Жизненные истории, придуманные и нет

[Podvodnik 5372]

ВЕТЕРИНАР

 

Старик принёс своего пса на усыпление, потому что не имел денег, чтобы спасти питомца. Увидев, как плачет человек и горюет собака, ветеринар принял единственно верное решение...

Говорят, не в деньгах счастье, но иногда именно деньги решают наши судьбы. У пожилого мужчины не было и копейки лишней, когда врачи выставили счёт за жизнь его четвероногого друга.

В кабинете у ветеринара было тихо. Врач смотрел на пару: дворнягу, лежащую на столе, и старика, склонившего над ней голову и рассеянно поглаживающего питомца за ухом. Было слышно лишь тяжёлое дыхание собаки и человеческие всхлипы. Пожилой мужчина никак не хотел отпускать своего друга и плакал.

Андрей Александрович, молодой ветеринар, часто сталкивался с подобными проявлениями человеческих чувств перед усыплением животных. И это нормально, ведь люди успевают привыкнуть к братьям нашим меньшим всей душой. Но, чувствовал специалист, это был особый случай.

Сейчас мужчина вспоминал, как впервые увидел эту пару на пороге своего кабинета. Это было 3 дня назад. Тихий старик принёс свою 9-летнюю собаку Найду на срочный приём. Животное вот уже два дня не вставало на ноги, и пожилой посетитель был всерьёз обеспокоен этим. Как пояснил мужчина, кроме Найды у него никого нет.

Андрей Александрович провёл осмотр. Действительно, у собаки была серьёзная инфекция. Ей было необходимо срочное дорогостоящее лечение. В противном случае животное ждала мучительная гибель. «Поэтому, — сказал тогда сухо врач, — если вы не собираетесь лечить собаку, гуманнее будет её усыпить». Сейчас Андрею Александровичу легко представить, что почувствовал тогда мужчина, но в тот день молодому специалисту было невдомёк.

После таких слов врача старик дрожащими руками высыпал на стол мелочь с помятыми купюрами — плата за услуги. Он бережно взял на руки свою собаку и ушёл.

А сегодня он снова появился на пороге ветеринарного кабинета. «Простите, доктор, я смог найти деньги только на усыпление», — сказал пожилой клиент, опустив взгляд.
И теперь, когда старик попросил ещё 5 минут, чтобы проститься со своей подругой, Андрей Александрович смотрел на эту пару, и не понимал, откуда в мире такая несправедливость. Очень часто люди, у которых просто миллионы денег, безжалостно относятся ко всему живому, а тут — бедный старик и умирающая дворняга. И столько чувств.

Ком подкатил к горлу молодого врача. Он подошёл к старику и положил ему руку на плечо. «Я вылечу, — срывающимся голосом сказал он, — я за свой счёт вылечу вашу Найду. Она же не старушка пока. Ещё побегает». Ветеринар лишь почувствовал, как под его рукой затряслись плечи пожилого мужчины в беззвучных рыданиях.

Через неделю Найда уже стояла крепко на ногах. Капельницы и грамотный уход сделали своё дело. Молодой доктор чувствовал себя счастливым. Может, он и сделал маленькое дело для несчастного старика и беспородной собаки, но на самом деле это был великой и доброй души поступок.

©️ Ольга Поручник

[Podvodnik 5372]

ЮЛЬКА

 

Рассказ принимал скромное участие в ККК 24


— Здравствуйте. Вы — колдун?

Одновременно с этими словами в помещение вошла довольно красивая, приятная девушка в брючном костюме и стильных туфельках.

— Колдун. Проходите, — кивнул сидящий за столом мужчина, по возрасту немногим старше посетительницы. Крепкий, спортивный, одетый несколько несолидно — в футболку, джинсы и кроссовки. — Присаживайтесь, — небрежное движение руки указало на кресло для посетителей.

— Меня зовут Юля, — осматриваясь и дивясь обстановке, более всего напоминающей офис средней руки, представилась гостья. — И у меня проблема. Сделайте меня счастливой. Сколько это будет стоить?

— Не мой профиль. Я специализируюсь на мелких чудесах. Собачку приучить гадить на улице или испуг прогнать.

Из дамской сумочки появилась толстая пачка денег.

— Задаток.

Сумма колдуна впечатлила. Ему как раз требовалась материальная подпитка для ипотеки.

— Можно попробовать…

Пачка перекочевала на стол.

Понятливо улыбнувшись, хозяин помещения вместо расспросов перешёл к материальной стороне дела.

— Оплата по факту, в течение трёх суток после сеанса, когда подействует, — сообщил он, не притрагиваясь к деньгам. — Если результат впоследствии не устроит, то я не несу никакой ответственности.

— Это как?

— Понятие счастья изменчиво. Сегодня — одно, завтра у человека наступают другие приоритеты. Переиграть практически невозможно.

— Я понимаю. Но у меня проблема, — тут девушка замялась, — несколько иного рода. Вряд ли мне потребуется что-то менять.

— Все так говорят, — колдун отрешённо-заученно продолжал разъяснять правила. — Просто поверьте — ничто не постоянно.

— Пусть! — смело тряхнула головой посетительница. — Я готова.

— Хорошо. Тогда ещё три условия. Первое — окончательную плату я назначу после решения вашей проблемы, — тут он поправился. — Не волнуйтесь, ничего запредельного. Зомби вы не станете, нарушать закон не потребую. Только деньги... Второе — мне потребуется ваша память. Конфиденциальность с неразглашением гарантирую. И последнее — я не исполнитель желаний как таковых. Я всего лишь пытаюсь вам помочь, причём берусь за то, что раньше не пробовал. Потому никаких «фокус-покус» не ждите. По щелчку пальцев волшебство не происходит.

