Жизненные истории, придуманные и нет

[Лекарь 2592]

Изменено 7 апреля 2016 пользователем Лекарь

[Podvodnik 5372]

ПОВЕСТЬ НЕ СОВСЕМ О ЛЮБВИ

Взмахнув еще раз огромными крыльями, Змей опустился на землю и широко зевнул.
— Бдишь? — обратился он к старушке, которая, удобно расположившись на траве, задумчиво смотрела на Мост.
— Ты чего так долго? — оживилась она, — обед уже полчаса назад закончился.
— Уснул, — виновато потупился Змей и попытался перевести тему разговора, — Смородинка сегодня чего-то неспокойная. Буря, наверное, будет.
— Еще раз опоздаешь, будешь здесь круглосуточно дежурить, — Яга покосилась на Горыныча и снова принялась рассматривать Калинов Мост, — я тут думаю. Ты не знаешь, почему женщин в вурдалаки не берут? Там же одни мужики вроде.
— А я откуда знаю? — пожал плечами Горыныч, — наверное, потому что ресницы и брови отваливаются у них. Красить нечего, вот им там и неинтересно.
— Вот ты как чушь какую-нибудь ляпнешь, хоть стой, хоть падай, — махнула рукой Яга.

Змей хотел что-то ответить, но его внимание привлек силуэт человека, приближавшегося к ним с их стороны.
— Глянь, — легонько пихнул он старушку своим длинным хвостом. Яга нехотя обернулась и удивленно вскинула брови.
— Это еще что за крендель?
— Не знаю. Не к тебе? — хитро прищурился Змей.
— К тебе, наверное. Сейчас к герпетологам тебя на опыты заберет, — парировала Яга.

Тем временем, человек уже почти вплотную подошел к двум хранителям Моста.
— Заблудился, мил человек? — выкрикнула Яга незванному гостю.
— Яга, бабушка, родненькая! Пусти меня обратно! Сил нет у меня уже!
— Вот так новость, — засмеялся Змей, — ты чего, друже, головой ударился чтоль? Обратно никак нельзя. Перешел через мостик, всё… Назад дороги нет.
— Я вернусь, — человек жалостливо заглядывал в глаза то Змею, то Яге, — мне совсем ненадолго нужно. Туда и обратно.
— Вот это номер… — почесав свою макушку, протянула Яга, — первый раз такое вижу… А тебе зачем обратно?

Мужчина смущенно опустил глаза и замолчал.
— Да там дело такое… В общем, договорился я лет тридцать назад со своей женой, что помирать вместе будем. В один день.
— И что?
— И то, что надурила она меня! — закричал мужчина, — я помер, а она — нет. Мне тут без нее совсем невмоготу. Пустите, а? Я мигом за ней сбегаю и вернусь.
— Ну подожди немного, что ты горячку порешь? — ответила Яга, — все сюда придут рано или поздно. И ненаглядная твоя тоже.
— Ага, конечно… Она может еще лет сорок проживет, а мне здесь что делать одному? Совсем я затосковал без нее.
— Эх, любовь, любовь… — мечтательно протянула Яга, — сколько жизней она погубила, а сколько еще погубит… Змей, что делать будем?
— Послушай, мужик. А ты хорошо подумал? Оно тебе надо? Отдохнешь пока, сил наберешься, а потом и твоя благоверная к тебе придет сама.

Мужчина жалостливо сложил ладони на груди.
— Никак я без нее не могу. Очень вас прошу, пустите ненадолго.
Яга почесала подбородок и о чем-то задумалась.
— Да уж… Любовь — это дело такое… Если уж припечет, то ничего с собой не поделаешь. Я его понимаю, Змей.
— Это потому что ты — баба. Поэтому и понимаешь. А у меня вот никак в голове не укладывается — зачем так делать, если такой шанс выпал хороший? — Змей осуждающе покачал головой и посмотрел на мужчину.
— Очень надо, — заметив его взгляд, быстро вставил страдалец.
— Какой же ты, все-таки, бессердечный, Горыныч, — подбоченившись, заявила Яга, — человек любит, понимаешь? Жить не может без своей половинки, а ты вот так некрасиво говоришь!
— Совсем не могу, — добавил влюбленный, — никак.
— Да он просто дурак, ты что, не видишь? Умный человек так не поступит, —

Змей яростно взмахнул крыльями.
— Умный может и не поступит, а влюбленный… Влюбленный способен на любые безрассудные поступки. Уж поверь мне, — Яга сорвала маленький цветочек и, вдохнув его нежный аромат, улыбнулась своим мыслям, — ладно, человек, растрогал ты меня чего-то… Аж молодость свою вспомнила… Иди, но помни. У тебя будет всего три часа и тридцать три минуты, чтобы обратно вернуться. Иначе обернешься в вурдалака вонючего и на вечные времена останешься за Мостом. Будешь ходить ночами по лесам темным, да мертвечиной питаться. Не будет тебе места среди живых, но и обратно не вернешься. Понял?
— Понял, Ягушка, понял. Спасибо тебе! Век буду твою милость помнить! — последние слова мужчина выкрикнул уже забегая, на белый от жара, Калинов Мост.
— Найди ее, милок, — Яга украдкой смахнула слезинку и снова понюхала цветок.

***

— … а потому что есть правила! И они для всех одинаковые!
Змей, красный от ярости, сложил лапы на широкой груди и отправил огненный плевок в клокочущую реку.
— Ты — тюфяк! Ты не понимаешь ничего в высоких чувствах! — подбоченившись, выкрикнула Яга.
— Любит, не любит… Какая разница? Нельзя обратно никого выпускать и всё! Почему ты его выпустила?
— Ой, всё! — Яга обиженно отвернулась и замолчала.
— Вот так всегда… — пожав плечами, добавил Змей и покачал головой.
Тишину нарушил женский крик. Оба хранителя резко повернули головы и застыли в недоумении. С их стороны к ним бежала женщина с растрепанными волосами.
— Алешка! Алеша!!!

Остановившись и немного отдышавшись, она посмотрела на Ягу и Змея.
— Вы тут Алешку не видели? Невысокий такой, чернявый…
Озлобленная морда Змея сначала медленно растянулась в широкой улыбке, а потом он весь затрясся от беззвучного смеха.
— А что случилось-то? — поинтересовалась Яга.
— Сбежал, зараза, — хлопнула женщина себя по крутым бедрам, — говорит — при жизни меня достала, еще и тут достаешь. То борщ невкусный, то рубашку не так ему погладила, то еще что… Умотал, сучонок… Ух, вот найду его, я ему устрою…
Змей упал на землю и задергался в конвульсиях от смеха.
— Вот тебе и вся любовь, — через силу пролепетал Горыныч и снова закатился в приступе, хлопая себя по животу. Яга бросила на землю цветок и зло посмотрела на Змея.
— Ну что, поняла теперь, почему женщин в вурдалаки не берут?
— Да иди ты… — Яга отмахнулась от Горыныча и подошла к женщине, — помогу я тебе его найти. Есть один способ…

***

Алешка вылез из могилы и, отряхнув с себя землю, посмотрел на полную луну.
— О, новенький, — раздался совсем рядом голос, — по распределению к нам, или как обычно?
Алешка посмотрел на говорившего. На могиле сидел вурдалак и пытался начистить полусгнившие ботинки рукавом своей развалившейся рубашки.
— Судя по всему, как обычно.
— Ну, тогда добро пожаловать, — вурдалак выкинул рукав и посмотрел на новоприбывшего, — мы сегодня к Кикиморам идем. Ты с нами?
— Не, мужики, спасибо, — мужчина ненадолго задумался, — боюсь, что могу там свою знакомую встретить. Как-нибудь, в следующий раз.
Алешка разлегся на свежевырытой земле и довольно улыбнулся.

via ЧеширКо

[Лекарь 2592]

1941 год.

Начало немецкой оккупации в маленьком городке Полтавской области.

В бывший райком партии вселилась комендатура. Небольшой дореволюционный двухэтажный особняк. По коридорам снуют немецкие офицеры, взвод охраны, обслуга из местных. Стучат пишущие машинки, тренькают телефоны, немецкий порядок входит в свои права. В один из кабинетов, для разбирательства привели двенадцатилетнюю девочку. Ее поймали на улице, есть подозрение, что еврейка. На свою беду, она и вправду была еврейкой. Родители уже месяц как поджидали свою доченьку на небе, и вот пришла пора Адочки. Месяц она бродила по городу, жила, где придется. Приютить опасную девочку никто не решился. В комнате работали два офицера за двумя письменными столами. Один оторвался от бумаг, перекинулся парой слов с конвоиром, глянув на Аду, сказал: — "Я! Дас юдише швайн! " и опять углубился в бумаги. Советская пионерка хоть и не понимала по-немецки, но что такое "юдиш" и что ее ждет, знала. Она вдруг в отчаянии бросилась к дверям и опрометью выскочила в коридор. Присутствующие не кинулись догонять беглянку, а дружно заржали, ведь в здании не было ни одного окна без решетки, а внизу на выходе круглосуточная охрана и только немецкая. Бежать-то некуда, разве что заскочить в другой кабинет... А толку? Но страх смерти не имеет логики. Ада из коридора кинулась на второй этаж и забежала в первую попавшуюся открытую дверь. Немцы обрадовались новому развлечению и не спеша, планомерно, как инопланетяне в поисках человека, обходили комнату за комнатой: — " Тефощка. Ау! " "Кте ты ест? " "Ком, дас кляйн юдише швайн... " "Ау! Ми тепя искать! " Инопланетяне обошли все помещения на обоих этажах, потом еще раз, еще... Им уже было не смешно. Еврейки нигде не было. Через пару часов поиска они поняли, что девчонке удалось просунуть голову между прутьями в туалете, и она сбежала. И какие же маленькие головы бывают у этих подлых еврейских детей... Тут же вызвали "майстра" из местных, и он присобачил дополнительную перемычку к туалетной решетке. В комендатуре наступила ночь. Офицеры разошлись по домам, темный особняк опустел, только охрана у входа еле слышно переговаривалась. С самого утра Ада лежала внутри старинного камина, но до сих пор боялась дышать. Камин зиял чернотой в самой большой комнате купеческого дома. При советской власти барство было не в почете, экономили дрова, топили буржуйками и каминную трубу заложили кирпичом, но так удачно, что внутри на высоте полутора метров получилась кирпичная полка. Сантиметров сорок в ширину, тут пока можно было переждать. Пока... В эту ночь девочка так и не покинула своего убежища. Наступило утро, в комендатуре затрещала работа и о вчерашней сбежавшей еврейской девочке все конечно забыли. Только во вторую ночь Ада решилась покинуть свою норку. Она неслышно как привидение пробралась в туалет, без которого уже почти падала в обморок. Жадно напилась воды и вернулась в «свою» комнату, По запаху нашла в чьем-то столе спрятанное печенье и залегла до следующей ночи. Так из ночи в ночь Ада все расширяла свой жизненный круг. Доходила даже до первого этажа, влезала в буфет, а там всегда можно было поживиться кусочком хлебушка, не обделяя господ офицеров. Она понимала, что если пропадет хоть кусочек сала, то будут подозрения и могут здание обыскать с собакой. А это смерть. Но пока сама Ада превращалась в дикую собачку, или скорее в затравленного мышонка с огромным не мышиным телом, которое нужно кормить. Все чувства ее обострились. Девочка слышала даже, сколько существ находится на втором этаже и сколько на первом. Лежа в камине, она чувствовала вибрацию стен от входящих в здание инопланетян. Днем не спала, боялась, что во сне пошевелится. Девчонка знала всех солдат и офицеров комендатуры, хоть никогда их и не видела. Различала по голосам, походке и запаху. Вскоре приноровилась мыться и стирать белье в туалете. Самым страшным еженочным испытанием был слив воды унитазного бачка. Со временем Аду уже невозможно было застать врасплох. Она по своим внутренним часам знала, когда под утро придут истопники, работники кухни, а уж охранники, по ночам обходящие этажи, для нее казались просто махорочными топающими слонами. Человек ко всему привыкает. Ада стала привидением, о котором даже не ходило слухов... Девочка сначала интуитивно, а потом, и по словам начала понимать немецкую речь. Жизнь шла. Ведь, несмотря на ежесекундный смертельный риск быть обнаруженной, это была все же жизнь. Чтоб не сойти с ума, она мысленно разговаривала с родителями и со "знакомыми" немецкими офицерами. Однажды ночью, когда девчушка привычно прокралась в туалет, ее как громом поразило. На умывальнике лежали: ломтик хлеба и малюсенький кусочек мыла. Это был не офицерский туалет и мыло каждый приносил свое, могли, конечно, забыть, но хлеб откуда! ! ?
О НЕЙ КТО-ТО ЗНАЛ! Ада не притронулась к этому богатству. Вдруг западня... На следующую ночь все повторилось. Эх, будь что будет, взяла. В конце концов, немцы люди педантичные. Если б что и заподозрили, то не мыльцем бы выманивали, а овчарками. Через неделю девочка поняла, что доброй феей была уборщица тетя Зина. Толи по маленьким мокрым следам, то ли еще как, но тетя Зина догадалась о «привидении». Жизнь у Ады началась царская: целый кусочек хлеба в день иногда даже с кубиком сахара. В одно прекрасное утро в комендатуре перестала звучать немецкая речь. Все шло совсем непривычно. Дом наполнился новыми запахами и звуками. Незнакомые люди говорили только по-русски. Ада целых три дня еще сидела в камине прислушиваясь, пока не решилась выйти к нашим.

 

Был 1943 год.

Четырнадцатилетнюю еврейскую девочку Аду вначале отправили в полтавский детский дом, а в 44-ом во Львовский интернат. В этом городе она и прожила всю свою жизнь. Детей у Ады не было, расплата за подорванное женское здоровье, жизни в камине.
Году в семидесятом, тетя Ада съездила на полтавщину, где и разыскала уборщицу тетю Зину, которая к тому времени уже давно отмотала свою «десятку». Узнала по голосу...

[Podvodnik 5372]

