачом и спас сотни жизней. Хорошо или плохо?
— Ну, наверное…
— Среди этих жизней была и принадлежащая маньяку-убийце. Плохо или хорошо?
— Но ведь…
— А маньяк-убийца вскоре зарежет беременную женщину, которая могла бы стать матерью великого учёного! Хорошо? Плохо?
— Но…
— Этот великий учёный, если бы ему дали родиться, должен был изобрести бомбу, способную выжечь половину континента. Плохо? Или хорошо?
— Но я же не мог всего этого знать!— выкрикнул человек.
— Само собой,— согласился.— Или вот, например, на странице 246 — ты наступил на бабочку!
— А из этого-то что вышло?!
Демиург молча развернул книгу к человеку и показал пальцем. Человек прочел, и волосы зашевелились у него на голове.
— Какой кошмар,— прошептал он.
— Но если бы ты её не раздавил, случилось бы вот это,— Бог показал пальцем на другой абзац. Человек глянул и судорожно сглотнул.
— Выходит… я спас мир?
— Да, четыре раза,— подтвердил Демиург.— Раздавив бабочку, толкнув старичка, предав товарища и украв у бабушки кошелёк. Каждый раз мир находился на грани катастрофы, но твоими стараниями выкарабкался.
— А-а…— человек на секунду замялся.— А вот на грань этой самой катастрофы… его тоже я?..
— Ты, ты, не сомневайся. Дважды. Когда накормил бездомного котёнка и когда спас утопающего.
У человека подкосились колени и он сел на пол.
— Ничего не понимаю,— всхлипнул он.— Всё, что я совершил в своей жизни… чем я гордился и чего стыдился… всё наоборот, наизнанку, всё не то, чем кажется!
— Вот поэтому было бы совершенно неправильно судить тебя по делам твоим,— наставительно произнёс Демиург.— Разве что по намерениям… но тут уж ты сам себе судья.

Он захлопнул книжку и поставил её в шкаф, среди других таких же
книг.
— В общем, когда решишь, куда тебе, отправляйся в выбранную дверь. А у меня еще дел по горло.
Человек поднял заплаканное лицо.
— Но я же не знаю, за какой из них ад, а за какой рай.
— А это зависит от того, что ты выберешь,— ответил Демиург.

Из книги "Игры Демиургов".

Эта книга похожа на сборник анекдотов или притч. Одни зарисовки заставляют задуматься, другие - просто улыбнуться. Если не обращать внимание на то, что главные герои числятся демиургами, творят миры, пытаются наставлять на путь истинный свои создания, то можно увидеть, что рассказы не о высших существах, а о нас, людях. Людях, не умеющих сплотиться, хоть одну веру и язык на всех подавай, хоть каждому народу по вере и языку - только разобщаются и отдаляются... Людях, считающих себя верующими, но при том трактующими заповеди, молитвы, имя господа на свой лад... Людях, просящих и недовольных выполненной просьбой: денег всегда мало, в сухую погоду им хочется дождя, в дождь - засухи... Людях, убивающих с именем Бога на устах, невзирая на заповедь "Не убий!"

[Podvodnik 5372]

НЕДИСЦИПЛИНИРОВАННАЯ ПОКОЙНИЦА

 

Смерть толкнула дверь и та бесшумно открылась. В доме было темно и лишь в дальней комнате горел свет. Смерть облегченно вздохнула - наконец-то она выполнит свою работу. Она скользнула над полом и подлетела к кровати.

- Ты опоздала! - раздался недовольный голос из-за спины.

Смерть оглянулась. Та,за кем она пришла, сидела в кресле, одетая, словно на бал.

- Почему не в постели? - недовольно буркнула безносая, - все порядочные люди давно спят.

Женщина усмехнулась.

- Тебя ждала. Негоже долгожданную гостью встречать, валяясь под одеялом.

- Это я-то у тебя долгожданная! - взвыла обиженная Смерть, - Я же гоняюсь за тобой уже который месяц! Но ты ни минутки не можешь посидеть спокойно на месте! Что не приду - тебя нет дома! То на выставку, то в театр укатила. Однажды до полуночи тебя ждала, как дура, а ты,оказывается, до утра на пьянку какую-то умотала! Не стыдно в таком-то возрасте!

- Стыдно, - покаялась женщина, - но я не могла пропустить. Там было так весело! Собрались старые друзья, мы смеялись, веселились, вспоминали былое…

- Ничего, что это были поминки по твоей лучшей подруге? - ехидно уточнила гостья.

- Так что, теперь плакать,что ли? - усмехнулась хозяйка. - Покойная подруга терпеть не могла слез - от них портится кожа лица.

- Все должно было быть не так! Ты должна была прийти с похорон, почувствовать себя плохо, прилечь на кровать. Я бы пришла, увела тебя, все было бы чинно и благопристойно! Я явилась вовремя, ждала, беспокоилась, а ты в это время веселилась на поминках!

- Прости, - вздохнула женщина

- Я из-за тебя выбилась из графика! А я уже сама не молоденькая! И у меня, между прочим,тоже нервы!

- Хочешь чаю? - этот вопрос выбил Смерть из колеи.

- Что? - переспросила она

- Чаю! Ромашкового,сама собирала! И вот пирожное,домашней выпечки! Угощайся! Кстати,плеснуть тебе коньячка? Очень успокаивает нервы.

Смерть попыталась сопротивляться

- Я не могу, я на работе не пью, - но женщина отмахнулась:

- Нельзя так себя загонять! Ты на себя в зеркало смотрела? На лице явные следы переутомления!

Смерть вообще никогда не смотрела на себя в зеркало - потому что это не доставляло ей никакого удовольствия.

- Надо себя беречь! Расслабляться иногда, - продолжала наставлять хозяйка, подливая чего-то тягучего в крохотную рюмочку, - ты же все-таки женщина. На массажик сходи, чтобы тебе твои косточки размяли, ванны принимай. Да и для души… Слушай, а ты никуда сейчас не торопишься?, -неожиданно воскликнула она

Размягшая под действием напитка, Смерть, пробормотала, что до утра совершенно свободна.

- Тогда поехали со мной! Погуляем напоследок. Я такой клуб знаю - там до утра совершенно восхитительный джаз дают!...

...Утром, еле передвигая ноги, гудящие от безумных плясок, поддерживая друг друга, Смерть и женщина ввалились в комнату.

- Фуу, в жизни так не плясала! - женщина упала в кресло, - может, хоть после смерти отдохну. Ну что, пошли?

- Обломишься! - мстительно ответила ей Смерть, плюхаясь в другое кресло. - Топать тебе еще этими ногами довольно долго. - В ответ на поднятую бровь, пояснила - У меня график! А ты меня опять совершенно выбила из него. Так что подождешь меня, потерпишь. Потопала я за более дисциплинированными кандидатами в покойники…

Она тяжело поднялась, поправила перед зеркалом плащ и взяла, забытую с вечера косу. У самого порога обернулась.

- В следующий раз я приду совершенно неожиданно, однажды, поздно вечером… Когда, говоришь, в том клубе снова играет оркестр?..


Автор: Ирина_Подгурская