— Странно, — Юля очень удивилась последнему замечанию. — Мне рекомендовали вас как специалиста, способного осуществить любые мечты.

— Ну, миллиард я не наколдую, как сами понимаете. Иначе я бы тут не сидел. Соответственно, мои возможности более чем ограничены.

Колебалась она недолго.

— Убедили. Я хочу вам рассказать...

— Не надо, — оборвал её парень, вставая с места и разминая пальцы. — Я сам всё узнаю.

Остановившись рядом с креслом, колдун на шарлатанский манер поводил ладонями вдоль затылка посетительницы, без удивления отметил, что та погружается в необходимый для нормальной работы транс, и открыл своё сознание воспоминаниям девушки...

***

Впервые Юлька попробовала славу на вкус давно, в детстве. На каком-то семейном торжестве её, маленькую девочку в пышном платьице с белыми чулочками, неудобных лаковых туфельках и огромным бантом на голове, папа поставил на табурет и попросил прочесть перед родственниками стишок.

Собравшиеся смолкли. Каждый смотрел на разодетое дитё.

И вот тогда Юльку накрыло. Это внимание, эти прикованные к ней глаза больше никогда не давали покоя бедной девочке/подростку/девушке. Хотелось ещё и ещё. Хотелось вечно быть в центре событий, верхушкой айсберга, остриём пирамиды.

Хотелось снисходить, озарять, вдохновлять. Хотелось поклонения, хотелось, чтобы в битве за её лёгкую улыбку сходились в последней схватке галактики, а суровые воины умирали с её именем на губах.

Мечталось стать роковой, давать надежду избранным и с удовольствием наблюдать, как их ненавидят те, кому этой надежды не досталось.

Но это понимание, осознание себя пришло потом...

***

Маленькая Юля неторопливо, с выражением прочла незамысловатое четверостишие про зайку. Потом ещё одно. И ещё.

Но взрослым представление быстро поднадоело. Их ждал стол с закусками.

Сволочи... Такого слова юная звезда ещё не знала, однако всей кожей чувствовала его суть. Она и распробовать вкус славы ещё не успела, как все закончилось.

В комнате понемногу начались разговоры шёпотом, косые взгляды перемещались от девчушки к выпивке и маминым котлетам, общий интерес угасал.

Юлька попробовала спеть. Потом станцевать. Потом просто молола чепуху, старательно перекрикивая нарастающий взрослый шум. Сознательно упала с табурета, заплакала.

Мама и бабушка её, конечно, пожалели, но это всё было не то. Всего лишь кусочек, крупиночка всеобщего внимания, такого сладкого и такого притягательного. Осколок чего-то большого, нужного, жизненно необходимого. Наркотик, смысл, цель, путь.

С того дня Юлька поняла: ей без людей — никак.

Шли годы. Девочка росла в заботе и обожании. Идеальное бытие омрачала лишь школа, да и то... не очень. Будучи от природы симпатичной и неглупой, Юля довольно ловко навострилась вертеть более-менее воспитанными мальчиками и с наслаждением впитывала зависть менее удачливых одноклассниц, украдкой любовалась ребячьими драками за её благосклонность; полюбила оценивать чужое рвение в стремлении занять место рядом с ней, почти богиней.

Так продолжалось до старших классов.

А потом биология сыграла с Юлькой злую шутку. Превратившиеся в подростков мальчики неожиданно начали видеть в ней не королеву, а самку. Их переполненные гормонами тела не могли довольствоваться немым обожанием, требуя большего. Того, к чему подрастающая звезда оказалась решительно не готова — интима.

Сексом она, конечно, интересовалась, но вот достойных кандидатур вокруг себя не видела. Не короли, не атланты, не идеалы... так, прыщавая пацанва. Наглая, хамская, вульгарная, смеющая сравнивать её, рождённую для высокого, с обычными «бабами».

Мрази примитивные, одним словом.

Ещё и одноклассницы мелко мстили, как назло, постоянно попадаясь под ручку то с одним, то с другим. Поглядывали сверху вниз, улыбаясь кавалерам и позволяя им держать себя за задницы, в перерывах между уроками обсуждая пикантные подробности тех или иных ухажёров.

Как же Юлька радовалась, получив аттестат об окончании средней школы. Теперь, казалось, всё перед ней. Все дороги и мечты. Просто протяни руку.

Реальность обошлась с девушкой подло. В актёрский не взяли, сказали, что нет таланта; в модели пробиться не удалось. Певческая карьера пронеслась мимо — не нашлось богатых покровителей или смелых продюсеров. Наслушавшись нравоучений от родителей и согласившись с их здравомыслием, она выбросила дурь из головы и поступила в обычный ВУЗ, на неприметную специальность.

Там она случайно выскочила замуж. За хорошего, доброго, интеллигентного паренька с мягким характером. Как — и сама не поняла. Наверное, свою роль сыграло юношеское желание вырваться из-под семейной опеки, вкусить прелестей самостоятельности.

Однако семейная жизнь не задалась. Заел быт и внезапно взыгравшее своеволие у избранника.

— Мне надоело с тобой нянчиться, как с маленьким ребёнком, который без посторонней помощи и шагу не способен ступить! — категорично заявил он перед разводом. — Я устал. Мне надоело готовить, убирать, угождать, присматривать за тобой. Я в слуги не нанимался.