Эпизод 57
- Олег, притащи каталку. Этого парня придётся тут оставить, в стационаре.
- Вообще-то я Валерий. И не знаю, где каталка. И что это такое — тоже. Я охранник, а не санитар.
Врач устало посмотрел на молодого мужчину и слегка улыбнулся.
- Новенький?
- Нет. Меня парни пригласили на пробу, — охранник чуть склонил голову к плечу и посмотрел в лицо собеседника, — я сейчас в отпуске, вот... Решил попробовать у вас поработать.
- Нравится?
- Не знаю. Добираться далеко и делать совсем нечего — не люблю я так...
Врач, сидевший на стуле возле откинувшегося в кресле и пускающего слюни пациента, совсем молодого паренька, задумчиво покрутил головой из стороны в сторону, словно бы не веря услышанному. Смотрел доктор куда-то в угол кабинета. Валера ждал и не уходил — вроде как вызвали, вроде как что-то поручили.
- Каталка, — сказал врач, — это такая тележка в виде кровати, чтоб больных возить. Найди и притащи сюда. Остальное потом объясню, хорошо?
- Хорошо, — отозвался Валера, — а где её искать?
Не нравился ему этот врач. Сидит, понимаешь, пацана за руку держит, будто тот удрать собирается. Сам не может свою каталку найти, что ли? А если пацана покараулить надо — так для этого как раз и охранник есть!
- Олег, не тормози, — врач принялся отрывать руку от пациента, но та то ли прилипла, то ли как, — нет у нас тут деления на санитаров и не санитаров. Больным надо помогать, понимаешь? И как бы ни было твоё имя — на работе ты будешь отзываться на Олега. Иди и возвращайся с каталкой. Живо!
Валера скрипнул зубами и вышел из кабинета в холл — просторное помещение со стеклянными стенами. Этакий парник в три этажа. Там он покрутил головой, осматриваясь, и увидел прехорошенькую медичку в белом халате — она-то должна знать, где тут что находится!
- Э-э-э... Дамочка! Где тут у вас каталку найти?
Та оглянулась на ходу, слегка притормозила и внимательно посмотрела прищурившись.
- Глухарь, что ли? Бывает... Вон, — она указала в сторону пальчиком, — под лестницей, видишь? Кроватки на колёсиках стоят в рядок. Это и есть каталки. Потом на место поставь, чтоб не искать по всей клинике... Справишься?
Валера недовольно сморщился — она что, за дурака его принимает, что ли? Ох и народ тут... Не нравится ему эта клиника! Надо доработать смену и не приходить больше, что бы там парни ни рассказывали про график и прочее... Он взял крайнюю каталку и пошёл с ней в кабинет врача. Открыл дверь, втянул её за собой и вопросительно посмотрел на седого мужика, что так и сидел на стуле с усталым видом.
- Вот. Дальше чё?
Врач посмотрел на Валеру и мотнул головой в сторону пациента.
- Клади его. Лицом кверху. Потом вот в эту дверь и... Есть хочешь? — внезапно спросил тот, взглянув в глаза Валеры.
Есть не очень хотелось, но парни говорили, что кормят тут хорошо... И решил не отказываться.
- Да можно и перекусить — время-то к обеду.
- Тогда клади больного и пойдём. Я покажу стационар и пообедаем. И расскажу тебе кое-чего.
Валера подкатил каталку к креслу и с сомнением посмотрел на паренька, пускавшего пузыри.
- А он это... Не заразный?
- Теперь нет... Бери аккуратненько и клади уже. Олеж, не тяни кота за хвост. Я-то реально голоден!
- Вот... — Валера, сердясь на тупого лечилу, принялся выуживать тело из кресла, — говорю же: Валера я!
Паренёк не был тяжёлым, но тело его, полностью расслабленное, казалось жидким каким-то и перетекало, словно это не человек, а мешок со ртутью. Едва не выронив непослушную ношу, Валера кое-как взгромоздил пациента на каталку и только тут сообразил, что таки уложил его мордой вниз... Стиснув зубы и мысленно матеря врача — мог бы и помочь, зараза! — принялся переворачивать больного. Это оказалось неожиданно сложно и Валере пришлось немало попотеть, пока всё наконец-то получилось как следует! Врач со стула молча наблюдал за ним и лишь периодически покручивал своей коротко остриженной головой... Сучара, подумалось Валере, здоровенный кабан, а хоть бы пальцем пошевелил — видит же, скотина, что человек мучается и нихрена! Даже попку от стула не оторвал, падла! И каталки эти их прелестные — какой идиот их такие сделал?! А в палате сейчас ещё пацана и на койку перекладывать — тоже поди, в одно рыло придётся! Не... Нахер такую работу! Хоть и сутки в неделю, но ну его в попку — с микраша пока доберёшься, потом на катере ещё. Да сутки тут безвылазно, да ещё всякую дохлятину тягать... Тут заразу какую подхватить — как не надо, дорогой, делать! Не-не-не, в попку такую работу — смену доработать и досвидос!
- Иди за мной, Олег, — лечила оторвал зад от стула и пошатнулся, — покажу стационар. И столовку...
- Валера я! Док, неужели так трудно запомнить?
Врач даже не обернулся и просто буркнул через плечо:
- Шевели обувью, Олежа.
И вышел через боковую дверь.
***
В столовой почти никого не было — в углу сидела мамаша с двумя сопляками и все трое стремительно мели с тарелок. Только вилки звякали. В центре, одна за столиком — тощая девчонка-подросток. Страшненькая, плоская... И в белом халате. Она подняла голову от тарелки, посмотрела на врача и кивнула.
- Док, мне б руки помыть, — Валера не мог отделаться от неприятного ощущения, ему казалось, что он весь просто вымазан микробами и бактериями. Или вирусами — кто их там разберёт!
- Вон рукомойник, — врач указал в угол у двери и уселся за ближайший стол, едва не сломав своей тушей пластиковый стул. Пока Валера умывался и сушился под феном, мелкая медичка натаскала врачу хавчика, который тот тут же принялся методично уничтожать.
- Э-э-э... Док. А тут как?.. Еду приносят или чё делать?
- Вон окошко, — врач показал вилкой в стену, — там попроси. Особых разносолов нет, но... Рыбу любишь? Судак есть свежий, окунь крупный на сковороде. Спроси, может и стерлядь осталась или осетринка...Только скажи, что ты Олег.
Валера вернулся от оконца с разносом: дымящийся борщ с куском мяса и горкой сметаны, зелёный салат с сыром, овощное рагу и кусок осетрины... И здоровенная кружка отличного чая! Из самовара! На шишках — ей-ей! Тётка на кухне как раз в трубу накидывала! А самовар настоящий, блестит, как золото! Охранник пристроился напротив врача и принялся за еду: хоть и не был особо голоден, но меню вызвало аппетит своей неожиданной щедростью. Хоть и предупреждали ребята, но вот такого... Такого Валера никак не ожидал.
Когда дело дошло до чая, Валера поднял наконец взгляд на сотрапезника. Врач задумчиво глядел в пустые тарелки и слегка хмурился... Подошла мелкая и с укоризной посмотрела на него. Тот приподнял правую бровь и цыкнул зубом. Девчуля фыркнула и ушла, но вскоре вернулась с огромной миской сухариков и тремя литровыми кружками чёрного пива — аромат напитка охранник почувствовал сразу. Врач с укором посмотрел на девчонку, но та показала ему язык... Валера никак не мог понять — а какого хрена они тут все молчат-то? Кривляются, рожи друг другу корчат... Ну с девки чего взять — соплячка она и есть соплячка. А лекарь-то чего?..
Пока девчонка сгружала на разнос пустые тарелки, док просунул ей под подол руку и, похоже, крепко ущипнул за мякоть. Та вздрогнула, выпучила глаза и с укором произнесла:
- Папа!..
- Брысь, — беззлобно сказал врач и принялся за первую кружку, — Олег, сухари можешь таскать, а портер не надо. Тебе сегодня ещё работать.
Валера взял один сухарик, разгрыз его и снова потянулся к миске.
- Доктор, так почему Олег? Чем моё имя-то не нравится?
- Нормальное имя. Просто вас тут много и запоминать всех я не собираюсь. И ещё вот что... Про вампиров всяких, про Франкенштейна... Слышал такое?
- И чё?
- Я толком не помню... Короче, там почти всегда есть такой помощник — Игорь... Понимаешь, про что я?
- Ну... И чё?
- Так вот... В данном случае Олег не имя. Это должность. Я бы вас всех Игорями звал, но вот решил, что Олеги лучше. Поэтому тебя тут все и всегда будут окликать не по твоему имени, а именно Олег. И, поскольку это твоя должность — будь добр, откликайся. Договорились?
- Понятно... Это, доктор... Похоже, не буду я тут у вас работать. Чё-то как-то не очень мне тут.
- Неволить не буду. Смену доработаешь?
- Конечно! Что ж я? Пришёл на смену — смену и отработаю...
- Вот и славно. А завтра утром вернёмся к этому разговору, хорошо?
- Ага. А можно спрошу?
- Да.
- Почему все молчат? Разговаривать не пробовали? Оно у нормальных людей так заведено. Про нормальных людей... Слышали?
Доктор ухмыльнулся, приложился к кружке и, напившись, склонил голову чуть набок, глядя Валере куда-то в область живота. Потом поднял глаза и спросил:
- Тебя мама в детстве не роняла случайно?
Кровь прилила к лицу Валеры, но он сдержался и лишь с нажимом произнёс:
- Нет. А что?
- У тебя с пси проблемы. Я-то тебя слышу, а ты меня — нет.
- Как это? — Валера слегка опешил. — Мысли читаете, что ли?
- Типа того... Не суть. Иногда младенческие травмы приводят к такому эффекту — односторонняя пси-контактность. Редкая фигня и неприятная для пациента. Согласись — устал же удивляться за сегодня уже?
Охранник засыпал в рот жменьку сухариков и принялся грызть, неопределённо дёрнув в ответ плечами — типа всё равно. Прожевав, всё-таки спросил:
- А это как? Лечится? Не то чтоб сильно надо, просто — интересно...
- Да. А теперь — бегом за мной!
***
Вертолёт завис над двором в соседнем Городишке и врач, сидящий за штурвалом, задумчиво уставился куда-то за горизонт. Валера смотрел вниз и прикидывал — как он собирается садить машину? Там и провода, и автомобили, и кусты всякие... Думать о том, зачем с такой спешкой рванули с Острова не было нужды: понятно, что вызвали к больному. Но... Как?! Ни телефона, ничего же не было! Вот только сидели, разговаривали и — на! — вскочили, помчались. Теперь вот зависли тут...
Вертолёт, качнувшись, снизился и приблизился к одному из домов; затем нырнул мордой вниз и рванулся чуть вперёд. Почти тут же задрал нос и жёстко грохнулся полозьями на землю, угодив при этом одной опорой в песочницу. Врач выключил мотор и, крикнув: «Пошли!», — побежал к подъезду пятиэтажки. Валера открыл свою дверь и кинулся следом, на ходу соображая — а не обворуют ли незапертую машину, пока они бегают? В подъезде их встретил взволнованный мужчина, что-то беспомощно пытающийся объяснить. Врач на бегу шлёпнул его по щеке и побежал вверх по лестнице, Валера рванул следом. На четвёртом этаже они вломились в квартиру, где на диване истекала кровью беременная женщина. Врач приложил руку к её лицу и замер. Валера в растерянности встал рядом и пару раз глубоко вдохнул и выдохнул, переводя дыхание. Он посмотрел на женщину, на врача, оглянулся на шум — вошёл встречавший их мужчина. Муж, судя по всему... Взгляд его непроизвольно вернулся к промежности женщины, где из-под трусиков толчками вытекала кровь.
- Олег, берите её вместе с пледом и тащите в вертолёт.
Врач отнял руку и пошёл из квартиры прочь. Валера переглянулся с совершенно спокойным мужчиной и подрагивающими руками ухватил плед за углы со стороны головы женщины.
- Ну какого хера стоишь?! Хватай и потащили!
- А?.. Да, сейчас... Сейчас.
Мужчина неловко ухватил в кулаки уголки пледа, они напряглись и подняли беременную.
Уже в небе над Морем Валера внимательнее присмотрелся к женщине — признаков жизни та не подавала, но кровотечение прекратилось. Он надел наушники с микрофоном и похлопал по плечу врача, жестами показывая, что нужно переговорить. Врач усмехнулся и в наушниках послышался густой бас, совсем непохожий на его голос:
- Что, Олежа?
- Это, док... Походу, крякнула бабёнка.
- Нет. Я её остановил. В клинике запущу.
- Как?!
- Каком кверху, Олег. Не выруби я её — точно померла бы. И всю вертушку кровью угваздала. А так... Нормально, короче, не переживай.
- Док... А как вы это... Без микрофона?..
- Олег, не придуривайся, а? Это ты пси не ловишь, а с наушниками-то я могу связь установить. Проблема, что ли?..
- Так это... Радио же! Какое тут пси?!
- Не радио. Провода. Они куда подключены?
- К этой... Ну типа телефона, наверное?
- Типа, типа. А с этой «типой» я как раз радиоволнами и общаюсь. Это несложно, Олег!
Врач поднял левую ладонь, растопырил пальцы и между средним и безымянным проскочила искра. Затем между средним и указательным... Валера снял наушники и отодвинулся от пилота как можно дальше — врач начинал пугать его.
На Острове их ждал ещё один Олег с каталкой и давешняя малявка из столовой. Врач ещё в небе отключил мотор и посадил вертолёт в режиме авторотации, чтоб не шуметь и не поднимать песок. Валера выпрыгнул первым, помог Олегу переложить женщину на каталку и покатил её в клинику. Малая переглянулась с врачом и поспешила следом. Врач кивнул Олегу и погладил вертолёт по стеклу, словно тот был живой... И пошёл в столовую.
***
Ночь. В клинике полная тишина. Валера сидит в холле и смотрит новости на огромном экране, вставив в ухо одноразовый наушник. Второй, незнакомый охранник, вошёл в холл с улицы и, оглядев пространство, подошёл и сел рядом. Вынул из кармана наушник, покрутил в пальцах и сунул обратно. Валера повернулся к нему и тоже вынул приборчик.
- Слышь, брат, ты тут давно работаешь?
- Да. Я ещё строил клинику.
- А это... Тебя звать как?
- Олег.
- Не. Имя у тебя как?
- Олег! Я Олег по имени Олег — просто совпало так.
- А я Валера. Олега, а почему док всех Олегами решил называть, не знаешь? Чё не Васями?
- Не знаю... А ты, Валер, привыкай. Если будешь тут работать — привыкай. Не решил ещё? В смысле — останешься или нет. Доктор сейчас набирает охрану, будет по пятнадцать человек в смену... Остров чистить, порядок в клинике поддерживать, пациентов нянькать... Не по двое, как сейчас, а толпа целая. Тут вон спортзал офигенный делают — можно качать мяско задарма. Кормёжка вон опять же — я так в жизни не кушал, как тут... Кстати, тебе говорили парни — тут в подвале оружейка. Стволы самые современные, в армии такие ещё редкость.
Валера слушал и его разбирала досада: работёнка-то реально обещала быть интересной. И на вертолёте вон покатался даже — а где простому человеку такое выпадет? Оружие... Спортзал! Хрен с ним, что добираться долго, раз в неделю можно и напрячься. Зато вон сколько всяких ништяков, взять хоть осетрину в столовой... Да из его родни никто и ни разу в жизни той осетрины в глаза не видел!
- Слышь, Олега... не возьмут меня, походу. Док сказал — у меня что-то в башке сломано. Я пси не слышу. Ты слышишь?
- Слышу.
- А как оно работает, а? Они, вон, глядят друг на дружку и кивают. А ты как?
- Валер, тут смотреть не надо, тут по-другому. Дай мне свой наушник!
Олег заткнул себе уши и вдобавок придавил приборчики пальцами. Повернулся и сказал:
- Вот я тебя сейчас слышать не могу. Согласен?
- Согласен.
- А ты ещё и не говори! Просто думай, что мне сказать хочешь.
- Как? Э-э-э... Чё думать-то?
- Спроси про что-нибудь. Но не вслух, а про себя.
- Ладно... Что тут за врачиха такая, красотка?
Олег расплылся в улыбке и даже слегка хохотнул.
- Света? Она врач! Она у доктора нашего на обучении. Давай, ещё спрашивай.
- А малявка в халате, она кто? Дочка дока? Или тоже врач?
- Это Женя. Она и то, и другое. Дочка и врач. Кстати, она, говорят, совсем не молодая, я слышал, что ей лет немало. Да и за то время, что я сам её знаю — она не изменилась вообще.
- Олег, послушай... А как ты научился понимать, что я думаю? Ты все мои мысли читаешь?
- Нет. Только то, что ты в мою сторону думаешь. — Олег вынул наушники и кинул их в урну, стоящую метрах в десяти от него. И попал. — Валера, попроси дока вылечить тебя. Он просто подержит тебя за руку и скажет, чего надо есть, пить там... Не лекарства! Там... Ну скажет как тренироваться... Я ж сюда попал тоже полено-поленом. Пару лет назад на рыбалку зимой пошли с батей, а тут, на Острове — стройка ещё была... Короче, папаня ужрался и обморозился, идти не мог. Я его на санках на Остров и поволок — отогреться там, «скорую» вызвать. Туда ж дорога по льду сделана была. Док папаню за палец подержал и домой выгнал, а мне предложил на стройке поработать... Я сперва подумал — а на фига оно мне? А потом... Батя-то на своих двоих домой ушёл! То стоять-то не мог, а тут встал и пошёл! Ну я и остался... Док меня тоже подержал за руку и я с тех пор тут так и работаю... Мне нравится!
Валера в задумчивости потёр щёку пальцами... Чёрт! Ох, непростая тут больничка, ох непростая!
- Олег, а как мне доктора попросить, чтоб полечил? Тут вон больных сегодня два раза на корабле привозили! Да на вертушке ещё в Городишко летали — баба там беременная чё-то... Ну ты ж видел! Кстати, надо глянуть — как она там. Живая хоть? — Валера встал со скамейки и направился к центральному проходу, ведущему вглубь здания. Обернулся и посмотрел на Олега. — Ты за меня там впрягись, если чё?
Олег кинул, а Валера пошёл к палатам. Сначала заглянул к пацану, которого таскал до обеда — тот мирно спал. Потом зашёл к беременной. Женщина не спала — читала что-то с киберкнижки. Она глянула на вошедшего и поманила пальчиком, добродушно улыбаясь. Валера подошёл.
- Олег, спасибо тебе! Наклонись — хоть в щёчку чмокну!
Он наклонился, женщина звонко и явно от души поцеловала его и даже слегка ущипнула за подбородок.
- Ещё раз — спасибо, Олежек!
- Кхм... Валера я... — он разогнулся и пошёл прочь. Вышел из палаты и двинулся в столовку — чаю попить. В конце второй кружки вдруг вспомнил: док обещал с ним утром поговорить! Вот оно! Надо обязательно сказать, что остаётся, что работа эта очень хорошая — людям помогать! Чтоб лечил — пока не просить, неудобно, а там, глядишь, сам полечит — говорил же, что эта пси-фигня лечится...
***
Катер Рыбнадзора подошёл со стороны Города ещё до того, как утренний ПТ с больными и сменой Олегов отчалил с пристани Городка. Олег позвал Валеру и оба рванули к причалу Острова, переговариваясь на бегу:
- Олеж, чё там за траблы?
- Менты какого-то ушлёпка на экспертизу привезли. У них с доктором уговор — если надо срочно, он их клиентов проверяет на вшивость.
К их прибытию менты и рыбнадзоровец уже выволокли на помост мужика и держали, прижав мордой к доскам. Тот немного дёргался и матерился, но не особо-то и старательно. Быстро переговорив, охранники и двое полицейских поволокли закованного в наручники мужика в клинику, где их встретила Света. Она жестом попросила переместить гостя в третий кабинет, а уже там — усадить в кресло для пациентов. Рта она при этом не раскрывала, просто показывала пальцем. Валера обратил внимание, что Олег при этом кивает и догадался, что врач с ним пси-беседует... Его разобрала досада: надо же! Олег вон может, а он — нет... И на бегу, опять же — пси-то проще общаться, чтоб дыхалку не сбивать. И чтоб менты не подслушивали — тоже удобно...
Меж тем Света взяла клиента за руку, но тот принялся вырываться и орать матом. Полицейский зашёл за кресло, дубинкой прижал его за горло к спинке и мужик затих. Врачиха снова взяла его за руку, но тот забился, не позволяя себя касаться, вырвал скованные наручниками руки и чуть не ударил Свету. Полицейский сильнее придавил его за горло, а второй без затей шарахнул своей дубинкой по рукам — сперва по правой, потом по левой.
- С-с-девушки-твари-каз-з-злы... — прохрипел задержанный и закатил глаза... Олег, глядя на всю эту клоунаду, чуть отстранил Свету, взял у мента дубинку и присел у ног клиента. Прикинул так и этак... и рывком сдёрнул с сидящего треники вместе с трусами, спутав ему лодыжки. Резко задрал его ноги повыше, поплевал на кончик резиновой палки и прижал его к анусу задержанного...
- А сейчас кое-то подружкой ментовской палки станет, если не прекратит хернёй страдать!
Света прикрыла лицо рукой и захихикала, а мужичок в кресле замер и вытаращил испуганные глаза: слава опущенного резиновой дубинкой его как-то совсем не устраивала... Врачиха третий раз взяла его за руку и замерла. В кабинете повисла тишина, лишь через открытую дверь доносился отдалённый рокот мотора ПТ, подходящего к причалу. Света покраснела, резко отдёрнула руку и повернулась к старшему полицейскому.
- Он не притворяется. Он реально психически нездоров. Его... Полечить его надо. Иначе суд не позволит наказывать. А наказать его надо! Причём чем строже, тем лучше.
- Эм-нэ... Хорошо. Вам для него охрану оставить? Нет? Тогда пройдёмте, оформим передачу из-под конвоя на излечение в вашей клинике... Так?
- Да... так. Олежки, в подвал его пока и прицепите там... Чтоб не сбежал. Потом тут всё дустом засыпьте — после этой пакости тут хлорка не поможет... Пойдёмте, капитан!
***
Света с врачом стояли в холле и смотрели на входящих пациентов, что прибыли на ПТ. Те с любопытством осматривались и рассаживались по скамьям... Олеги вчетвером занимались с ними: раздавали наушники, устраивали на каталки тех, кто не мог сидеть, находили и подсаживали поближе к кабинетам беременных. Женя уже завела в четвёртый кабинет мамашу с подростком на инвалидном кресле и приступила к работе. А врачи молча разговаривали...
- Дайвер, я не буду лечить эту тварь. Надо убить его при попытке к бегству — такое чудовище не должно жить на свете!
- Это ты так решила?
- Да!
- А кто дал тебе такое право — распоряжаться чужими жизнями?
- Он... Он сам себя лишил права на жизнь, Дайвер! Этот урод... Он же нелюдь, хуже животного!
- И?
- Не буду я его лечить! И ты не смей! И Жэке запрети!
- Сама его будешь убивать? Я — не буду... И Женя не станет. Сама убьёшь?
- Нет.
- А кто? Олега попросишь? Олег! А, этот глухой... Валера, подойди, пожалуйста.
Охранник подошёл и вопросительно посмотрел на врача.
- Ты чего не едешь домой? Смена кончилась же.
- Это... Доктор, я останусь. Тут это... Какого-то урода привезли... И народу вон много... Я помогу тут. И вообще... Вы меня на работу зачислите! Я у вас буду работать!
- Хорошо, Олеж, договорились. Тут Света тебя попросить о чём-то хочет.
Валера повернулся к врачихе и вопросительно посмотрел ей в лицо. Та замялась, смутилась... Потом отрицательно мотнула головой.
- Нет, ничего... Подожди! Олег... Утром того чёрта, что вы в подвал увели... Вот смотри: он не просто убийца. Он ещё и педофил. И ненормальный...
- Так Свет, нормальный-то бы такого не творил! Это ж как бог свят!
- Ну да. Вот с одной стороны — надо убить гада, не должно такое на свете существовать, верно?
- Верно!
- С другой стороны — он не подлежит ни суду, ни наказанию, поскольку больной. На всю голову больной. Так?
- Так, — согласился Валера.
- И как нам с ним быть? Лечить? Тогда его осудят и на пожизненный, чтоб на налоги с родителей убитых им детей он жил и ничего не делал до конца жизни? Или мы его не вылечим и на те же налоги его в психушке держать будут, опять же — пока не сдохнет? Или... Самим его тут... При попытке к бегству?
Валера усмехнулся и покрутил головой.
- Не-е-е! Так не канает! Мы-т не убийцы же, Свет! Я вот точно такого делать не стану... Но вот что с ним делать, с упырём с этим... — Валера прищурил один глаз, а вторым прицелился в пространство. — Вы б вот его подлечили, да нам в Олеги отдали. А мы б его уж и воспитали б... По-своему, по-мужски. С Острова он сбечь не сможет, а тут мы ему устроим весёлую жизнь! А если он от того воспитания немножко нечаянно помрёт или покалечится — ну тут как бог распорядится... А если исправится — так пользу приносить будет наравне со всеми. А ментам скажете: мол, на лечении, в клинике... А памперсы на больных менять — мы его научим поди.
Врачи переглянулись и улыбнулись друг другу. Света пошла в третий кабинет и Валера невольно проводил её взглядом: уж больно хороша. Талия тоненькая, попочка кругленькая, ножки длинненькие — загляденье!
- Олег, пойдём-ка в первый. Я тебе тугоухость твою в пси-спектре уберу, да с остальным там посмотрим... Да надо за работу браться — вон двое тяжёлых ждут на каталках. Идёшь?
- Иду, доктор!