Юлька поначалу не поняла, что не так. Разве плохо, когда о ней заботятся, лелеют, всюду сопровождают, помогают, следят, чтобы ей было хорошо? Это же так классно!

Она даже попыталась объяснить столь примитивные и, в общем-то, понятные вещи, но нарвалась на обвинения в инфантилизме, себялюбии и эгоизме.

Такой поворот стал шоком. Как это, не любить её? Она же этого достойна! Она! Она...

Развод в памяти не отложился. Гнев на бывшего супруга оказался слишком силён и затмил собой все эти почившие в прошлом события.

Пораскинув мозгами, Юлька поняла — ей нужен другой. Активный, энергичный, готовый по первому щелчку пальцев сорваться с места за эмоциями и приключениями. Пусть будет рядом, пусть украсит каждый прожитый день новыми впечатлениями.

Да! Именно так!

Подходящая кандидатура нашлась довольно быстро. Жаль только, что ненадолго. Новый парень обожал движение, драйв, дорогу, новое, неизведанное и, при этом, оказался весьма красив. Почти идеальный спутник, думалось поначалу.

Ошиблась. Ему оказалось неинтересно идти только туда, куда тянуло её, а старые друзья и знакомые почему-то не ушли из его жизни, уступив место Юлькиным желаниям.

Кое-чему научившись в прошлых отношениях, девушка убедила новую вторую половинку поехать в Турцию, вдвоём, надеясь воспользоваться ситуацией сполна и дать избраннику понять, какое сокровище он меняет на невыразительных приятелей.

И чуть не исплевалась. Вместо романтики, уютных ресторанчиков со свечой на столе; вместо распланированного ей активного отдыха этот мерзавец послал её открытым текстом на третьи сутки пребывания в отеле. Всего-то попросила заменить водные лыжи на визит в турецкие бани, где она желала провести весь день в приятном пару и под нежными руками массажистов.

Сказал, что ему скучно тратить столько времени на банальную помывку. На часик-другой — да без проблем, но на день... И добавил:

— Сама поезжай. Что я там делать стану?

От обиды у Юли аж дыхание спёрло. Что значит «сама»? А кто её будет сопровождать, развлекать в дороге, слать сообщения с признаниями в любви и томиться в ожидании, вскидываясь при каждом открытии дверей из женской половины? Кому она потом расскажет, как ей было прекрасно и станет немножко ныть, что после массажа в теле разбитость? Он что, вообще тупой?!

Дело закончилось скандалом и расставанием. Отдых получился безнадёжно испорченным.

С тех пор на поиске пары девушка фактически поставила крест и особо ничего от мужчин не ждала. Хотя и имела у них определённый успех — сказывались регулярно навещаемые спортзалы и уход за собой.

Интрижки, само собой, случались, но всё мимолётные, без огонька.

Повзрослев, пообтесавшись в третьесортных конторках, Юля устроилась на работу в приличную организацию с большим, светлым офисом. Получала достойную зарплату, квартальные бонусы и место за корпоративным столом на Новый год.

Пыталась бороться и с навязчивыми запросами к окружающим. Посещала психолога, оплачивала сеансы по очень впечатляющему тарифу, пила успокоительные таблетки и медленно разочаровывалась во всём.

Однако с желаниями, с мечтами, с жаждой стать той самой... сделать так ничего и не смогла.

Зато научилась собирать внимание исподволь, идя на разные ухищрения. Особенно её тянуло влезать в чужой разговор, не важно, о чём. Заметив общающихся знакомых или малознакомых людей, девушка тотчас подходила к ним, для начала кивала, делая вид, что слушает, а после обязательно вставляла своё мнение. Говорила длинно, витиевато, без конкретики.

Потом, убедившись, что на неё смотрят, начинала использовать значительные паузы между предложениями и внимательно следила за реакцией собеседников, подгадывая тот самый момент, когда люди решали, что Юля сказала всё, что считала нужным, и намеревались продолжить беседу. Тогда она произносила новую реплику. И опять ждала...

Постепенно такое поведение всем надоело. Сотрудники замолкали при виде подтянутой фигурки на каблучках, недовольно отворачивались. Юля понимала причину, злилась, давала себе слово прекратить унижаться, выискивая в рабочих перерывах болтунов или тех, кто станет её слушать. Но обещания оставались лишь обещаниями. Непреодолимая тяга к всеобщему вниманию никуда не хотела уходить, изгрызая нежное Юлькино нутро.

Поэтому пришлось «перестроиться». Гордо держа осанку, она с королевским видом продолжала терпеливо обходить все отделы, столовые, коридоры, снисходительно посматривала на притихших сотрудников. И понемногу наслаждалась раздражённо искривлёнными губами, брезгливыми ухмылками коллег и осознанием того, что за её спиной всё равно говорят о ней. Без разницы, в каком ключе.

Это тоже внимание. Да, мало. Да, не ураган страстей, а всего лишь лёгкий ветерок. Но он есть. Он принадлежит ей.

И горечь досады на кончике языка тоже принадлежала ей... Чудилось — дайте ей то, что она просит, просто дайте — и случится что-то несбыточное, небывалое, неведомое. Всеобщее счастье и цунами наслаждений. Вечный оргазм, воспарение над миром, неописуемая сладость...

От таких дум Юлька плакала по ночам, считая себя если не проклятой, то уж точно наказанной от рождения за неизвестные прегрешения. Проклинала непонятно кого, видя в этой загадочной личности корень всех бед. Снова плакала.

Она что, много просит? Делает кому-то плохо самим фактом своего существования? Убивает? Крадёт? Мешает?

Нет.

Так за что ей вот это всё?! Унылое, беспросветное, словно старая жвачка на новом платье?

Даже ночь не приносила забвения. Засыпая, молодой и здоровый организм будто помогал хозяйке реализовывать потаённое, желаемое. Подсовывал различные сны, в которых она купалась в славе, посматривая с небес на землю; сидела в кресле пиратского фрегата, а вокруг кипел бой за право поцеловать пряжку её туфельки; творила миры по собственному разумению, сплошь прекрасные и правильно устроенные, имеющие одну-единственную цель — служить самой желанной женщине во вселенной... ных... — Юлька и сама путалась.

***

Колдун вернулся за стол и буркнул что-то невнятное, приводя клиентку в чувство.

Та недоумённо моргнула, зачем-то потрогала волосы, вздохнула, осторожно посматривая на хозяина кабинета в ожидании вердикта.

— Да, сложный случай, — не стал тот ходить вокруг да около. — Я вам вряд ли помогу. Не мой уровень, и даже не знаю, чей. Центром всего на свете мне вас не сделать, извините... Максимум, на что меня хватит — наложить лёгкое заклинание на хорошее настроение… Может, попробуете как-нибудь сами?

— Тяжёлым трудом и упорством? — Юльку передёрнуло. — Потратить жизнь без гарантий результата и существовать в состоянии вечного подвига, пробиваясь наверх? Нет уж, увольте.

— Тогда ничем не могу помочь, — повторил колдун, поднимаясь с места и всем видом показывая, что переговоры закончены.

— Погодите, — из глаз девушки брызнули слёзы. — Я вас прошу. Умоляю. Я готова на что угодно, только сделайте что-нибудь. Я заплачу любую цену. Устала... Это хуже наркомании, страшнее жажды в пустыне.

Горе было настолько искренним, что парень невольно пожалел клиентку. Он ведь пережил вместе с ней все вдрызг разбитые надежды, обиды. Прочувствовал всю терзающую боль и режущую по живому разницу между снами и явью. Ощутил всю глубину бездны девичьих разочарований.

Врагу такого не пожелаешь. И ладно бы, перед ним сидела просто самовлюблённая идиотка с претензией на социальную значимость, так нет! Неглупая, понимающая особа с исковерканной психологическими причудами жизнью. Своеобразная рабыня внутренних страстей. Без тяготеющих над ней проклятий или тяжёлых предназначений. Родилась она такой.

А с этим поделать ничего нельзя.

— Нет, — печально произнёс колдун, стараясь не встречаться взглядом с посетительницей. — У меня нет таких возможностей. Прощайте.

Девушка встала. Бледная, холодная, с честью выдерживая очередной удар судьбы. Промокнула платочком глаза, забрала со стола деньги.

— До свидания.

***

На улицу Юля вышла уже обычной, успокоившейся. Села в припаркованный неподалёку автомобиль, извлекла из сумочки смартфон и, не глядя, набрала самый обычный телефонный номер.

Абонент ответил сразу.

— Слушаю.

Густой баритон, доносящийся из динамика, заставил ноздри девушки чувственно затрепетать в предвкушении разговора.

— Я проверила. Ваши источники верны, господин. Молодой колдун. Умеет работать с разумом. Не шарлатан. В мою голову влез без особых проблем. Разумеется, увидел только то, что вы позволили видеть подобным ему.

— Это хорошо, — голос собеседника стал мягким, обволакивающим. — Начнём искушать понемногу. Нам слуги нужны. Он ничего не заподозрил?

— Сомневаюсь, господин. Он мне поверил и действительно хотел помочь.

— Приятная новость. Колдун с остатками добра в душе вполне подойдёт для наших целей. Из таких получаются наиболее истовые последователи. Со временем, разумеется… Какую ты хочешь награду?

Ответ был продуман заранее.

— Тело Фредди Меркьюри. Дата: 13 июля 1985 года. Концерт Live Aid.

— Ты будешь там. Поезжай домой, ложись и готовься вкусить незабываемое.

На этом разговор оборвался. Юля отложила смартфон, достала маленькую записную книжку с вложенным в неё карандашиком и, открыв нужную страницу, старательно вычеркнула фамилию лидера легендарной группы Queen из списка. Выше имелись и другие записи с пересекающими их чёрными линиями:

Анна Павлова

Энрико Карузо

Мэрилин Монро

Уитни Хьюстон

Напротив каждого имени имелась приписка с конкретной датой и местом.

Но список продолжался и ниже. Там упоминались люди, которым ещё только предстояло стать донорами эмоций для Юльки. Она ведь колдуну почти не врала...

Книжка захлопнулась. Девушка мечтательно облизнулась и сказала самой себе:

— Всё-таки, Сатане выгодно служить. И плевать на душу. Главное, я хоть иногда бываю по-настоящему счастлива и какая разница, как я достигаю своей цели?

[Podvodnik 5372]

«КРАСАВИЦА»

В палате умирает офицер,

Врачи снуют и шепчутся растерянно.

Решение: Принятье срочных мер,

Последний шанс, последний – не потерянный.

Был месяц в коме молодой старлей,

Вернее, плоть, изрытая гранатою.

Одиннадцать легло богатырей

Под полностью разрушенной заставою.

А он один, оставшийся в живых,

В бреду кричал, что бойня не кончается.