 

 

Это эпизод из романа "Знакомьтесь - Всемогущий"

Изменено 13 апреля 2016 пользователем Podvodnik

[Podvodnik 5372]

Всего одна ошибка в номере телефона

via inet

— А…алло, это телефон доверия?
— Слушаю вас.
— Я… понимаете, я хочу покончить жизнь самоубийством.
— От вас жена ушла?
— Как вы догадались?
— Ну вы же не первый сюда звоните.
— Д-да… да, конечно, вы правы… То есть, на самом деле, она давно ушла, четыре года уже…
— И что ж вы только сейчас надумали?
— Вы понимаете, сегодня мой день рожденья… Ну то есть был, то есть вчера – сейчас ведь уже заполночь…
— Без четверти два, если быть точным.
— Да… И вот сегодня, то есть вчера, мне исполнилось сорок лет…
— Поздравляю.
— Не с чем тут поздравлять… Я весь вечер просто просидел на кухне. У меня и гостей-то не было…
— Не звали, или не пришли?
— Да некого мне звать! Жена ушла, нового никого с тех пор… как-то не сложилось… друзей в общем-то тоже нет… с работы, что ли, кого? Как будто мне там эти рожи не опостылели… никто там, кстати, даже и не вспомнил, что у меня юбилей…
— Стало быть, с карьерой у вас тоже не сложилось.
— Да какая там карьера! Сижу там каждый день, как проклятый, с девяти до шести, а меня до сих пор воспринимают, как мальчика на побегушках! Илья, сделай то, Илья, сбегай туда… поксерь эти бумаги и отнеси Петру Егорычу… У Петра Егорыча, между прочим, для этого секретарша есть! Дура двадцатилетняя с наштукатуренной мордой… Мой начальник на четыре года моложе меня и говорит мне “ты”, а я ему – на “вы” и по отчеству…
— Ну хорошо. А что вы сделали, чтобы это изменить?
— В смысле, что сделал? Говорю же, работаю там каждый день, как…
— Это я понял. Вы приходите на работу, которую терпеть не можете – поправьте меня, если я ошибаюсь…
— Ненавижу!
— Ну еще бы. Приходите и тупо отсиживаете от сих и до сих, мечтая, чтобы день поскорее закончился. Никакой инициативы, естественно, не проявляете, планами и перспективами не интересуетесь, любое поручение воспринимаете, как наказание, а не как повод проявить себя – не говоря уже о том, чтобы выйти на начальство с собственными идеями. Творческий подход вам чужд. Так чего ж вы хотите? По-моему, отношение к вам как к работнику – вполне адекватное.
— Просто мне не повезло с работой.
— Так за чем же дело стало? На свете тысячи профессий. И миллионы рабочих мест.
— Да, но… в сорок лет как-то поздно начинать все сначала.
— Что же мешало вам подумать об этом раньше?
— Ну, я не знаю… привык как-то… надеялся, что-то еще изменится…
— Надеялись, но ничего не предпринимали. Ясно. Жена вас только поэтому бросила, или и другие причины были?
— Ну, поэтому тоже… Чего ты, говорит, добился, работаешь за гроши, повышения и то попросить не можешь… другие каждый год в тропиках отдыхают, а у нас даже дачи в Подмосковье нет… машина – старый “жигуль”, да и тот ты разбить умудрился…
— Разбили?
— Ну джип передо мной встал как вкопанный, а я что сделаю? Так и влетел ему в зад… а гаишникам что, кто сзади, тот и виновник… еле расплатился… А “жигуль” так и ржавеет битый под окнами, и не продашь его, и починить не на что, не говоря о том, чтоб новый купить…
— Четыре года?
— Почти пять уже…
— И за это время вы не только не смогли скопить денег на новую машину, но и не пытались найти более денежную работу? Да и за все предыдущие годы тоже…
— Ну, вы же знаете, в какой стране мы живем!
— Знаю. Некоторые жители этой страны к сорока годам стали миллиардерами.
— Ага, а скольких при этом убили?
— Среди кандидатов в миллиардеры или среди людей, способных заработать хотя бы на “Форд”, извиняюсь, “Фокус”?
— Ну нету у меня способностей к бизнесу… не всем дано.
— Понятно. Значит, работать под чужим началом вы не умеете, начать свое собственное дело не можете. Ну а что вам дано, в таком случае?
— В смысле?
— В прямом. Хоть какие-то таланты у вас имеются? Пусть даже коммерчески невостребованные.
— Н-ну… я не знаю…
— Может, вы стихи пишете?
— В институте писал, потом забросил…
— Прочтите что-нибудь.
— Ну, я уже не помню… ну… вот, например:
Когда гуляли с тобой
Мы под полной луной,
И полночная звезда
Глядела с неба на тебя…
— Ясно. Достаточно. Ну, про музыку и живопись я уже и не спрашиваю… Это вы будущей жене такое писали?
— Н-нет… была другая девушка, одногруппница… я, по правде сказать, тогда так и не решился с ней объясниться…
— Ясно. И ни под какой звездой вы с ней тоже не гуляли. А с будущей женой вас, очевидно, мама познакомила?
— А вот и нет! Ну то есть не совсем… тетя.
— Итак, жена бросила вас потому, что вы – тряпка и размазня без каких-либо заметных способностей, будь то в возвышенных или в практических областях. Это все, или есть еще причины? Лысина, дурной запах изо рта или от ног?
— Откуда вы…
— Опыт, Илья, опыт. Знаете, сколько таких историй я уже выслушал? Ну давайте, договаривайте уж до конца. Раз позвонили, то нечего скрытничать. Вы импотент, не так ли?
— Нет! Ну то есть не совсем… ЭТО-то я могу, а вот детей у нас никак не получалось… Доктор жене сказал – с ее стороны все в порядке…
— А вам что сказал доктор? Вы обследовались?
— Вы понимаете, я с детства ужасно боюсь ходить по врачам…
— Понимаю. Знаете, в чем ваша главная проблема, Илья?
— В чем?
— В том, что вы лузер. Классический и безнадежный.
— Кто?
— Господи, вы и английского не знаете? Loser. На русский это слово обычно переводят как “неудачник”, но это в корне неверный перевод, демонстрирующий, кстати, всю разницу между западным и российским менталитетом. “Лузер” происходит от глагола to lose – “проигрывать”. Проигравший всегда знает, что сам виноват в своем проигрыше, и окружающие это знают, и относятся соответствующе. И поэтому, кстати, западный проигравший сохраняет шанс добиться выигрыша в будущем. Но у русских не так. “Неудачник” происходит от слова “удача”. Русские во всем винят слепой случай, рок, фатум, обстоятельства, ближних, дальних, работу, природу, весь мир – но только не самих себя! И вместо того, чтобы пытаться что-то реально исправить, они будут умиляться собственной непутевостью, жрать водку и читать Достоевского!
— Я не пью водку! Ну чуть-чуть разве что… когда на работе что-нибудь отмечают и всем наливают…
— Но уж Достоевского-то любите.
— Да, люблю!
— Ну еще бы. Ведь он писал о таких, как вы. И к тому же так приятно ощущать себя интеллигентным человеком, не имея за душой никаких реальных достижений. Только видите ли в чем дело, Илья. В XIX веке вы были нужны хотя бы Достоевскому. Сейчас -– вообще никому. Абсолютно. Вы – нуль. Ничтожество. Пустое место.
— И… это говорите мне вы? Сотрудник телефона доверия? Я думал…
— Вы думали, что вас тут будут утешать и отговаривать? Вы позвонили, чтобы услышать сладкую ложь вместо правды? Странные у вас представления о доверии… Собственно, вы и врачей боитесь по той же причине. И, что самое интересное, я ведь не сказал вам ничего нового. Вы же позвонили потому, что сами поняли свою никчемность по всем статьям. Точнее, поняли вы это давно, ну а признали только тогда, когда вам стукнул сороковник. Вот, кстати, еще одна классическая глупая пошлость у таких, как вы – привязывать оценки своей жизни к круглым датам. Да какое значения имеют эти цифры, круглые лишь потому, что у нас на руках по десять пальцев? Если человек ничего из себя не представляет в возрасте тридцать девять лет одиннадцать месяцев двадцать дней – неужели надо ждать еще десять дней, чтобы признать его жизнь провальной? Неужели за эти дни что-то изменится? Вы ведь сами сказали – вам уже поздно пытаться начать жизнь заново. Не могу с этим не согласиться.
— И что же по-вашему… мне и в самом деле стоит… ну…
— Вы с этого и начали разговор, не так ли? Впрочем, нет, не так. У вас кишка тонка даже на это. Настоящие самоубийцы никому не звонят посреди ночи, даже записки редко оставляют – они просто идут и делают свое дело. А истеричные психопаты и ничтожества, неспособные обратить на себя внимание ничем иным, поднимают шум на всю округу: “Ах, смотрите, смотрите, мне плохо! Ах, жалейте, утешайте меня, не то я с собой что-то сделаю!” Только ничего вы не сделаете. Поговорив со мной, вы уляжетесь в свою одинокую постельку и до утра будете жалеть себя, а утром с больной головой опять потащитесь в ненавистный офис, чтобы делать там работу за директорскую секретаршу, которую вы ненавидите и считаете дешевой шлюхой потому, что она никогда не даст такому, как вы. Описать вам дальнейшие перспективы, Илья? Впереди у вас – ничего, кроме одинокой старости. Без семьи, без друзей, без любимого дела. Без денег, что весьма немаловажно. И без приличного здоровья, учитывая ваше отношение к медицине и отсутствие силы воли, необходимой для поддержания себя в форме. И вы все это понимаете не хуже меня. Но, тем не менее, не сделаете то единственное разумное, что еще можете сделать. Потому что вы трус.
— А вот и сделаю! Сделаю, черт бы вас побрал! И моя смерть будет на вашей совести!
— Ну разумеется, пенять на зеркало – как это умно и оригинально…
— Я уже влез на стул! Послушайте… я понял, это такая шоковая психотерапия, да? Сейчас вы скажете, что на самом деле не все так плохо? Только говорите скорее, потому что я и в самом деле стою на стуле с петлей на шее…
— Никакой психотерапии. Терапия в вашем случае бессильна. Советую проверить прочность веревки. Будет очень обидно упасть и сломать себе копчик.
— Я сделаю это! На самом деле сделаю! Считаю до трех! Раз… Ну? Два-а-а… А, будь оно все проклято! Три!
Шум падающего стула и почти сразу за ним – короткий стук ударившейся об пол трубки. Я знаю, это не инсценировка. Я плавно опускаю трубку на рычаг.
Ну да, номер моего телефона всего одной цифрой отличается от телефона доверия. И я чертовски не люблю, когда меня будят звонками по ночам.