Лишь под наркозом, наконец, затих

И улыбнувшись, вымолвил: «Красавица».

Никто не понял этот тихий зов,

Понятно: Бред... сказал непреднамеренно.

А он уже не слышал докторов

И острый скальпель впился в плоть уверенно...

···

В посёлке появился новый пёс.

Вернее, псина: уши, хвост, как водится,

Но в ранах бок, нет на спине волос,

Да не собака – чистая уродица!

Вот ковыляет, лапу волоча,

Оближет раны и лежит бессильная...

Питалась бросом, так... по-мелочам,

А ночью выла... ну, тоска могильная.

«Уродицей» – её и нарекли,

Ругали, гнали и порой безжалостно

Её сживали люди, как могли,

А то плеснут ей в след помойной гадостью.

Она терпела... С жалобой к кому

Пойдёт собака тощая, убогая?

А ночью она выла потому,

Что жизнь была с ней через меру строгая...

···

«Так он спасён?!» – воскликнул генерал, –

«Спасибо вам, профессор, преогромное!

Мой сын живой и кризис миновал!» –

Дублировал он в трубку телефонную.

И не было счастливее отца

В тот день во всей Вселенной обитаемой.

Вторая жизнь для сына-молодца –

Подарок Свыше, долго ожидаемый.

Немедля генерал завёл свой «Джип»,

Скорее к сыну, повидаться, встретиться.

Нажал педаль, рукой к рулю прилип:

«Какое счастье! Даже и не верится!».

На полпути внезапно тормознул,

Подумал, что виденье надвигается,

Но приглядевшись, радостно вздохнул,

И улыбнувшись, выкрикнул: «Красавица!»...

···

Её нашли сдыхающим щенком,

Разбита лапа, с голоду не лается.

Кормили и лечили всем полком

И имя дали нежное – «Красавица».

Любимицею стала у солдат,

В свободный час – утехой и забавою.

Особенно, её любил комбат,

А сын его командовал заставою.

И часто, прихромав к передовой,

Считая своим долгом обязательным,

Она, как наблюдатель-рядовой

Смотрела вдаль внимательно-внимательно.

Потом старлей её рукой трепал

И точно знал: ей очень это нравится.

Какой восторг! Он в ухо ей шептал:

«Красавица, Красавица, Красавица»...

···

В один из дней случилось всё не так:

Старлей был строг, не гладил по-привычному.

Собака ощутила – это знак,

Случилось что-то... что-то необычное.

И вот... зашевелилась полоса

На склоне гор, среди деревьев, в просини...

Чужие загалдели голоса,

Завыли миномёты, загундосили.

Разрывы, поначалу, вдалеке...

Потом всё ближе, метче и накладистей.

Двенадцать залегли на бугорке,

Отстреливаясь от незванной на́пасти.

Тринадцатая, сжавшись вся в комок,

Скулила... толь от страха, толь от жалости.

Секунды... Свист... Внимание... Прыжок...

И стихло всё, растаяв в безвозвратности...

···

– Нельзя с собакой! Да ещё с такой! –

Кричала медсестра, смотря с тревогою.

– Да не собака это, а герой! –

С ней спорил генерал, неся «Убогую».

– Он должен её первой увидать,

Тогда посмотришь: сразу же поправится! –

Сестра успела только лишь сказать:

– Профессору такое не понравится!

...А в это время, приходя в себя,

Старлей, дыша под маской кислородною,

Увидел бой... и линию огня...

Гранату рядом противопехотную...

И несколько сосчитанных секунд

До взрыва... Мысли: Закричать, иль каяться?

И до того, как вверх взметнулся грунт,

Собой его накрывшая «Красавица»...

Автор © Александр Юфик

[Podvodnik 5372]

Так, для почитать на ночь...

 

ВОЛШЕБНАЯ ПАЛОЧКА

 

Часы на запястье Эдда показывали 13:45. Это означало, что до конца обеденного перерыва оставалось ровно пятнадцать минут. Он перевёл взгляд на надкушенный чизбургер, затем посмотрел на два ивовых прутика, лежащих на другом конце офисного стола и тяжело вздохнул.

– Дайте мне спокойно пообедать, – с мольбой в голосе обратился он к человеку, сидящему напротив. – Думаете, что вы первый? Каждый день к нам ходят ваши коллеги и продают какой-то никому ненужный хлам, от дешевой косметики до дорогущих, но почему-то китайских часов. Им ни разу не удавалось впарить мне даже пуговицу, а вы считаете, что сможете продать мне ивовый прутик?

– Волшмордаю палочку, на секундочку, – поправил его человек. – Это во-первых, а во-вторых – я предлагаю вам не одну, а две волшебные палочки.

– Нет, вы предлагаете купить мне два ивовых прутика по цене хорошего подержанного автомобиля, – снова вздохнул Эдд и печально покачал головой.

– Кажется, вы меня неправильно поняли, – оживился продавец, – я объясню ещё раз. Одна волшебная палочка стоит всего один доллар. Если же вы захотите купить сразу две, то да – это обойдется вам уже в пять тысяч.

– Так я об этом и говорю, – развел руками Эдд, – вам не кажется, что пять штук за две палочки – это слишком?

– Так возьмите одну за доллар.

Эдд бросил прощальный взгляд на надкушенный чизбургер, завернул его в лист бумаги и положил в ящик стола. До начала рабочего времени доесть его определенно не удастся, если только прямо сейчас грубо не послать продавца куда подальше и не выставить за дверь кабинета, но Эдду совершенно не хотелось пачкать о него руки, а охранник на проходной, как на зло, не брал трубку – скорее всего, тоже ушел на обед.

– Какой же вы... – Эдд попытался подобрать подходящее слово, но кроме грубостей ничего в голову не приходило, – и вообще, что это за волшебные палочки с одним желанием?

– А сколько их должно быть? – искренне удивился продавец.

– Ну, как минимум, три. А в некоторых фильмах они, вообще, бесконечные – сколько хочешь, столько и колдуй.

– Ну... У меня только такие есть. Одноразовые, – смущённо пожал плечами продавец, – Да и по правде сказать, я ни разу не видел даже двухразовых палочек – скорее всего, в фильме, который вы смотрели, – он зачем-то оглянулся и понизил голос, – вам показывали неправду.

Это откровение было произнесено с таким серьёзным выражением лица, что Эдд чуть было не вступил в спор, пытаясь защитить доброе имя Гарри Поттера, но вовремя себя одёрнул, вовремя сообразив, в какую ловушку его заманивал продавец ивовых прутиков – пытаясь доказать, что волшебные палочки должны действовать больше одного раза, он косвенно согласился бы с тем, что волшебные палочки, вообще, существуют. Тогда избавиться от этого проныры стало бы ещё сложнее.

– Я прошу прощения, но время моего перерыва подходит к концу, – как можно дипломатичнее произнес Эдд и даже поднялся из-за стола, чтобы проводить неприятного гостя к двери, но тот и не думал покидать кабинет.

– Так решайтесь скорее, – сказал тот, – иначе мне придется продать палочки кому-нибудь другому, а волшебство, знаете ли, в наше время на дороге не валяется. Согласитесь, пять тысяч долларов за осуществление двух мечт – да это пыль, а не цена. А доллар за одно желание – это вообще акт благотворительности, а не сделка купли-продажи.

Эдд набрал в лёгкие воздуха и шумно выпустил его из ноздрей, пытаясь успокоиться и не выйти из себя от наглости этого прохвоста.

– Послушайте, если бы вы просто зашли в офис и попросили один доллар, я бы дал его вам и даже не спросил бы – куда вы его потратите, но вы решили покреативить. Что ж, похвально. Достойно уважения хотя бы то, что вы не просто попрошайничаете, но ещё и предлагаете что-то взамен, но, чёрт возьми, не ивовые же прутики!? Про пять тысяч я, вообще, молчу. Как и про волшебство, в которое верят только дети. На что вы рассчитываете? На то, что в офисе будут сидеть слабоумные семилетние миллиардеры?

– Нет. Я рассчитываю на то, что мои клиенты окажутся здравомыслящими людьми, которые понимают, что купить за пятерку исполнение одной мечты – это очень выгодное предложение.

– Это очень глупое... – прищурился Эдд. – Погодите, а почему только одной мечты? Минуту назад вы говорили об осуществлении двух мечт за пять тысяч долларов – прутиков же два?

– Вы очень внимательны, молодой человек, – одобряюще кивнул продавец, – палочек, действительно, две. Но вы правы, одна из них на самом деле является обычным ивовым прутиком, не имеющим к волшебству никакого отношения.

– Ах, вот оно что, – впервые улыбнулся Эдд, – это что-то вроде лотереи, да? Неплохо, неплохо. Надо будет взять на вооружение этот прием и рассказать о нем в отделе маркетинга нашей фирмы. Получается, или сразу плати приличную сумму за стопроцентный выигрыш, или отдай мелочь, но вероятность выбора правильного решения снижается вдвое. Но это работает только при условии, что выигрыш гарантирован, а в ваши палочки я, к сожалению, не верю.

Он бросил взгляд на часы и поправил узелок галстука на шее.

– Но идея замечательная, не спорю. Вот за неё я с удовольствием дам вам доллар, – Эдд выудил из кармана пиджака бумажник и достал из него купюру. – А теперь вынужден попросить вас покинуть мой офис – мне нужно работать.

– Я не продаю идеи. Я продаю волшебные палочки, – обиженно произнес продавец, глядя на протянутые деньги.

– Хорошо, хорошо, – нетерпеливо закивал Эдд, – возьмите доллар, оставьте мне один прутик и, пожалуйста, выйдете уже из кабинета.

– Вы точно не хотите приобрести обе палочки за пять тысяч?

Эдд сложил руки на груди и обреченно покачал головой.

– Нет, я покупаю у вас одну грзабавную ивовую веточку за один доллар. Как и договаривались.

Продавец удовлетворённо кивнул и, положив купюру в карман, протянул ладонь в сторону прутиков, лежащих на столе.

– Выбор за вами. Какую палочку вам оставить?

– Да любую! Левую! – рявкнул Эдд, теряя терпение.

– Точно?

– Да, левую. Всё, идите уже.

Продавец шагнул к палочкам и взял в руки правый прутик, оставив другой на столе.

– Последний вопрос, – вкрадчивым голосом произнес он, – вы, действительно, не верите в волшебство?

– Я не верю ни в волшебство, ни в чёрта, ни в бога, ни в единорогов, ни даже в светлое будущее. Единственное, во что я верю – так это в то, что получу выговор от начальства, если сейчас же не приступлю к работе.

– Это очень хорошо, – обрадовался продавец, – в таком случае вы не предадите значения тому, что сейчас произойдёт.

С этими словами он взмахнул палочкой и направил ее кончик в грудь Эдда, отчего тот даже отступил на шаг, ошарашенно уставившись на продавца.