[МВВ 544]

У меня в институте был преподаватель Гургеныч. Старый кинооператор, который снял много хороших советских фильмов и просто классный дядька.
Как-то он принес нам на лекцию маленькую кино бобинку на полминуты всего.
Это, говорит, самое смешное, что вы увидите в жизни (и ведь не соврал), зарядил киноаппарат и толкнул предисловие:
- Я в середине 60-ых снимал в Польше кино: война, немцы, партизаны. На Краковской площади снимали эпизод как немцы сбили наш самолет, летчик
прыгнул с парашютом, а немцы с собаками его берут в плен.
Дубль-1: каскадер прыгнул, приземлился. арестовали.
Режиссер: - как то не то... он плавненько спустился, как диверсант,зрителю его не будет жалко...
Гургеныч: - А что же вы хотите?
Режиссер - Давайте хоть ветра подождем.
Поляк переводчик: - Проше пана, мы конечно можем подождать, но так для справки, последний раз на этом месте ветер был четыреста лет назад, когда построили эту площадь, она же квадратная и вокруг дома.
Режиссер: - Тогда перерыв до завтра. Ветер я организую.
Режиссер позвонил в Москву, оттуда в штаб нашей армии в Польше и к утру на площадь въехала зачехленная штуковина, а при ней майор с солдатом.
Режиссер: - Ну давай майор, снимай брезент и покажи как дует твой вентилятор.
Майор: -Товарищ режиссер, эта машина секретная, так что я расчехлю ее в последний момент перед съемкой.
Режиссер: -А какую струю может выдать твоя каракатица?
Майор: - Всего 10 градаций: от первой самой слабой до десятой, но вам больше первой не потребуется.
Режиссер: - Майор! генерал мне сказал, что ты поступаешь в мое распоряжение, и все мои слова, для тебя приказы! Не нужно мне давать советов!
Майор: - Виноват, товарищ режиссер.
Режиссер: - Пойми, мне нужен ветер не на десятку, а на десятку с плюсом, выжми из своей колымаги все соки. Чтоб это был не просто ветер, а драматический ветер.
Майор сказал "Есть!" и пошел готовить машину.
Гургеныч закончил вступление, погасил свет и сказал, а вот теперь вы увидите дубль 2...
Летчик выпрыгнул с парашютом и так же как в первом дубле не спеша спускается на площадь. Вдруг, он как бы увидел немцев... и за два метра от земли, с дикой скоростью улетает сначала вдаль, а потом долетев до
домов, взмывает вверх откуда прилетел. Немцы, как бы подхваченные воздушной волной парашютиста скачут вдаль как надувные по булыжной мостовой вместе с собаками и мотоциклом. На противоположной стороне площади выдавливаются все оконные стекла. Парашютист, слава Богу не
пострадал, он приземлился через пару кварталов, а вот "немцев" чуток покоцало.
Когда режиссер пришел в себя от шока, он спросил майора:
- Что это было?
Майор доложил, что это машина для сдувания радиоактивной пыли с боевой техники в случае ядерного конфликта, и на десятом уровне она сдувает
все, что весит меньше тридцати тон. Если мы вам больше не нужны, разрешите нам убыть в часть..

[Podvodnik 5372]

- Здрасьте-здрасьте, проходите на кухню. Я сейчас. Только ногти досушу...

- Ногти? Какие ногти? - опешила психолог.

Она работает в хосписе. В детском хосписе. Она работает со взрослыми, у которых умирают дети. Это не работа, а наказание. Постоянный контакт со смертельным отчаянием.

Ее клиенты не красят ногти. Не одевают яркое. Не смеются. Не улыбаются. Не празднуют праздники. Не ходят в кино.

Они носят черные платки. Смотрят в одну точку. Отвечают невпопад. Подолгу не открывают дверь.

Они живут в ожидании черного дня и делают черным каждый день ожидания.
Психолог нужен для того, чтобы прогнать из головы таких родителей мысли о смерти. О своей смерти. Потому что когда уйдет ребенок, зачем жить?

Психолог должен объяснить зачем. Помочь придумать новое "зачем". И поселить это новое "зачем" в голову мам и пап, давно и привычно живущих на грани отчаяния.

- Какие ногти? – переспросила психолог. – Вы мама Анечки? Вы Снежанна?

- Я мама, мама. Вот эти ногти, - засмеялась Снеж. Показала красивый маникюр с блестящими, как леденцы пальчиками.

Снеж 30 лет. 2 года назад ее четырехлетней дочке поставили диагноз.

Онкология. 4 стадия. Диагноз, определивший конечность жизненного отрезка её дочери. Два года. Два раза по 365 дней. "Плюс-минус 720 дней", - посчитала Снеж и упала в колодец отчаяния.

В колодце не было дна. Когда Снеж смотрела на дочку, она все время летела вниз, испытывая нечеловеческие перегрузки. Ей даже снилось это падение. Во сне она отчаянно цеплялась за стенки колодца, сдирая пальцы в кровь, ломая ногти, пыталась замедлиться, остановиться. Просыпалась от боли. Болели пальцы. И ногти болели. Желтели. Грибок, наверное. Снеж прятала желтизну под нарядный маникюр.

Конечно, они боролись. Снеж отчаянно карабкалась. Хваталась за любую возможность. Традиционная медицина. Нетрадиционная. В один день после утреннего облучения она могла повезти дочь к деревенскому знахарю. А вдруг? Лучевая терапия и отвары целебных трав. Экстрасенсы. Колдуны. Лучшие диагносты и онкологи.

«А вдруг» закончилось, когда метастазы попали в костный мозг дочки. Снеж поняла: вот теперь - всё. Финальный отрезок пути. Сколько бы там не было дней, они уже без «а вдруг».

Снеж осознала: она больше не сможет ничего изменить. Выбора: жить или умереть – больше нет. Ей, Снежанне, придется это принять. Она мгновенно замерзла.

Подождите, но выбор же есть всегда! Даже у осужденного на смерть человека, которого ведут на расстрел, есть выбор. Выбор – с какой мотивацией туда идти. С остервенением, с обидой, с прощением, с надеждой…

Снеж поняла, что в этом выборе – ее спасение. И согрелась.

Она выбирает жить «как ни в чем не бывало». Она не станет культивировать болезнь и подчинять ей всю жизнь дочери. И свою жизнь тоже. Она не положит на алтарь грядущей смерти больше ни дня из отведенных Господом на жизнь.
Надо ЖИТЬ. А не ЖДАТЬ.

Да, больничная палата и ежедневные инъекции яда в исколотые вены ребенка возможно продлят ее жизнь на несколько дней. Жизнь ли это для пятилетней девочки? Нет. Это мучение.

Анюта все время плакала в больнице и просилась домой. Дома – куклы. Мультики. Смешные журналы. Фрукты. Дома – детство. А в больнице – борьба. Но исход борьбы уже определен, зачем тогда?

Снеж забрала дочку домой. И стала жить-поживать.

- Это она не в себе, - хмуро смотрели на Снежанну другие матери, чьи дети оставались в больничных палатах. – Это она сдалась.

А Снеж в этот момент делала свой осознанный выбор. Она перестала падать в колодец. Остановилась. Подняла голову. И увидела небо. И лучи солнца, дотянувшиеся до нее в колодце.

Снеж крепко сжимала Анюткину ладонь, когда они уходили из больницы.

- Пойдем домой, моя хорошая…

- Мы сюда больше не вернемся? – с надеждой спрашивала девочка.

- Нет, больше не вернемся, - твердо сказала Снеж.

Анюта стала пациенткой хосписа. Ну, то есть жила дома, а там стояла на учёте.
Хоспис – это не про смерть. Хоспис – это про жизнь. Про то, что смерть – это часть жизни. Что умереть – не страшно. Страшно умереть при жизни.

Снеж ценила сотрудников этого заведения. Они всегда были рядом. На расстоянии телефонного звонка. Он всегда готовы были помочь. И они не задавали глупых вопросов. Это важно.

А другие - задавали.

- Как ты? – спрашивали окружающие.

В вопрос зашит глубокий ужас от осознания бескрайности чужой беды и глубокая радость от осознания, что эта беда – не со мной.

- Я – отлично, - честно признавалась Снеж. – Сегодня на карусели поедем. Анютка хочет. Мороженого поедим. По парку пошатаемся.

Люди отводят глаза. Этот текст принадлежит маме здорового ребенка. Его не должна говорить мама смертельно больной девочки.

Люди, ни дня не прожившие в колодце, любят давать экспертные советы о том, как грамотно страдать. У них есть Хрестоматия отчаяния, мокрая от слез.

А у Снеж нет такой хрестоматии. У нее – альбом с белыми листами. Каждый лист – это новый день. Сегодня мы проживем его на полную катушку. С мороженым и каруселями. Раскрасим яркими цветами и детским смехом. А потом настанет ночь, Анютка заснет, а Снеж будет слушать ее дыхание. Дыхание спящей дочери - лучшая симфония любви на свете. Спасибо, Господи, за ещё один яркий день. Завтра нас ждет новый чистый лист. В какие бы цвета его раскрасить?

Где-то на отрезке Анюткиной болезни от Снеж ушел муж. Страшнее, конечно, что при этом от Анютки ушел папа. Уходя, муж говорил Снеж что-то обидное. Что толстая. И старая. И что-то ещё. Избивал словами. Снеж не слушала. Она понимала. Он просто сдается. Он уходит от страха. Он не хочет каждый день видеть угасание дочери. Это портит качество его жизни. Ему приходится виновато улыбаться. Потому что общество осуждает улыбки в такой ситуации.
Впереди ещё год. Муж не хотел выкидывать год своей жизни в трубу страданий. Ведь этот год можно прожить весело, ездить на море, смеяться заливисто, целоваться исступленно. А альтернатива – слезы, уколы, врачи, диагнозы. Муж выбрал первое. Вышел за скобки семьи. И оттуда, из-за кулис, дает ценные советы Снеж.

- Такой активный образ жизни добивает ребенка, - авторитетно заявляет бывший муж, рассматривая в соцсетях фотографии. На них - счастливая мама с хохочущей дочкой. Подписчики не подозревают, что дочка больна. - Ты ей жизнь сокращаешь.

Снеж молчит. А что говорить? Теоретически он прав. Если бы Анютка лежала сейчас, утыканная иголками, через которые в нее закачивали бы химические препараты на основе яда, она бы, вероятно, прожила дольше. Но... Разве это жизнь для пятилетнего ребенка?

Снеж давно не рефлексирует по этому поводу. Просто живет.
Недавно свозила дочку в Парк развлечений. Вот это приключение! Анютка была счастлива. Желтоватые щечки покрывались румянцем. Она целый день проходила в платье Эльзы, она была настоящей, взаправдашней принцессой. Снеж радовалась вместе с дочкой, заряжалась ее восторгом.

Жить, когда у тебя все хорошо - это одна история. А жить, когда у тебя все плохо - совсем другая. Когда у тебя все хорошо, то можно думать о пельменях и новых обоях в гостиную. А когда все плохо, то все мысли перекрыты шлагбаумом осознания, что метастазы уже перешли в костный мозг ребенка.

Снеж прошла этап отрицания. И гнева. И истерик. Она уже там, на другом берегу. Она - в принятии.

Поэтому она живет, как будто все хорошо. Она сломала шлагбаум и прибралась в голове. Она думает о пельменях и обоях в гостиную. Можно взять бежевые такие, с кофейным оттенком. Будет красиво.

- Снежанна, вы думаете о том, как будете жить...потом? – осторожно спрашивает психолог. Она готова к ответу про суицидальные мысли. И знает, что говорить в ответ.

- Потом? Ну, плана у меня нет, но я знаю, что я сделаю сразу после...

- Что?

- Я уеду на море. Буду много плавать. И загорать. И заплывать за буйки.

- На море? Интересно, - психолог рассматривает Снеж с любопытством. Думает о силе этой измученной испытаниями, но несломленной женщины.

Снеж по-своему понимает этот пристальный взгляд. Она трактует его как осуждение. Она к нему привыкла.

- Вы думаете, это стыдно? Все так думают. Мама. Бывший муж. Соседи. Подруги.

- Я так не думаю, Снежанна, честно. Даже наоборот.

- Я смою в море все эти осуждающие взгляды. Все приговоры. Мне тут сказали, что я... как это... "пафосно страдаю"…

Снеж усмехнулась. Захотела курить.

- Снежанна, вы боитесь чего-нибудь? – спрашивает психолог.

- Я? - Снеж задумалась. - Наверно, уже нет. Я боюсь Анюткиной боли. Но есть морфий. А так ничего...

- Анечке хуже.
- Да, я вижу. Не слепая. Но так уже было. Думаю, прорвемся.
- А если нет?
- А если нет, то я не хочу вскрытия. Не хочу, чтобы трогали ее. И платье Эльзы уже готово. Она в нем была счастлива здесь. И будет там.

Психолог собирается уходить. Она здесь не нужна. Она не скажет этой маме ничего нового. Скорее, наоборот. Эта женщина - сама мудрость и принятие. А может это защитная реакция, блокирующая чувства. А может, жажда жизни. Какая разница? Море... Она хочет на море.

От нее не пахнет отчаянием. Пахнет лаком для ногтей. И немножко шоколадом. Они с дочкой ели шоколад.

Из комнаты в руки Снеж выстреливает Анютка.

- Мама, пойдем раскрашивать новыми фломастерами разукрашку!!! - верещит девочка.

- Я иду, Анют. У нас гости, видишь? Поздоровайся. А то не вежливо…

- Здрасьте, - здоровается девочка и убегает в комнату. Если бы не желтоватый цвет лица и не вздувшиеся лимфоузлы - обычный ребенок, заряженный детством.

Снеж выходит на лестничную клетку проводить психолога. А на самом деле - закурить. Очень хочется.

- Вы – удивительная, Снежанна, - говорит психолог на прощание. - Вы большая редкость. Вам не нужен психолог. Вы сама себе психолог. Я даже советовать Вам ничего не буду. Пожелаю сил и стойкости.

- Угу, спасибо, приятно, - Снеж приветливо улыбается и жадно затягивается сигаретой. - Сил и вам тоже. У вас работка - не позавидуешь.

Двери лифта закрываются и не дают психологу ответить любезностью.

Снеж докуривает сигарету и еще минуту рассматривает весеннее небо через грязное окно. Небо голубое, яркое, залитое солнечным светом.
Такое же будет на море. Потом. Снеж будет греться в его лучах. Быстро загорит в черное. Будет вечерами мазать сметаной красные плечи.
А когда придет пора – она вернется сюда.

Вернется обновленная. И пойдет работать в хоспис. Психологом. Будет вот также ходить к тем, кто разучился улыбаться, и учить. Учить жить вопреки диагнозам. Учить ломать шлагбаумы. Учить думать о море. Учить видеть солнце в колодце.

Она будет показывать людям свои фотографии. На фотографиях – счастье двух людей. И нет болезни. Это они с Анютой в парке. Это - катаются на лошадках. Это - на каруселях. Это - на горке. Это они лопают фрукты. А вот тут - шоколад...

Видите, можно жить. Можно. И нужно. Просто купите пельмени. Просто поклейте обои...

Р.S. А вот теперь все, кто прочел этот текст, подумайте: у вас и правда еще есть проблемы? ©

[Podvodnik 5372]

Маленький мальчик стоял у витрины
И по слогам объявленье читал,
В нём сообщал продавец магазина,
Что он забавных котят продавал.

Мальчик несмело вошёл и с порога
Скромно спросил, сколько стоят они.
Цену узнав, прошептал: «Это много...»
Ручки засунув в карманы свои.

Он потихоньку извлёк всё, что было,
Да, это мало, хоть долго копил.
Детское сердце невольно заныло,
С горечью в голосе он попросил:

«Дяденька, можно хотя бы глазочком
Только на ваших котят посмотреть,
Были бы деньги, купил бы я точно,
Но накопить мне никак не успеть.»

И продавец, не спеша, открывает
Крышку в огромной коробке и вот
Восемь котят из неё выбегают,
Но, а девятый за ними ползёт.

Хочет успеть за друзьями своими,
Но не угнаться за ними ему.
А всё потому лишь, что ножки больные,
Так он родился, себе на беду.

Мальчика словно водой окатили,
Глазки свои отвести он не смел,
Даже сказать что-то был он не в силах,
Лишь на хромого котёнка смотрел.

Но через силу, с огромным волненьем,
Еле, чуть слышно он вдруг проронил:
«Были бы деньги, то я без сомненья
Котёка хромого у вас бы купил.»

А продавец посмотрев с изумленьем,
Грустно ответил, кивнув на него:
«Знаешь, котёнок больной, к сожаленью,
Родился таким, не излечишь его.

Но если ты хочешь, котёнка хромого
Можешь себе и без денег забрать.
Никто и копейки не даст за такого,
Я и не думал его продавать.»

Мальчик ответил серьёзно и строго:
«Деньги у мамы могу я занять,
Я заплачу за котёнка хромого,
Чем же он хуже здоровых котят?

Стоит он так же, как стоят другие,
Полную цену я вам заплачу,
Будем с ним жить мы, как братья родные,
Сильно котёнка купить я хочу!»

Это сказав, он неловко нагнулся,
И под штанину зачем-то полез.
Взглянув на него, продавец ужаснулся,
Вместо ноги, он увидел протез!

Слёзы в глазах, в горле ком, дрожь по телу...
Всё стало ясно теперь продавцу.
Мальчика крепко обнять захотелось,
Он протянул свои руки мальцу.

«Знаешь, мой мальчик, чего я хотел бы?
Чтоб остальные котята нашли
Тоже заботливых и милосердных,
Добрых хозяев, таких же, как ты!»

©
Ольга Май

[DenDRoID 1374]

Маркиз родился на два года раньше меня, ещё до Великой Отечественной войны. Когда фашисты сомкнули вокруг города кольцо блокады, кот пропал…

Это нас не удивило: город голодал, съедали всё, что летало, ползало, лаяло и мяукало. Вскоре мы уехали в тыл и вернулись только в 1946 году. Именно в этот год в Ленинград со всех концов России стали завозить котов эшелонами, так как крысы одолели своей наглостью и прожорливостью…

Однажды ранним утром некто стал рвать когтями дверь и во всю мочь орать. Родители открыли дверь и ахнули: на пороге стоял огромный чёрно-белый котище и не моргая глядел на отца и мать. Да, это был Маркиз, вернувшийся с войны. Шрамы — следы ранений, укороченный хвост и рваное ухо говорили о пережитых им бомбёжках. Несмотря на это, он был силён, здоров и упитан.