– Как вы уже заметили, я продаю палочки в комплекте по две штуки, но в случае покупки одной палочки у меня остаются вторые экземпляры, неотличимые от своих пар. Я не имею морального права продавать их другим клиентам повторно, поэтому я вынужден утилизировать второй экземпляр в вашем присутствии, использовав его по назначению.

– Для этого необязательно... – начал было Эдд, но продавец не дал ему закончить.

– Я хочу, чтобы вы умерли, как только покинете пределы этого здания.

Произнеся эти страшные слова, продавец сломал палочку и бросил ее на пол. Затем картинно поклонился и вышел, наконец, из кабинета, оставив Эдда в одиночестве.

***

В 18:00 окна офисного здания, как по команде, потухли один за одним. Работники шумной толпой прошли через проходную и растворились в теле большого города, разбежавшись в разные стороны. Лишь одно окно продолжало разрезать светом темноту ночи. В нём то и дело появлялся, а затем исчезал силуэт человека. Его волосы были растрепаны, а галстук болтался на шее, как незатянутая удавка.

– Вот же дрянь... – усмехнулся Эдд и снова бросил взгляд на палочку, так и лежавшую на столе. – Так, нужно начать с того, верю я в этот бред или нет? Ну, конечно же нет! Чушь какая-то!

Он рассмеялся над очевидностью этой мысли и принялся распределять рабочие документы по разноцветным папкам. Когда дело было закончено, он накинул пиджак и уже собрался выйти из кабинета, но чертова палочка снова бросилась ему в глаза. Эдд остановился в дверях и почесал затылок.

– А вдруг... Вдруг, это правда? Черт возьми, на прошлой неделе умер Герберт Уэйн – клерк из нашего филиала в Алабаме, а ведь ему было всего тридцать шесть лет. Просто взял и умер, то ли тромб оторвался, то ли что-то ещё в этом духе.

Он медленно прикрыл дверь и подошел к столу.

– Хорошо, если это правда, то мои шансы – пятьдесят на пятьдесят. Если та палочка, которую он использовал, была рабочей – мне крышка. Если же рабочая у меня, то ничего со мной не случится. К тому же, я еще и смогу потратить свое желание на всё, что угодно. А ведь я мог купить обе... Тьфу ты, бред какой...

Эдд протер ладонью глаза и, уперевшись кулаками в стол, принялся разглядывать прутик.

– Ну что за чушь? – прошептал он. – Живём в двадцать первом веке, а всё туда же...

Он схватил палочку и решительно зашагал к выходу. Заперев дверь кабинета, он спустился на лифте на первый этаж. Решительным шагом миновав проходную, он остановился у стеклянной двери. Датчик сработал с опозданием и дверь, как-то жалобно скрипнув, отъехала в сторону. С улицы на Эдда повеяло холодом, отчего он вздрогнул, а по телу побежали мурашки. Занесенная нога медленно опустилась на пол, и Эдд замер в нерешительности.

– Ф-ф-ф-ух, – шумно выдохнул он и закусил нижнюю губу.

Один шаг отделял его либо от осуществления мечты, либо от мгновенной смерти. Эдд прислушался к своим внутренним ощущениям, будто бы пытаясь диагностировать работу всех внутренних органов. Всё было в норме, разве что сердце билось чаще, чем обычно. Он достал из кармана телефон и нашёл в списке контактов нужный.

– Алло. Рик, привет. Нет, я не по поводу заказов. Я... э-э-э... скажи, ты не знаешь, почему умер Герберт? Да, Уэйн. Из вашего офиса. Что? Инсульт? А от него всегда?.. А, понятно. Ладно, извини, что побеспокоил. Нет-нет, ничего... Всё, пока.

Сбросив вызов, он тут же набрал новый.

– Кэтрин, привет. Да, задержался немного... Скажи, у тебя есть мечта?.. Нет, не пьяный... Да я просто... Что? Хлеба и молока? И хлопьев? Хорошо, куплю. А что насчет мечты?.. Да, мусорные пакеты тоже куплю... Да не пил я! Просто хотел узнать... Хорошо, средство для прочистки труб. Нет, не забуду. А... Ладно, пока.

Эдд сунул телефон в карман и снова шагнул к порогу, остановившись перед открытой дверью. Он медленно приподнял ступню и выставил её за дверь, не наступая на пол. Выждав несколько секунд, он собрался уже выйти из здания, как в этот же момент лампочка в фонаре через дорогу лопнула и осколки посыпались на асфальт. Эдд инстинктивно отступил на шаг назад и судорожно сглотнул. Сердце бешено забилось.

– Да ну его к чёрту! – прошипел он, направил на себя ивовый прутик и произнёс: – Это, конечно, хрень полная, но всё же... Я желаю не умереть, как только покину пределы этого здания.

С этими словами он зажмурился, оттолкнулся двумя ногами от пола и перепрыгнул через порог. Замерев на несколько секунд, он выпрямился, с силой отбросил от себя прутик и побрел на парковку.

– Не игрок, – цокнул языком человек, стоявший в тени здания напротив и внимательно наблюдавший за Эддом, – в Алабаме люди порисковее, хоть и не такие везунчики.

Человек проводил взглядом Эдда и неспеша зашагал по тротуару. Через пару кварталов, остановившись у палатки с кофе, он внимательно изучил меню и ткнул в него пальцем.

– Вот этот капучино, пожалуйста.

Продавец кофе оторвался от телефона и нехотя повернулся к кофе-машине. Когда напиток был готов, он протянул стаканчик клиенту.