Никаких сомнений в том, что это Маркиз, не было: на спине у него с самого рождения катался жировик, а на белоснежной шее красовалась чёрная артистическая «бабочка». Кот обнюхал хозяев, меня, вещи в комнате, рухнул на диван и проспал трое суток без пищи и воды. Он судорожно перебирал во сне лапками, подмяукивал, иногда даже мурлыкал песенку, затем вдруг оскаливал клыки и грозно шипел на невидимого врага. Маркиз быстро привык к мирной созидательной жизни.

Каждое утро он провожал родителей до завода в двух километрах от дома, прибегал обратно, забирался на диван и ещё два часа отдыхал до моего подъёма. Надо отметить, что крысоловом он был отличным. Ежедневно к порогу комнаты он складывал несколько десятков крыс. И, хотя зрелище это было не совсем приятным, но поощрение за честное выполнение профессионального долга он получал сполна.

Маркиз не ел крыс, в его повседневный рацион входило всё то, что мог позволить себе человек в то голодное время — макаронные изделия с рыбой, выловленной из Невы, птицы и пивные дрожжи. Что касается последнего — в этом ему отказа не было. На улице стоял павильон с лечебными пивными дрожжами, и продавщица всегда наливала коту 100-150 граммов, как она говорила, «фронтовых».

В 1948 году у Маркиза начались неприятности — выпали все зубы верхней челюсти. Кот стал угасать буквально на глазах. Ветврачи были категоричны: усыпить. И вот мы с матерью с зарёванными физиономиями сидим в зоополиклинике со своим мохнатым другом на руках, ожидая очереди на его усыпление.

— Какой красивый у вас кот, — сказал мужчина с маленькой собачкой на руках. — Что с ним?

И мы, задыхаясь от слёз, поведали ему печальную историю.

— Разрешите осмотреть вашего зверя? — Мужчина взял Маркиза, безцеремонно открыл ему пасть.

— Что ж, жду вас завтра на кафедре НИИ стоматологии. Мы обязательно поможем вашему Маркизу.

Когда на следующий день в НИИ мы вытаскивали Маркиза из корзины, собрались все сотрудники кафедры. Наш знакомый, оказавшийся профессором кафедры протезирования, рассказал своим коллегам о военной судьбе Маркиза, о перенесённой им блокаде, которая и стала основной причиной выпадения зубов.

Маркизу наложили на морду эфирную маску, и когда он впал в глубокий сон, одна группа медиков сделала слепок, другая вколачивала в кровоточащую челюсть серебряные штыри, третья накладывала ватные тампоны. Когда всё закончилось, нам сказали прийти за протезами через две недели, а кота кормить мясными отварами, жидкой кашей, молоком и сметаной с творогом, что в то время было весьма проблематично. Но наша семья, урезая свои суточные пайки, справилась.

Две недели пролетели мгновенно, и снова мы в НИИ стоматологии. На примерку собрался весь персонал института. Протез надели на штыри, и Маркиз стал похож на артиста оригинального жанра, для которого улыбка — творческая необходимость. Но протез не понравился Маркизу по вкусу, он яростно пытался вытащить его изо рта.

Неизвестно, чем бы закончилась эта возня, если бы санитарка не догадалась дать ему кусочек отварного мяса. Маркиз давно не пробовал такого лакомства и, забыв про протез, стал его жадно жевать. Кот сразу почувствовал огромное преимущество нового приспособления. На его морде отразилась усиленная умственная работа. Он навсегда связал свою жизнь с новой челюстью.

Между завтраком, обедом и ужином челюсть покоилась в стаканчике с водой. Рядом стояли стаканчики со вставными челюстями бабушки и отца. По нескольку раз в день, а то и ночью, Маркиз подходил к стаканчику и, убедившись, что его челюсть на месте, шёл дремать на огромный бабушкин диван. А сколько переживаний досталось коту, когда он однажды заметил отсутствие своих зубов в стаканчике! Целый день, обнажая свои беззубые дёсны,

Маркиз орал, как бы спрашивая домашних, куда они задевали его приспособление? Челюсть он обнаружил сам — она закатилась под раковину. После этого случая кот большую часть времени сидел рядом — сторожил свой стаканчик. Так, с искусственной челюстью, кот прожил 16 лет.

Когда ему пошёл 24-й год, он почувствовал свой уход в вечность. За несколько дней до смерти он уже более не подходил к своему заветному стаканчику. Только в самый последний день, собрав все силы, он взобрался на раковину, встал на задние лапы и смахнул с полки стаканчик на пол.

Затем, словно мышь, взял челюсть в свою беззубую пасть, перенёс на диван и, обняв её передними лапами, посмотрел на меня долгим звериным взглядом, промурлыкал последнюю в своей жизни песенку и ушёл навсегда…

Александр Раков

[виррусс 31]

Интересно, радиация в салоне самолете во время полета это правда или вымысел?

[Podvodnik 5372]

АРХАНГЕЛ

-Здарова, куррвы. Михалыч с детства немного картавил и на букве Р его замыкало.
-Слышь, Михалыч, ты ж архангел, яви чудо
-Гыгыгы,- дружно заржали сидящие вокруг дорожники.
Михалыч не обижался, дают посидеть рядом, всё веселее. Да и делятся иногда обедом, а по случаю и наливают стопочку. Иногда хотелось так посидеть, в почти дружеском кругу. Хорошие ребята, тяжелая работа у них, пусть смеются, от него не убудет.
-Михалыч, ну давай, ты же с Богом рядом сидишь, чаи поди с ним по вечерам гоняешь, попроси там у него мне премию
-Нахрена тебе премия, Андрюха, все равно пропьешь, гыгыгы- у мужиков сегодня было хорошее настроение. В конце дня светила зарплата, Танька-кассирша проболталась утречком.
-Ну и хрен с ней, накой она еще нужна, вон архангелу проставлюсь. Михалыч, ну как, попросишь там боженьку мне на премию?
-Ну, попрошу, только не даст, куррва.
-Гыгыгы. Мужикам сегодня хоть палец покажи, всему рады.
Подошел бригадир, был он одноглаз, сыграла традиция, стал Кутузовым.
-Ладно, работяги, встаем. До конца дня еще пол улицы луж асфальтом засыпать надо.
-Гыгыгы. Это уже ржали двое куривших неподалеку водителей.
-Давай, Михалыч, до завтра.
А Михалыч побрел себе потихоньку в сторону реки.
……….
-Слезай, куррва, ишь чего удумала, такие титьки да в речке топить. Им еще применение найдется, дай мне полапать, тебе то уже все равно, а мне в радость, молодуху за грудь подержать.
-Уйди, дурак, отойди, спрыгну сейчас
-Так ты итак прыгать собралась, куррва. Да ты не переживай. Мне не к спеху, вокруг никого, спрыгнешь, потопнешь, я тебя внизу поймаю, а там и пошшупаю. А может и еще чего смогу, пока теплая. Ты не торопись, красавица, я с моста спущусь.
-Вот куррва. Улыбаясь, Михалыч провожал взглядом убегающую девушку.
……….

К медленно ползущей колонне пристраивались новые люди
-А кого хоронят то?
-Да кто его знает, так, домой иду, вот по пути.
-Да архангела, бомжа местного
-А почему архангел то?
-Да он лет пятнадцать назад двоих ребятишек вытащил, под лед провалились, недоумки, играть им больше негде. Мать на коленях перед ним стояла, архангелом называла. Дружки его, алкаши услышали и стали так называть. Вот и привязалось.
-А помер как?
-Да как жил дураком, так и помер. Котенок на дороге сидел, он его поднять хотел, машиной и сбило. Сам помер, а котенок вон у девушки на руках, вон слева идет.
……….
-Девушка, а это Ваш котик?
-Теперь да, а что?
-Ничего, ушастый он какой то слишком.
-Да уж. Кто бы говорил то.
-Это чтобы Вас лучше слышать. А Вы знали покойного?
-Недолго и не близко, хотя красавицей успел назвать. Не то, что некоторые, котики им больше нравятся. А Вы видимо старые знакомые?
-Нет, я к брату иду, мне по пути так то просто…
……..
-Привет, Андрюха. Я сегодня с такой девушкой познакомился…
-Да ладно тебе, у тебя одни бабы на уме. Я сегодня вздремнул под конец дня и крылья увидел, как тогда в детстве, когда нас ангел из воды вытащил.
-Ангел, ну и дурак ты. Я ж тебе говорю, я с такой…
-Сам ты дурак, пошли, расскажешь о своей девушке, мне там Кутузов премию выписал.
……..
А где то выше глядел с облака Михалыч.
-Ишь, как закрутилось то, куррвы…

[Podvodnik 5372]

Уход.

Инвалид сидел в своём старом, обшарпанном кресле-каталке. Это его способ найти хоть немного денег, чтобы не ложиться спать голодным…

Он не просил милостыни в прямом смысле этого слова — просто сидел с картонной коробкой на коленях и смотрел вниз. Прохожие изредка кидали в коробку монеты — кто-то медяки, кто-то серебро. Изредка опускали купюры, их он сразу вытаскивал и перекладывал в карман. Ему уже давно не стыдно делать это, ему уже просто безразлично… Вот идут молодые люди — он не видит их, потому что не смотрит, но он слышит их смех и громкий разговор.

«Мимо пройдут. Сами небогаты, да и не приучены к состраданию».
Так и получилось — стайка молодёжи прошла мимо. Они просто не обратили на инвалида внимания… Ничего, это нормально. Они так устроены, что не видят никого вокруг себя. Остановилась полная женщина, опустила сумку с покупками, роется в карманах.

«Ну давай, вынь телефон и позвони подружке. Постой рядом и пожалуйся на цены».
Женщина вынула телефон, посмотрела время и убрала обратно. Затем выгребла несколько монет и аккуратно положила в его коробку. Он кивнул головой, молча выразив благодарность. Женшина подняла сумку, пошарила в ней и вынула кулёк с сосисками. Поискала отделённую, вынула и протянула со словами:
- Поешьте. Не знаю, на что вам деньги, но поесть вам точно не помешает.
Он поднял голову и удивлённо посмотрел на неё.
- Спасибо.
И взял сосиску. Женщина убрала кулёк в сумку и, вздохнув, пошла прочь. А он вынул из кармана кусок вчерашней булочки, прихваченный для перекуса и принялся неспешно есть. А вот тут-то уже был момент неловкости — сидеть с коробкой для подаяний он свыкся, а есть у всех на виду… Почему-то было стыдно. Он опустил голову ещё сильнее и сдвинул шапочку ниже бровей. Сосиска пахла просто восхитительно! Даже подсохшая вчерашняя булка с этим чудом пошла за милую душу! Кусая чёрствый, резиновый хлеб, он выдавливал из оболочки самую малость сосиски и откусывал сантиметр-полтора, экономя лакомство, чтобы съесть его не сразу. Засунув в рот последний кусочек хлеба, он откусил розового, восхитительного продукта, оставив на десерт кусочек сантиметра в три — чтоб съесть его последним, без сухой булки.
- Ми-и.
Он чуть повернул голову на звук и увидел кошку. Обычную, не шибко чистую, бездомную кошку.
- Ми-и-и, — как-то слабо, без особой надежды, подала та голос и села, глядя ему в лицо, — ми-и-и…
Он посмотрел на остаток сосиски, втянул в ноздри её восхитительный аромат и выдавил остаток из оболочки. Попрощался с ним и отдал кошке — тоже ведь голодная. Та вскочила на лапы и, не обнюхивая, принялась жадно уплетать этот розовый кусочек спасения… Глядя на животное, мужчина слабо усмехнулся, поправил шапку и сунул пустую оболочку в карман. Где до того лежал хлеб.

Очередной прохожий остановился и вынул портмоне. Они все сейчас ходят с портмоне, никто не носит деньги в кошельке или в кармане. Это не зависит от финансового положения или статуса, это обычная практичность.
- Держи, мужик, — прохожий протянул полтинник, потом подумал, отдёрнул деньги от протянутой руки и вынул сотню, — вот, так лучше. Киске тоже купи чего-нибудь!
- Это не моя, но спасибо вам большое.
- Да ладно, чё.
Прохожий пошёл дальше, а инвалид спрятал редкую для него купюру в карман. Он видел, что у доброго мужчины в портмоне не густо — тысячных-то не видать, когда сидишь, хорошо видно же.

«Вот чудак! Хотя… Может на карточке у него? А с собой так — на маршрутку, да на курево?»
Кошка, проглотившая подачку, подошла и принялась тереться о ноги. Она громко мурчала и возила моськой по ничего не чувствующим, парализованным конечностям инвалида — то о левую потрётся, то о правую… Он наклонился и погладил пальцами её меж ушей.
- Кись-кись-кись… Во как нам с тобой сегодня подфартило — тебе сосисочки перепало, мне — денежек.
Мимо прошли две раскрашенные, воняющие парфюмом девицы. Они брезгливо сморщили носики и обогнули попрошаек подальше. Он проводил взглядом их покачивающиеся задницы и горестно покачал головой.
«девушки. Видели бы вы меня пять лет назад!»
Мужчина вынул старый сотовый и посмотрел время — пора и домой!

***
Асфальт для него кончался на этом перекрёстке. То есть асфальт шёл прямо, а ему надо катить свою коляску направо, сто пятьдесят метров по грязной улице, потом во двор древней завалюхи. Это не его дом, его пустил сюда жить младший брат одноклассника, Колян. Колян вообще парень хороший: он и коляску ему чинил, и дрова на зиму привозил. И продуктами порой балует…

Инвалид подъехал к проёму в заборе, где раньше была калитка и начал осторожно скатываться с улицы в низкий двор. Благополучно преодолев спуск, он с усилием вкатился на дощатый трап, ведущий к двери; нашёл в кармане ключ от навесного замка и, открыв дом, принялся протискивать коляску в неширокий проём. Руку, нывшую почти всю дорогу домой, внезапно скрутило судорогой. Мужчина слабо вскрикнул и из глаз его выкатилось по слезинке. Кое-как, при помощи одной руки, он наконец-то вкатился в дом и, прикрыв дверь, принялся массажировать и растирать болящую руку.

«Вот если не заработает? Как тогда? Что делать?»
Он прекрасно знал, что дело не в руке. Дело в позвоночнике. Ноги отказали тоже не сразу — несколько лет мучили судороги, то правая, то левая вдруг немели, теряли чувствительность. Спасали костыли. Но когда к правой ноге однажды не вернулась чувствительность, пришлось искать инвалидную коляску… А вскоре перестала работать и левая.

Теперь пришёл черёд рук. И надежды на то, что утром он не проснётся одноруким, практически не было. Мужчина взял стоящую у стены трость и, пользуясь ей, как багром, подтянул коляску к старому, перекошенному шифоньеру с не закрывающейся дверцей. Оттолкнул косо висящую створку и принялся шурудить ручкой трости в тёмном нутре шкафа. Вот и коробка! Он поднял её на колени и, орудуя своим «багром», перекатился к столу. Там, включив старую настольную лампу, высыпал содержимое из картонки и принялся перебирать. Засохший пластырь, пузырёк с испарившимся йодом, аспирин в бумажной упаковке…

«Ну где же они? Ведь точно помню — не выкидывал! Вот!»
Мужчина поднёс к глазам импортный блистер с мощным обезболивающим.
«Шесть… Пожалуй, хватит».
Он взял немытую чашку и принялся выдавливать в неё капсулы.
«Срок хранения вышел, да теперь-то что. Сработает, небось!»
Отложив пустой блистер, взял трость и притянул себя к тумбочке у дивана, где стояла склянка с феназепамом. Снотворное он тоже ссыпал в чашку, не пересчитывая. Налил в мутный стакан воды из пластиковой бутылки… Затем выдвинул ящик и принялся шарить, разыскивая какую-то мелочь.

«Вот она! Если не почувствую боли совсем — тянуть нечего. Вторая рука долго не протянет».
Зажав колпачок зубами, он вытянул из него одноразовую иглу и принялся втыкать её в онемевшую руку. Боли не было. Совсем. Даже когда он проколол бицепс до кости. Вытаскивать иглу смысла не было… Мужчина поднял чашку, посмотрел на препараты и пожал плечом. Второе не поднялось и он горько усмехнулся. Кинул взгляд на пыльное окно, оглянулся на неплотно закрытую дверь.

«Ну и баста!»
Высыпал в рот лекарства, запил водой. Сморщился, помотал головой и допил воду. Посмотрел на пустой стакан, поставил его на тумбочку и, оттолкнувшись от дивана, выкатился на середину комнаты. Сознание медленно покидало его, уши словно заложило ватой… В глазах поплыло и он опустил веки. Никаких мыслей не было. Никакого сожаления. Ничего. Лишь ощутив какой-то толчок, он приоткрыл глаза и увидел у себя на коленях давешнюю кошку — грязную, костлявую бродяжку.

Он хотел сказать: «Кысь-кысь-кысь».
Но уже не мог.
Последним усилием он поднял отяжелевшую руку и положил её на спинку животного.
Потом его не стало.

© Rumer

[Lau 6225]

     Более ста лет назад в Петербурге на Вознесенском проспекте находился уникальный в своем роде ресторан. Он славился отсутствием драк, скандалов или дебошей, которые обычно устраивала разгулявшаяся публика.
     Дело в том, что весь обслуживающий персонал этого ресторана, от повара до гардеробщика, при приеме на работу проходил обязательный экзамен «на вынос пьяного».

     Хозяин заведения Порфирий Филимонович лично устраивал проверку желающим у него «послужить», которую проходили далеко не все. Но если уж выпадало счастье получить у него работу, то платил хозяин щедро и относился с уважением. Испытание заключалось в том, что, обладавший недюжинной силой и весьма внушительной фигурой, Порфирий Филимонович не без удовольствия начинал «ходить колесом» по всей ресторации, сшибать мебель и для пущей убедительности выкрикивать, что он в свое время «и на медведя ходил».

     Задачей экзаменуемого было не испугаться и попытаться утихомирить разбуянившегося работодателя. Немногим молодцам удавалось унести ноги без особых увечий, а уж тем более справиться с «дебоширом».
     Однажды в поисках места официанта попал на такую экзаменовку один юноша «щуплого студенческого вида». На него и время-то Филимоныч поначалу тратить не хотел, но тот настоял. Посмотрел внимательно новобранец, как хозяин «безобразничает», снял очки и на глазах у присутствующих за считанные секунды стянул с себя сюртук, продернул сквозь рукава шарф, выскочил навстречу Филимонычу, коротким мастерским ударом съездил ему по уху. А пока тот стоял, оглушенный и опешивший от неожиданности, стремительно натянул сюртук ему задом наперед и ловко примотал шарфом руки к туловищу. Затем, поразмыслив мгновение, «студент» так же быстро свернул из двух салфеток кляп и, не церемонясь, затолкал его в рот несчастному экзаменатору.

     После таких потрясений Порфирию Филимоновичу пару дней пришлось провести в постели, так как на поверку у него каким-то образом оказались сломаны два ребра. На «Аркашку-студента» обижаться не стал и работать к себе взял, а прежде выяснил, откуда тот «такой шустрый выискался». Оказалось, несколько лет до этого Аркадий Рыбин проработал санитаром в доме для умалишенных и вынужден был там справляться с более серьезными противниками, нежели Порфирий Филимонович.

 

via Kinash777

[Podvodnik 5372]

Гляделки.

- Мам, а почему тот дедушка постоянно сидит на скамейке у подъезда? - девочка отошла от окна и посмотрела на мать.
- Какой дедушка? Григорий Иванович?
- Наверное, - пожала плечами девочка.
- Ну, хочется ему сидеть, вот и сидит, - улыбнулась мама, - свежим воздухом дышит?
- А почему он постоянно смотрит куда-то перед собой? - не унималась дочка, - я вчера проходила мимо, поздоровалась с ним, а он даже ничего не ответил. Уставился куда-то и сидит молча.
- Он же старенький уже, - терпеливо объяснила мать, - может он тебя не услышал просто.
- А еще... А еще он разговаривает сам с собой постоянно.

Женщина подошла к окну и выглянула на улицу. Старик сидел на скамейке в своей неизменной позе: оперевшись двумя руками на трость, стоящую перед ним, и положив подбородок на кисти рук. Немного понаблюдав за ним, женщина повернулась к дочери.
- Я надеюсь, что вы его не обижаете? - строго произнесла мать.
- Нет конечно! - быстро ответила девочка, - просто он какой-то странный дедушка. Сам с собой разговаривает, а с другими - нет. Смотрит постоянно куда-то, сидит там один...
Женщина покачала головой и присела на стул.
- Дело в том, что он...

***
- Ну что, играем? - Смерть остановилась у скамейки и взглянула на старика, - кстати, здравствуйте, Григорий Иванович. Все время забываю поздороваться...
- Слушай, подруга, я вот сижу и думаю - тебе скучно жить или что?
- В каком смысле? - немного растерялась Смерть.
- Что ты меня мучаешь? Пришло время, так пойдем. Что ты со мной в эти игры играешь? Ты со всеми так?

Смерть вздохнула и присела на скамейку напротив.
- Нет, не со всеми. Только с теми, кто мне нравится. Вот вы мне нравитесь, не буду скрывать. К тому же, игры привносят в мою работу элемент справедливости и, не буду скрывать, развлечения.
- Ишь ты, как заговорила! - старик покачал головой, - элемент! Справедливость! Книжек начиталась что ли?
- Да, не так давно я освоила и это умение, - засмеялась Смерть, - был у меня один знакомый, так он письма писал сам себе, чтобы я подумала, что он еще здесь кому-то нужен. Пришлось подтягивать свои знания.
- Да черт с ним, с чтением. Игры ты свои зачем устраиваешь?
- Ну, весело же... - удивилась Смерть, - выиграл - живи еще. Проиграл - с вещами на выход. Несправедливо что ли? Да и мне развлечение какое никакое.
- А если человек постоянно выигрывает? Что ты тогда делать будешь?
- Ждать, - пожала плечами Смерть, - с одним я уже год в шахматы играю. Пока ни разу не выиграла. Но ничего... Вчера шах ему поставила. До мата еще не дошло, но я стараюсь. Рано или поздно все равно сдастся.
- Так ты и со мной уже полгода мучаешься. Оно тебе надо?
- Скучный вы какой-то, - махнула рукой Смерть, - думаете, мне интересно каждый день таких как вы под ручку водить? А так хоть какое-то разнообразие.

Старик ненадолго задумался.
- Ну что ж... Есть в твоих словах логика. Ладно, давай. Начинаем?
Смерть заерзала на скамейке, устраиваясь поудобнее, и улыбнулась.
- Давайте. Правила прежние - кто первый отведет взгляд, тот и проиграл. На игру два часа. Поехали...

***
- Честно говоря, я поражена вашим самообладанием, - убирая часы в карман и, вствая со скамейки, произнесла Смерть, - гляделки - игра не самая сложная из всех, которые я предлагаю людям, но она самая действенная. Мало кто выдерживал мой взгляд больше пяти минут, а вы уже полгода держитесь. Вам совсем не страшно?
- А чего мне тебя бояться-то? - усмехнулся старик, - тем более, что мы с тобой уже давно знакомы, и я успел на тебя насмотреться.
- Да? А когда, простите?
- Давно это было. Ты, наверное, не помнишь уже ту встречу. Я еще совсем молодой был... Немцы нас утюжили тогда по полной. Совсем не давали продохнуть. Вот и в тот день накрыли они нас своей артиллерией. Да так, что головы не поднять, - старик покачал головой, - лежу я, значит, в траншее. Вжался весь в землю - страшно же, знаешь как!? Гляжу, а по краю санитарка наша бежит - Валечка. Я ей кричу, мол, а ну прыгай вниз, дура ты такая! А она не слышит ничего, грохот страшный. Да и испугалась, наверное. Не видит ничего вокруг. Что делать? Вскочил, да к ней. Завалил ее на землю, а сам сверху упал. И тут как рвануло рядом... Последнее, что видел - как ты рядом стоишь, да на меня смотришь.
- Честно говоря, не помню уже, - пожала плечами Смерть, - тогда время такое было - каждый день новые лица сотнями, а то и тысячами... Так чем закончилось-то?
- Чем закончилось? Контузило меня тогда страшно и осколками нашпиговало. Врачи с того света вытащили. Так для меня война и закончилась.
- Ого, - удивилась Смерть, - не знала, что вы-то, оказывается, герой.
- Да ладно тебе, - махнул рукой старик, - любой бы так поступил... Ладно, пойду я домой. И ты иди.

Старик медленно поднялся со скамейки и направился к подъезду. Дверь открылась прямо перед ним и оттуда выскочила девочка.
- Ой, извините, - поняв, что чуть не ударила деда дверью, прошептала она.
- Да ничего страшного... - ответил старик и шагнул в проем, аккуратно переступив порог.
- А давайте я вам помогу? - затараторила девочка, - мне мама сказала, что вам нужно помогать, потому что...
- Я сам, ничего страшного, - попытался перебить ее старик, но было уже поздно.
- ... потому что вы на войне ослепли и ничего не видите.

Смерть, уже сделавшая несколько шагов от скамейки, в ту же секунду замерла и остановилась. Медленно обернувшись, она уставилась на старика, который, в свою очередь, застыл у двери. Прищурив глаза, она молча смотрела на человека, который полгода водил ее за нос.
- Григорий Иванович, - тихо произнесла она.
- Да? - старик медленно обернулся.
Смерть недолго помолчала.
- А что с санитаркой стало? Живая?
- Валечка? Дома она. Болеет сильно. Поэтому никак нельзя мне помирать. Не выдержит она этого, не справится сама.
- Поженились что ли?
- Ну да. После войны расписались. Так и живем с тех пор.

Смерть замолчала и, склонив голову набок, рассматривала старика, размышляя о чем-то своем. Старик стоял у двери и, оперевшись на трость, молча ждал ее решения.
- Я тут подумала... Скучная это игра - гляделки. Давайте еще пару лет поиграем, и если никто не проиграет, то потом в другую начнем? В города, к примеру.
- Пару лет? - произнес старик, - ну что ж, и на том спасибо... Ты на меня обиды не держи. Не за себя мне страшно, а за нее.
- Чего? - притворно громко выкрикнула Смерть, - я что-то в последнее время плохо слышу. Ладно, пойду я. До завтра, Григорий Иванович.

Смерть повернулась и, взмахнув своими темными одеяниями, быстрым шагом направилась прочь.


via ЧеширКо

[Podvodnik 5372]

"Дорогие мои старики... "
Пролог.

Конституция РФ. Статья 7. Российская Федерация- социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих ДОСТОЙНУЮ жизнь ...

Еду я себе на любимую фазенду в минувший, как это принято называть у тех, кто затеял brexsit, уик-энд. Настроение приотличнейшее. Круиз-контроль на более-менее сносной М 95.

Из МР3 такая раздирающая сердце хрипота Эрика Клэптона с его незабываемой" My father,s Eyes". На заднем сидении, стонущий от счастья провести несколько денечков вдали от городского безобразия, пёс- потомок тех самых англо-саксов и подмешавшихся к ним викингов. Легкий морозец. Еще более невесомый снежок. Кайф от предстоящего совокупления с природой будоражит более, чем пару привезенных из самых настоящих подвалов Порто самого настоящего винтажного портвейна.

Из "яблока"доносится звонок. Не люблю я эти звонки в выходные. Доктор, пять дней на минувшей неделе рассказывал о бесполезности иммуномодуляторов, насильного кормления больного ребенка по принципу " за маму, за папу и прочих членов семейного дерева", укутывания температурящих детей и пользе влажного прохладного воздуха в комнате, закаливания и фруктов в рационе. Врач имеет право на отдых. Некоторые пациенты полагают, что нет. Приходится мириться с такой точкой зрения, потому как в бюджетной медицине можно хлопнуть дверью перед носом пациента за минуту до окончания приемного времени, в частной, уверен, нет.

Звонит приятель.

- Тыща лет,тыща зим

- Еще не сыграл в ящик?

- Не дождёшься.

- А я на другом континенте. Неделю отмечали победу Трампушки, а сейчас сидим и чешем репу- "кто виноват" и что делать".

- Ближе к телу, дружище. Чую, позвонил не для того, чтобы рассказать о настроениях своих...

- Угадал. Есть у меня тетка, старушка с 36-го года. Живет одна, на хуторе. Созваниваемся регулярно. Неделю не выходит на связь. Твоя дачка недалеко от бабулькиной хатки, километров 80. Тебе с твоим пенсионерским задором час езды. Переживаю за тетку. Помоги.

Думаю, живет в штатах без году неделю, а уже мыслит ихними категориями. 80 км, да по бездорожью, да за час. А потом понял,что понятие бездорожье для этих америкосов не существует. У них дороги, что по пустыне,что по не по пустыне- персик.

Отвечаю.

- О, кей, my dear friend! Будет твоей бабульке приветик от племяши очный.

Свернул с трассы. Приехал, чему в первую очередь был несказанно рад мой лабрадор, потому как сразу же подружился с уличным псом, который достаточно отчетливо дал понять, что он туточки самый главный: почитай-глава администрации. Правда, его внешний вид явно тянул не более, чем на уволенного по 33 статье за регулярное пьянство разнорабочего. Явно псу не приходилось , как минимум, последние несколько месяцев выбирать из предложенного ему меню от заезжих по случайности.

Деревушка домов о десяти, из которых половина разрушенных донельзя.

Захожу к бабульке. Грусть наполнила сердце. Нельзя сказать, что пристанище бомжей, но не царские палаты.

Лежит на кроватушке старушенция, годов осьмидесяти, внешний вид которой заставил меня сразу же развернуться назад к своему авто,в котором всегда находится тот самый саквояж с разными- всякими врачебными причиндалами. Однажды, меня остановил ГБДДэшник с требованием предъявить аптечку. А я ему показал свой чемоданчик, не имеющего той лабуды, которая должна находиться по какому-то там приказу-ГОСТу. Но там было то, что реально может помочь пострадавшему при ДТП. Возжелал меня штрафануть. После предложения сделать опись содержимого моего саквояжика в случае подачи судебного иска отпустил со словами:" Столько умников развелось..."

Из описания статуса .Кожные покровы бледные, цианотичные. Тургор тканей заметно снижен. Слизистые сухие. Язык обложен. Говорит с трудом. Ориентирована полностью. Доступна продуктивному контакту. Голос близкий к афоничному. Язык сухой, "щёткой". Тахипноэ до 26. В легких- дыхание жесткое, умереннное ослабление в нижних отделах справа. Там же выслушиваются влажные мелкопузырчатые хрипы в небольшом количестве. Сердечные тоны приглушены. Шумов нет. Тахикардия до 110. АД 90 и 40 мм рт ст. При термометрии- 38.8. Живот несколько вздут. Перистальтика ослаблена. Симптомов раздражения нет. Перкуторно - мочевой пузырь пустой.

Вот тебе бабка и Юрьев день. Диагноз не вызывает больших сомнений. Пневмония справа. Острая дыхательная недостаточность. Гиповолемический шок, обусловленный дегидратацией. Может быть, и септический.

Ставлю периферию. Начинаю инфузию. Нужны антибиотики. До аптеки, как минимум часа полтора. И столько же обратно. Послать бы пса с запиской- он умный, найдет. Звоню приятелю: мол выручай- бабульке худо. Молодец- прилетел на "патриоте" через два часа. Слава отечественному автопрому! Пока он ехал, я лечил бабулю, понемногу стало лучше которой. Вот она инфузия при дегидратации- на глазах положительная динамика.

По мере стабилизации состояния стал доступен вербальный контакт.

- Как величать тебя, милок? Как очутился у меня?

Так мол и так бабуля.

- Меня звать-то Дарьей Филипповной. Если хошь, то зови просто Филипповной.

- Расскажи, Филлипповна, как до такой жизни докатилась? Почему не отвечаешь на звонки племяши? Когда да как заболела?

- Болею, почитай, как неделю. Через два денёчка после прихода Нюрки-почтальонши, которая кашлЯла да перхалася, покамест пенсию выдавала, худо мне стало. Поначалу терпела, а потом совсем невмоготу стало. Градусник разбился. Дышать стало трудно. Вставать не могла из-за болей вот всем телушке. Хотела Саньке-пелемяннику позвонить, да силов совсем не осталося. А там и зарядка сломалася. Манька-фельдшерица приезжала. Сказала пить от простуды что-нибудь. Да больше и не появлялась. Наверное у неё дел невпроворот.

- Ладно, баб Дарья, не переживай. Сейчас лекарство привезут и тебе получше станет. Но тебе надобно в больничку. Воспаление у тебя. Зарядка у тебя не сломалась. Работает. Телефон сейчас подзарядим. Давай собирайся в район, в больницу.

- Что ты, что ты! Коли помирать пришел срок, то помру здеся. Здеся родилась- здеся и помру.

- Бабуль,али ума рехнулась. Поживешь еще, ежели слушаться меня будешь.

- Не уговаривай, милок. Мое решение бесповоротное. Здеся мой муж похоронен. Здеся мои оба сынка закопаны. Здесь и я, коли Боженька решил, остануся. А Санька- он молодец. Почитай,каждую неделю приезжал, покамест в областном центре жил.

Приехал приятель с лекарствами. Накололи бабульку антибиотиками. Ввели жидкости пару литров. К полуночи стало ей лучше. Могла встать. Сварить себе кашу. Попрощался я с Филипповной и обещал завтра приехать. Как-то породнился с ней. Добрая она мне показалась. Не обидчивая.

Ввел антибиотик. Оставил катетер. Приехал на дачу поздно ночью. Пес, понимая всю серьезность ситуации, не потребовал обычной игры в догонялки.

Вздремнув пару часов поехал к Филипповне. Нашел ее очень даже ничего. В аптеке по пути захватил все необходимое из препаратов.

Три дня ездил к старушке. Между лечением общались. Судьба у неё- не позавидуешь, как впрочем, и у многих наших деревенских женщин. Старшего сына задавил пьяный тракторист. Младший-офицер- вернулся из Чечни инвалидом, без ног. Женушка не перенесла столь нерадужную перспективу ухаживания за бывшим красавцем- десантником. Забрала ребенка и нашла другого красавца- штабиста в Москве.

Три дня уик-энда пролетели. Не заметил, как отдохнул от пациентов. Надо уезжать. Отзвонился Саньке. Он обещал на статуе Свободы высечь мое имя. Удалил Филипповне линию. Антибактериальную терапию перевел в режим step down." Главу администрации", как оказалось именуемой характерным именем Жучка, накормили суперпремиальным кормом. Мой пес не возражал по поводу братского раздела горбушки.

Обещал Филипповне приехать к ней обязательно, чтобы проконтролировать ее состояние. От банки огурчиков не смог отказаться, потому как понимал,что она " от души".

Эпилог.

Может быть, Филипповне повезло. Может быть, повезет еще какому-нибудь старикану Петровичу в какой-нибудь почти умершей деревушке под Псковом, или Калугой. Разве они,эти Петровичи и Филипповны, создававшие это самое социальное государство, виноваты, что остались одни умирать в своей избе? Так стало грустно.

Ехал обратно и поймал на какой- тот волне Игоря Саруханова с его "Дорогие мои старики..."

Вот так: туда с Эриком Клэптоном, а обратно- с Игорем Сарухановым.

Портвейн оказался не выпитым.
Обидно,до ......................

Пруф. https://www.doktornarabote.ru/

[Podvodnik 5372]

 

[Podvodnik 5372]

ТРИША
1
                       Ее звали Триша.  Это была самая умная, самая послушная и ласковая собака, с которой Яне приходилось встречаться. Триша была ее собакой, собакой породы Золотистый ретривер. Карие выразительные глаза, черная мочка носа, шерсть, чуть волнистая на спине нежно-персикового цвета и хвост - этот неутомимый хвост - показатель Тришкиного настроения, который «выключался» только тогда, когда собака спала. А глаза.… Какие преданные и добрые были у нее глаза! Были. Потому что три дня назад Триши не стало.  На четырнадцатом году жизни она ушла. Ушла во сне… тихо, без стонов и крика… она просто не проснулась утром.
          У Яны в глазах опять стояли слезы. Ночь. Женщина не могла заснуть. Стоило только закрыть глаза, как перед ней опять стояла Триша, радостно виляя хвостом – такая бодрая, веселая, живая…  
                        Яна со старшими девочками Аленой и Лизой похоронили ее в той роще, где они постоянно гуляли.  И надо ли описывать, как переживали и плакали двенадцатилетние дочери Яны? Я думаю, будет лишним. Кто хотя бы раз провожал в последний путь своего  питомца, знает -  здесь не хватит и тысячи слов, чтобы передать на бумаге боль, отчаяние и пустоту.                                                       
                        Как она любила детей! Когда родились двойняшки, Трише был ровно год. Яна, идя на прогулку с девочками, всегда брала собаку с собой. Триша вышагивала рядом с коляской с гордо-поднятой головой, а в глазах ее можно было прочесть: «Помогаю!» Девчонки подрастали, и заботливая нянька Триша могла часами сидеть и наблюдать, как они возятся в песочнице. Собаку знали все ребятишки во дворе. Триша была прирожденная апортировочница. Она приносила детям мячики, палочки, забытые игрушки. Триша подавала лапу и выполняла несложные команды или просто сидела долгими вечерами возле  песочницы с Яной и ее детьми, а знакомые мамочки с малышами подходили и гладили собаку, чесали за ушком, чему Триша была безгранично рада.
                         Яна перевернулась на другой бок и опять попыталась уснуть. Она утешала себя мыслью, что там, куда уходят наши питомцы после жизни, тоже жизнь – другая. Какой-то параллельный мир, страна сказок и снов, словно в том старом фильме с Робби Уильямсом в главной роли. Название фильма вертелось у Яны на языке, но вспомнить его женщина не могла.  Ей там хорошо и теперь у нее дом там. Может она сейчас смотрит с неба на Яну, на девочек, на маленького Артемку, машет хвостом и говорит:
                         - Ты не переживай, хозяйка! Со мной все в порядке. Не мучай себя. Отпусти…
                         Яна встала с кровати и направилась к комоду в поисках носового платка. «Почему всегда, когда ты плачешь, вдобавок ко всему течет из носа?» - подумала Яна – «Успокойся! Надо поспать! Тришу не вернуть. Просто пришло ее время…» Но слезы текли опять, и Яна не могла  себя контролировать. 
                          - Уснешь тут! – сказала Яна вслух и обильно закапала в нос сосудосуживающие капли. – Может это ПМС? 
                          С этими словами женщина направилась в дальнюю комнату – спальню младшего сына – Артема. Малышу шел второй год. Резались поздние зубы, и накануне ночь они с Яной почти не спали. Удивительно, но сегодня Артемка сладко спал. Яна стояла, разглядывала сынишку. Такой милый, несмышленый беззаботный человечек. На синей подушке с какими-то забавными медвежатами были разбросаны светло-русые, почти белые кудри сына; на его толстеньких щечках  выступил еле уловимый румянец, его пухленькие ручки были откинуты вверх, пальчики собраны в кулачки. Судя по тому, что ребенок то улыбался, то хмурил брови, он видел сны.  Яна наклонилась над малышом, поцеловала его в лобик и поправила одеяло. После чего женщина отправилась на кухню и поставила чайник на подогрев.
                        - Раз уж не спится, надо попить чай, - размышляла она вслух. Яна посмотрела в окно. По стеклу и подоконнику  надоедливо барабанил, то чуть затихая на несколько минут, то врываясь с новой силой, неистово обрушивая на землю тонну воды, глупый дождь. – Ты плачешь, и я плачу вместе с тобой…
После нескольких глотков крепкого чая, Яна перестала плакать, но мысли ее бесконтрольно возвращались в прошлое – туда, где Триша была еще жива. Она была старая, она плохо видела в последнее время и плохо слышала, но, черт побери, она была жива! Какие-то три дня назад…
«Почему? Почему им отпущено так мало? Тринадцать лет. В этом возрасте человек только начинает жить, а собака уже заканчивает свой жизненный путь. Несправедливо…»
                     Все в этом доме напоминает о ней: неубранная миска на кухне, вода в которой застоялась и покрылась тонким слоем пыли (Яна обязательно бы ее поменяла, будь Триша жива); кое-где по углам лежат небольшие клочки ее шерсти; в прихожей на отдельном крючке висит ошейник, сохранивший на себе Тришину шерсть; старый брезентовый поводок… Его Яна давно хотела выбросить и купить новый. Теперь он ни к чему. А вчера Артемка где-то из ящика вытащил когтерез. Где он его нашел? Яна вспомнила, как однажды подстригала когти Трише. Собака всегда спокойно относилась к подобным процедурам. Триша  стояла, а Яна периодически подбадривала и хвалила ее. Но, в последний момент, подстригая коготь на задней лапе, она поторопилась и прихватила лишнего. Триша заскулила. Женщина позже отругала себя за свою криворукость и неосторожность.  Естественно, она обняла собаку, пожалела, задобрила вкусным кусочком, но после этого случая Триша не давала подстригать когти. При виде когтереза она убегала от Яны и пряталась под кровать. Последний год Яна не подстригала когти Трише, отчего при ходьбе по ламинату – на кухне и прихожей они постоянно брякали.
                    «Как бы я сейчас хотела услышать этот звук, милая Триша, звук твоих шагов и цокающих когтей!» В голове всплывали моменты из жизни собаки – все вплоть до мелочей: первые лужицы на полу, первые кучки на паласе, первые погрызенные до неузнаваемости новые кроссовки… Первый день на дрессировочной площадке. Яна тогда подумала, что, в силу своей гиперактивности, Триша не научится послушанию ни за что и никогда. Она ошибалась, и через год они с Тришей сдали испытание по ОКД. 
            …А как она будила Яну по утрам! Сначала Триша садилась рядом с кроватью, ложила мордочку на краешек кровати и тихонько поскуливала. Бывало, что хозяйка ее игнорировала, особенно в воскресенье, когда хотелось подольше поспать. Тогда Триша брала в зубы краешек одеяла и стаскивала с Яны. Убедившись, что хозяйка раскрыта, собака мчалась к входной двери в предвкушении интересной прогулки.
               Яна почувствовала, что сейчас опять заплачет и сделала глубокий вдох. Она открыла дверцу холодильника и принялась судорожно шарить в дверце, где стояли лекарства. «Нужно выпить чего-нибудь успокоительного» - подумала она. – «Что с тобой случилось? Триши нет уже трое суток, а у тебя только сегодня истерика!  Ежедневно умирают миллионы людей и столько же рождается. Это касается и собак.… Это закон! И не нами он придуман. Жизнь и смерть – две подруги, которые ходят одна за другой. И, к сожалению, мы не знаем, которая из них завтра постучит в твою дверь и скажет: «Здравствуй!»»
                       Яна открыла бутылек с  настоем Валерианы и начала нервно трясти его над стаканом. Но бутылек оказался пуст.
                       - Черт!
                       Яна подставила табурет и открыла верхнюю дверцу кухонного шкафа. Там тоже хранились лекарства. Когда Тема пошел, все они из нижнего ящичка переселились наверх, подальше от малыша. Артем пошел в девять, с небольшим, месяцев. Пошел,  опять же, благодаря Трише. Хвостатая нянька часами сидела у Артема в детской. Когда мальчик мог самостоятельно сидеть, а потом и ползать, Яна оставляла его в детской под присмотром собаки, а сама занималась домашними делами. Если Темочка выползал из комнаты или начинал пакостить, Триша бежала к Яне и докладывала лаем. Когда Артемка первый раз встал, он встал, опираясь на собаку. И пошел, опять же, держась за нее.  Триша все понимала. Она никогда не убегала, даже если малыш щипал ее ручонками за шерсть. Она лишь послушно вела маленького человечка, ступая медленно и осторожно.
                         Один раз Артем, играя деревянными кубиками, сильно ударил собаку по носу. Триша заскулила и ушла на свою лежанку. Обиделась. Яна отругала мальчишку и слегка отшлепала его по рукам. Потом они вместе, вооружившись колбаской, пошли к Трише извиняться.
                         - Трише вава! - говорила Яна. – Триша плачет.
                         - Тиса ява! – повторял Артем. – Тиса ячет!
                        Артем заговорил также рано, как и пошел. К году он знал много несложных слов, среди которых было «Тиса», то есть Триша. Более того, мальчик понимал, что это имя относится к данной собаке. Все остальные собаки, уличные или же игрушечные, назывались просто «Бака».
 Яна нашла, наконец, таблетки снотворного, положила на ладонь одну, потом добавила еще две, подумав немного, она замахнула разом таблетки, запила остатками чая и направилась в спальню. «Нужно отвлечься и подумать о чем-нибудь приятном!»  - подумала Яна, ложась в постель.  По козырьку балкона все также надоедливо барабанил дождь. На часах – четыре пятнадцать…

2
                         Яна быстро провалилась в глубокий сон. Это был жаркий летний день. Она лежала на песке, а палящее солнце щедро припекало спину. По правую руку от Яны сидел Артемка и возился со своими машинками, а по левую руку лежала Триша – такая молодая, красивая, веселая… Она пристально смотрела на Яну, свою хозяйку. Ярко-алый язычок собаки был свешен на бок. Яна закапывала руку в мягкую Тришкину шерсть, чесала ее за ушком, и сон ее казался таким реальным. Через некоторое время Триша встала и   направилась к морю, вода в котором была удивительно-бирюзового цвета. В теплой, как молоко, воде плескались девочки – Алена и Лиза.  Они брызгали друг друга водой и радостно смеялись.  Триша подбежала к ним и начала лаять:
                         - Что вы балуетесь? Осторожнее на воде! – как бы говорила собака, переживая за детей. 
                          Девочки в шутку побрызгали неугомонную няньку, и Триша убежала на одеяло, к Яне. Она села прямо напротив хозяйки и начала неистово лаять, будто пытаясь сказать что-то важное. Карие глаза собаки, не отрываясь, смотрели на Яну. В глазах можно было прочесть:
                          - Услышь меня! Ну, же, хозяйка, услышь меня!
                         Яна проснулась оттого, что голос собаки был слишком реальным. Женщина села в кровати и прислушалась. Тишина. «Показалось!» - подумала Яна и опять легла. Только она закрыла глаза и начала отключаться, как опять услышала знакомый лай.
                         - Гав! Гав! – доносилось из прихожей.
                         Это был не сон. Яна не могла заставить себя встать. Кружилась голова и страшно хотелось закрыть глаза и вновь отключиться. «Таблетки…»
                         - Гав! Гав! 
                         - Триша?!
                         Определенно, это был ее голос. Но теперь это был приглушенный с хрипотцой лай пожилой собаки. Яна быстро встала, включила в комнате свет и прислушалась. Четыре тридцать. Лай она больше не слышала, зато теперь до Яны доносилось такое знакомое цоканье когтей по ламинату в прихожей. У Яны на лбу выступил холодный пот. Женщине стало страшно. Руки и ноги не слушались. Яна всегда считала себя сильной и самостоятельной женщиной. Из-за постоянного отсутствия мужа, многие вопросы ей приходилось решать самой. Ночуя одна  с детьми в трехкомнатной квартире, на первом этаже, она никогда ничего не боялась. «Ну, да, ведь со мной была Триша…»    - подумала женщина.
                         Яна постояла еще минуту. Цоканье когтей стихло. И, идя на поводу у здравого смысла,  она твердо решила, что Триши в этой квартире нет и быть не может и, не выключая свет, плюхнулась в кровать.
                         Четыре часа, тридцать пять минут.  Яна проснулась оттого, что кто-то стащил с нее одеяло. Женщина быстро встала. Она опять отчетливо слышала цоканье Тришиных когтей так, будто собака направлялась от спальни к прихожей.
                         - Триша, это ты? Ты вернулась?! Триша..?
                        Яна начинала понимать, что Триша здесь не просто так.  Она хотела предупредить… 
                        Яна сама с трудом верила в ЭТО и до последнего надеялась, что появление в квартире собаки, которой нет в живых – это лишь сон. Она вдруг вспомнила, как Алена пересказывала  прочитанную на днях книгу, мистический роман. Там говорилось о том, что призраки в большинстве случаев не приходят просто так. Они хотят что-то рассказать или о чем-то предупредить. Не будучи  фанатом мистических историй, Яна тут же забыла суть романа, но сегодня, в этот момент она ощутила себя на месте главной героини:
                         - Зачем ты пришла? Что ты мне хочешь сказать?… 
                         Ответ на этот вопрос был уже не нужен, потому что Яна почувствовала запах горелой проводки.
                         Яна выскочила в прихожую и сразу увидела, как из электросчетчика на стене валил  дым. Голова кружилась. Женщина смутно помнит, как добежала до спальни сына, закутала мальчишку в одеяло и вынесла на лестничную площадку. Артем все еще спал. Не найдя более подходящего места, она положила малыша прямо на пол и вернулась  за девочками. 
                         Когда Яна вновь зашла в квартиру, она увидела, что огонь распространился по стене в прихожей, он пожирал летние куртки, плащи, зонты, Темкины игрушки, забытые на пуфике. Едкий дым лез в глотку, щипал глаза и нос. Паника охватила Яну и не давала адекватно оценить ситуацию.  К счастью, девочки были уже на ногах. Они накинули куртки прямо на пижамы и, схватив первую попавшуюся обувь, вместе с мамой выскочили за дверь.
                         - Звоните соседям! – командовала Яна девочкам, нервно барабаня при этом в ближайшую соседскую дверь. – Пожар! Выходите! Пожар!
                         - Мам, я телефон взяла. Может, позвонишь?! – предложила Лиза.
                         - Да, конечно! Несите Артемку на улицу! – дрожащими руками, кашляя, она набирала номер. Свободной рукой она продолжала звонить в каждую дверь пока не дошла до пятого этажа.

3

                          Пожарные приехали быстро. К этому моменту во двор вышел весь первый и второй подъезд. Пока пожарные тушили огонь, взрослые рассредоточились на детской площадке небольшими группами и обсуждали ночное происшествие. А дети, прячась от мелкого дождя,  залезли на паровозик, под крышу и оттуда наблюдали весь процесс тушения огня. Кто-то успел одеться основательно, даже взял с собой зонт, кто-то вышел в халате, в тапочках на босу ногу. Люди вывели  своих питомцев: кошек, собак, кто-то вынес в клетке морскую свинку.  Неравнодушные люди вынесли коляску, и сонного Артема положили туда. Мальчик немного похныкал и вновь уснул. Дождик теперь был совсем мелкий, почти затих. Небо светлело.
                           Один из пожарных подошел к Яне и представился. Женщина кивнула в ответ, но тут же забыла его звание и фамилию. Видимо, из-за снотворного ее реакция была слегка заторможенной. Голова ничего не соображала. Мужчина в возрасте протянул бумагу и ручку:
                           - Вот здесь распишитесь, пожалуйста! – попросил он, немного покашливая, и добавил, - Повезло вам! Очень повезло! Могли бы не проснуться. Когда электросчетчик в таком  состоянии, огонь распространяется очень быстро. Менять надо полностью всю проводку, в следующий раз может не повезти.
                           - Да, конечно. – У Яны тряслись руки, она коряво и наспех поставила подпись.
                           - А все-таки, как вышло, что вы так оперативно сами выскочили и эвакуировали соседей? Похоже, что не спали в четыре утра?
                           - У маленького зубки режутся, вот он и не давал мне спать, - соврала Яна, ведь именно сегодняшнюю ночь Темочка спал как никогда крепко. Она подумала, что пожарным вовсе не обязательно знать, КТО на самом деле ее разбудил. Они все равно не поверят. Расскажи такое самой Яне, например, вчера, она бы тоже не поверила.
                          - А проводкой, все-таки, займитесь!
                          - Муж послезавтра с командировки возвращается. Он все сделает.
                         Пожарник ушел в машину, а к Яне подошла соседка тетя Люба – женщина пенсионного возраста:
                          - Яночка, хочешь, водички вынесу? А? – судя по озабоченному лицу тети Любы,  Яна выглядела очень плохо, - валерианы накапаю, давай? Успокоишься немного. – У нее собака умерла три дня назад, - поясняла тетя Люба рядом стоящей  соседке, - жалко ее, я тоже плакала. Такая умница была! Мы все к ней так привыкли. Яночка до сих пор в себя прийти не может, а тут такое…
                           Яна кивнула головой и села на лавочку. Она, действительно, чувствовала себя неважно. Какой-то упадок сил... Нервное истощение…Заботливая тетя Люба принесла воды. Она что-то говорила, не умолкая, обращаясь то к Яне, то к другим соседкам. Как правило, в такой ситуации, когда беда миновала, все живы, и большая часть имущества осталась нетронута огнем,  человек начинает радоваться жизни, благодарить Всевышнего и обнимать своих детей.
                            - Яна Валерьевна – это вы? – обратился другой пожарник к Яне. 
                            - Да, это я.
                            - Вам лучше пока в квартиру не заходить! Вы можете посидеть у соседки пока все не проветрится? Тем более, это касается детей.
                            - Она ко мне пойдет! – не растерялась тетя Люба.  – Да, Яна? Полежишь, отдохнешь, я за маленьким посмотрю, девочки, если что, помогут. У меня внучок Дениска гостит часто, игрушек, книжек детских полно. Яна, я, ведь, старая уже, сплю плохо, на ночь таблетки принимаю. Если бы вы с девочками меня не разбудили, возможно, я бы сейчас не стояла рядом с вами. Так что, Яночка, я теперь до конца своих дней за ваше здоровье и благополучие молиться буду.
                              Соседка обняла Яну и немного всплакнула. 
                              Шесть часов утра. Проснулся Артем. Поглядывая испуганными глазенками на большие пожарные машины, на суету и такое количество людей вокруг, он скривил нижнюю губу и собрался, было, расплакаться. Алена передала малыша на руки маме, и он сразу успокоился. Яна обняла сына. Уставшие глаза молодой женщины смотрели куда-то вдаль, где восходящее солнце окрасило небо в нежно-розовый цвет. Она думала, что там, за горизонтом, за гранью нашего понимания, не пустота. Там что-то есть. Какая-то дверь между мирами. Если они уходят, но возвращаются, затем снова уходят,  то, может быть, смерть – это еще не конец, а, всего лишь, переход из одного мира в другой? Или начало чего-то нового… Начало иной жизни.
Что могло произойти, если бы Триша не пришла ночью, в четыре тридцать? Яна напилась снотворных. Она бы просто задохнулась… а потом…  а дети? Ее и соседские дети не стояли бы сейчас тесной кучкой на паровозике. Взрослые и пожилые соседи… Кто-то курит, кто-то травит анекдоты и громко смеется, кто-то уже возвращается домой, в свои квартиры – страшно представить, что многие могли погибнуть. А тетя Люба, возможно, уже не пригласила бы Яну на чай.
                            - Яна, зови девочек, пойдемте! Я чай подогрела! – звала добрая соседка.
                            - Теть Люба, я сейчас!
Яна подошла к одной из своих дочерей – Лизе.  Алена беседовала с подружкой и показывала ей что-то на своем новом смартфоне.
                            - Лиза, ты помнишь, как вы проснулись? Кто вас разбудил?
                            - Ты не поверишь!
                            - Лиза!?
                            - Мне показалось, что Триша лаяла. Я проснулась первая. Долго сидела прислушиваясь. Думала, мне приснилось. Потом вижу – с Аленки одеяло слетело, будто кто-то сдернул его. Я разбудила Алену, и тут мы обе почувствовали запах гари. Мы вышли в прихожую, смотрим – огонь уже везде. И ты как раз зашла в это время. Мама, - Лиза посмотрела на Яну своими синими, как море, глазами, - Триша -  это был сон? 
                            - Нет, дорогая, это был не сон.
                           И, словно в подтверждение Лизиных слов, неожиданно заговорил Артемка:
                           - Там! – уверенно заявил ребенок. Запрокинув голову вверх, Артемка увлеченно смотрел на небо. Он улыбнулся, словно увиденный силуэт ассоциировался с чем-то или кем-то знакомым и любимым.  При этом ручонка малыша и его вытянутый указательный пальчик указывали туда, где в лучах восходящего солнца раскинулась по небу еле заметная радуга. 
                           - Темочка, что ты увидел? - спросила Лиза. – Кто там?
                           - Тииса! –  певуче и с улыбкой на лице произнес малыш и повторил. – Ти-са! Ти-са!
У Яны к горлу опять подкатил ком. Она подняла голову вверх.
«Милая Триша, ты так любила нас всю свою жизнь; ты любила моих детей, наверное, больше, чем я сама, ты оберегала и переживала за них; ты охраняла наш сон и продолжаешь охранять его до сих пор. Ты вернулась на Землю, чтобы спасти как минимум четыре человеческие жизни. Иначе… ты бы не смогла. Большое тебе спасибо! Ты ушла, но частичка тебя навсегда останется в наших сердцах».
                           - Тема, давай помашем Трише ручкой!
                           Подошла Алена. Яна крепко обняла своих детей и почувствовала, что сегодня она любит их как никогда сильно. И, как никогда сильно, ей сегодня хочется жить. Еще несколько минут все четверо смотрели на небо и думали об одном и том же, о Трише…
                           Просыпались и кружили в воздухе, весело чирикая, ранние пташки – воробышки, с зеленых листьев клена скатывались и неуклюже разбивались о землю толстые капли воды. Слабый ветерок уносил запах гари, на смену ему воздух наполнялся приятной дождевой прохладой. Пожарники сматывали брандспойты, машины трогались с места, люди расходились по своим квартирам. Поднималось солнце. Жизнь продолжалась.
 2016г.  
 автор: Карелина А.А.

[Лекарь 2592]

Правда ли, что всыпать ремня - самый доходчивый способ коммуникации для детей?

Сему очень ждали. 
И дождались. 
Когда уже потеряли надежду. Девять лет ожидания - и вдруг беременность! 
Сема был закормлен любовью родителей. Даже слегка перекормлен. Забалован. 

Мама Семы - Лиля - детдомовская девочка. Видела много жесткости и мало любви. Лиля любила Семочку за себя и за него. 

Папа Семы - Гриша - ребенок из многодетной семьи. Гришу очень любили, но рос он как перекати-поле, потому что родители отчаянно зарабатывали на жизнь многодетной семьи. Гриша с братьями рос практически во дворе. Двор научил Гришу многому, показал его место в социуме. Не вожак, но и не прислуга. Крепкий, уверенный, себе-на-уме. 

Гришины родители ждали Семочку не менее страстно. Еще бы! Первый внук! 
Они плакали под окнами роддома над синим кульком в окне, который Лиля показывала со второго этажа. 

Сейчас Семе уже пять. Пол шестого. 

Сема получился толковым, но избалованным ребенком. А как иначе при такой концентрации любви на одного малыша? 

Эти выходные Семочка провел у бабушки и дедушки. 

Лиля и Гриша ездили на дачу отмывать дом к летнему сезону 

Семочку привез домой брат Гриши, в воскресенье. Сдал племянника с шутками и прибаутками. 

Сёма был веселый, обычный, рот перемазан шоколадом. 

Вечером Лиля раздела сына для купания и заметила ... На попе две красные полосы. Следы от ремня. 

У Лили похолодели руки.  

- Семен... - Лилю не слушался язык. 

- Да, мам. 

- Что случилось у дедушки и бабушки? 

- А что случилось? - не понял Сема. 

- Тебя били? 

- А да. Я баловался, прыгал со спинки дивана. Деда сказал раз. Два. Потом диван сломался. Чуть не придавил Мурзика. И на третий раз деда меня бил. В субботу. 

Лиля заплакала. Прямо со всем отчаянием, на какое была способна. 

Сема тоже. Посмотрел на маму и заплакал. От жалости к себе. 

- Почему ты мне сразу не рассказал? 

- Я забыл. 

Лиля поняла, что Сема, в силу возраста, не придал этому событию особого значения. Ему было обидно больше, чем больно. 

А Лиле было больно. Очень больно. Болело сердце. Кололо. 

Лиля выскочила в кухню, где Гриша доедал ужин. 

- Сема больше не поедет к твоим родителям, - отрезала она. 

- На этой неделе? 

- Вообще. Никогда. 

- Почему? - Гриша поперхнулся. 

- Твой отец избил моего сына. 

- Избил? 

- Дал ремня. 

- А за что? 

- В каком смысле "за что"? Какая разница "за что"? Это так важно? За что? Гриша, он его бил!!! Ремнем! - Лиля сорвалась на крик, почти истерику. 

- Лиля, меня все детство лупили как сидорову козу и ничего. Не умер. Я тебе больше скажу: я даже рад этому. И благодарен отцу. Нас всех лупили. Мы поколение поротых попк, но это не смертельно! 

- То есть ты за насилие в семье? Я правильно понимаю? - уточнила Лиля стальным голосом. 

- Я за то, чтобы ты не делала из этого трагедию. Чуть меньше мхата. Я позвоню отцу, все выясню, скажу, чтобы больше Семку не наказывал. Объясню, что мы против. Успокойся.

- Так мы против или это не смертельно? - Лиля не могла успокоиться. 

- Ремень - самый доходчивый способ коммуникации, Лиля. Самый быстрый и эффективный. Именно ремень объяснил мне опасность для моего здоровья курения за гаражами, драки в школе, воровства яблок с чужих огородов. Именно ремнем мне объяснили, что нельзя жечь костры на торфяных болотах. 

- А словами??? Словами до тебя не дошло бы??? Или никто не пробовал? 

- Словами объясняют и все остальное. Например, что нельзя есть конфету до супа. Но если я съем, никто не умрет. А если подожгу торф, буду курить и воровать - это преступление. Поэтому ремень - он как восклицательный знак. Не просто "нельзя". А НЕЛЬЗЯ!!! 

- К черту такие знаки препинания! 

- Лиля, в наше время не было ювенальной юстиции, и когда меня пороли, я не думал о мести отцу. Я думал о том, что больше не буду делать то, за что меня наказывают. Воспитание отца - это час перед сном. Он пришел с работы , поужинал, выпорол за проступки, и тут же пришел целовать перед сном. Знаешь, я обожал отца. Боготворил. Любил больше мамы, которая была добрая и заступалась. 

- Гриша, ты слышишь себя? Ты говоришь, что бить детей - это норма. Говоришь это, просто другими словами. 

- Это сейчас каждый сам себе психолог. Псехолог-пидагог. И все расскажут тебе в журнале "Щисливые радители" о том, какую психическую травму наносит ребенку удар по попе. А я, как носитель этой попы, официально заявляю: никакой. Никакой, Лиль, травмы. Даже наоборот. Чем дольше синяки болят, тем дольше помнятся уроки. Поэтому сбавь обороты. Сема поедет к любимому дедушке и бабушке. 

После того , как я с ними переговорю. 

Лиля сидела сгорбившись, смотрела в одну точку. 

- Я поняла. Ты не против насилия в семье. 

- Я против насилия. Но есть исключения. 

- То есть если случатся исключения, то ты ударишь Сему. 

- Именно так. Я и тебя ударю. Если случатся исключения. 

На кухне повисла тяжелое молчание. Его можно было резать на порции, такое тугое и осязаемое оно было. 

- Какие исключения? - тихо спросила Лиля. 

- Разные. Если застану тебя с любовником, например. Или приду домой, а ты, ну не знаю, пьяная спишь, а ребенок брошен. Понятный пример? И Сема огребет. Если, например, будет шастать на железнодорожную станцию один и без спроса, если однажды придет домой с расширенными зрачками, если... не знаю... убьет животное... 

- Какое животное? 

- Любое животное, Лиля. Помнишь, как он в два года наступил сандаликом на ящерицу? И убил. Играл в неё и убил потом. Он был маленький совсем. Не понимал ничего. А если он в восемь лет сделает также, я его отхожу ремнем. 

- Гриша, нельзя бить детей. Женщин. Нельзя, понимаешь? 

- Кто это сказал? Кто? Что за эксперт? Ремень - самый доступный и короткий способ коммуникации. Нас пороли, всех, понимаешь? И никто от этого не умер, а выросли и стали хорошими людьми. И это аргумент. А общество, загнанное в тиски выдуманными гротескными правилами, когда ребенок может подать в суд на родителей, это нонсенс. Просыпайся, Лиля, мы в России. До Финляндии далеко. 

Лиля молчала. Гриша придвинул к себе тарелку с ужином. 

- Надеюсь, ты поняла меня правильно. 

- Надейся. 

Лиля молча вышла с кухни, пошла в комнату к Семе. 

Он мирно играл в конструктор. 

У Семы были разные игрушки, даже куклы, а солдатиков не было. Лиля ненавидела насилие, и не хотела видеть его даже в игрушках. 

Солдатик - это воин. Воин - это драка. Драка это боль и насилие. 

Гриша хочет сказать, что иногда драка - это защита. Лиля хочет сказать, что в цивилизованном обществе достаточно словесных баталий. Это две полярные точки зрения, не совместимые в рамках одной семьи. 

- Мы пойдем купаться? - спросил Сема. 

- Вода уже остыла, сейчас я горячей подбавлю... 

- Мам, а когда первое число? 

- Первое число? Хм...Ну, сегодня двадцать третье... Через неделю первое. А что? 

- Деда сказал, что если я буду один ходить на балкон, где открыто окно, то он опять всыпет мне по первое число ... 

Лиля тяжело вздохнула. 

- Деда больше никогда тебе не всыпет. Никогда не ударит. Если это произойдет - обещай! - ты сразу расскажешь мне. Сразу! 

Лиля подошла к сыну, присела, строго посмотрела ему в глаза: 

- Сема, никогда! Слышишь? Никогда не ходи один на балкон, где открыто окно. Это опасно! Можно упасть вниз. И умереть навсегда. Ты понял? 

- Я понял, мама. 

- Что ты понял? 

- Что нельзя ходить на балкон. 

- Правильно! - Лиля улыбнулась, довольная, что смогла донести до сына важный урок. - А почему нельзя? 

- Потому что деда всыпет мне ремня...

Изменено 23 декабря 2016 пользователем Лекарь

[Podvodnik 5372]

 

[Podvodnik 5372]

И ЗВЕРЯ НЕТ СТРАШНЕЙ ЧЕМ ЧЕЛОВЕК

Он убегал… в него стреляли люди…
Проваливаясь лапой в рыхлый снег,
Волк твёрдо знал: спасения не будет...
И зверя нет страшней, чем ЧЕЛОВЕК…

А в этот миг за сотни километров,
Был в исполненье смертный приговор…
Девчонка малолетняя там где-то
Уже четвёртый делала аборт…

Малыш кричал!!! Но крик никто не слушал…
Он звал на помощь: «МАМОЧКА, ПОСТОЙ!!!
Ты дай мне шанс, чтобы тебе быть нужным!!!
Дай мне возможность жить!!! Ведь я живой!!!»

А волк бежал… собаки глотку рвали…
Кричали люди пьяные в лесу…
Его уже почти совсем догнали…
Волк вскинул морду и смахнул слезу…

Малыш кричал, слезами заливаясь…
Как страшно НЕ РОДИВШИСЬ УМЕРЕТЬ!
И от железки спрятаться пытаясь,
Мечтал в глаза он маме посмотреть…

Вот только «маме» этого не нужно…
Не МОДНО стало, видите ль, рожать…
Она на глупость тратит свою душу…
Своих детей «не в падлу» убивать…

А волк упал без сил… так было надо…
Он от волчицы ВАРВАРОВ увёл…
Одна она с волчатами осталась,
Когда он на себя взял приговор…

Собаки рвали в клочья его тело!
Но только душу волчью не порвать!!!
Душа его счастливой мчалась в небо!!!
РАДИ ДЕТЕЙ ЕСТЬ СМЫСЛ УМИРАТЬ!!!

И кто, скажите, зверь на самом деле?
И почему противен этот век???
А просто ЧЕЛОВЕЧНЕЕ НАС ЗВЕРИ…
И зверя нет страшней, чем ЧЕЛОВЕК!!!