– С вас один доллар.

– Пожалуйста.

Человек протянул продавцу купюру и, облокотившись о прилавок, сделал маленький глоток. Его лицо тут же скривилось и он выплюнул кофе на асфальт.

– Что это за гадость? Это же не настоящий кофе!

– А что вы хотели за один доллар? – равнодушно пожал плечами продавец и снова уткнулся в телефон.

©ЧеширКо

[Podvodnik 5372]

Вселенная Мудрости

10 November, 17:07  ·

... Пётр Иванович по старой привычке встал рано. Он обычно гулял с Греем в это время. Теперь гулять было не с кем. Пётр Иванович оделся и пошёл по обычному маршруту. Он шёл и думал о тех 14 годах, прожитых вместе с Греем. Под ногами шуршали жёлтые подсохшие листья. Когда то они договорились с женой, что это будет их последняя собака. Тогда им было по 60, а Грею 5 месяцев.

Щенок был таким трогательным и толстолапым, неугомонным, любознательным и талантливым. А теперь все это закончилось. Пётр Иванович развернулся, и побрёл к дому. Навстречу ему шла девушка, почти девочка, рядом с ней прихрамывал немолодой пёс с седой мордой.

- Ваш? – спросил Петр Иванович.

- Нет, - ответила девушка, - в соседней квартире мужчина умер, а овчарка осталась. Родственники дали две недели, что бы его пристроить, иначе усыпят или выкинут. А Джек уже старый, ему 10 лет, и старик никому не нужен. Вот, захожу в 11 квартиру, кормлю его, и выгуливаю. Пробую пристроить.

- Удачи Вам, - сказал Пётр Иванович, и пошёл дальше.

Весь день он думал о старом Джеке, но так и не решился поговорить с женой. Проворочался ночь, и заснул под утро. Он проспал дольше обычного, а когда встал, жены не было дома. На кухне лежала записка: «ушла в магазин». Пётр Иванович решился, быстро оделся, схватил поводок Грея, и почти побежал к тому дому, где встретил девушку. Сентябрьский дождь барабанил по зонтику. Он позвонил в квартиру. Ему открыла стройная женщина.

- Я насчёт собаки. Говорят, Вы собаку отдаёте? - спросил Пётр Иванович.

- А я его выкинула, - ответила женщина, - вот ещё, только псины мне здесь не хватало.

- Но Вы же говорили, что даёте 2 недели.

- Да мало ли, что я говорила. Надоел, жрал много, и спать на диван лез. Если уж он так Вам нужен, поищите возле дома, я его на улицу выставила.

Пётр Иванович обошёл вокруг дома, пробежал по кварталу, собаки нигде не было.

- Старый, долго на улице он не протянет, - подумал Пётр Иванович, - надо надеть куртку и пойти поискать.

Пётр Иванович уже почти дошел до своего дома, когда позвонила жена.

- Петенька, ты только не ругайся пожалуйста, не ругайся.

Опять какого нибудь бомжа накормила, или кота с дерева сняла, - подумал Пётр Иванович.

- Да говори уж, - сказал он.

- Ты знаешь, я шла из магазина, а он сидел во дворе, через 2 дома, прямо под дождем. И записка лежала: «забирайте, не нужен», и папка с его документами. Я знаю, Петенька, мы договорились. Но он же седой, как и мы. Ты только не сердись, Петенька.

Пётр Иванович посмотрел вперёд.

Под струями дождя, метрах в 20, стояла его жена. В одной руке она держала сумку с продуктами, а в другой – телефон.

Джек сидел у её ног.

Пётр Иванович побежал к жене. Её седые волосы были мокрыми, очки совсем запотели.

Он поцеловал её холодные щёки, и взял покупки.

Втроём, под проливным дождём они пошли домой...

(с)

[Podvodnik 5372]

“Тот, кто считает, что лишился собаки из-за её смерти, неправ. Я не буду ходить вокруг да около и сразу скажу. Собаки никогда не умирают. Они устают, стареют, их кости болят. Но не умирают.

Их мир является какофонией запахов. Цветок, куриная косточка, запах другой собаки. И ваш. Вот что делает их мир совершенным, и в идеальном мире для смерти нет места. Прогулка с вами – это всё, что у них есть.

Когда вы думаете, что она умерла, это не так. Она просто заснула в вашем сердце. Кстати, там она виляет хвостом. Вот почему у вас так болит сердца, а на глазах появляются слёзы. Как тут не плакать, если в вашей груди виляет хвостом счастливая собака? Она говорит вам: «Спасибо, что дал мне лучшее и самое тёплое место для сна – у своего сердца».

Через несколько лет она будет спать крепче и дольше, и вы тоже. Она была ХОРОШЕЙ СОБАКОЙ, и вы оба это знаете. Собаки не «мертвы». На самом деле это никогда не происходит. Они спят в вашем сердце и проснутся, когда вы этого не ожидаете. Такие они!

Мне жаль людей, чьи собаки не спят в их сердцах. Вы столько потеряли. Извините, мне нужно сейчас поплакать…

"Эрнест Монтегю"

[Podvodnik 5372]

[Podvodnik 5372]

КАЖДОЕ КАСАНИЕ ОСТАВЛЯЕТ СЛЕД...

Есть близкие. Есть чужие. Есть те, кто косвенно идет с тобой по жизни, не особо влияя на нее, но присутствуя по неким причинам. Есть те, кто вплотную приближаются к тебе и изменяют ход событий в твоей истории...

Есть приходящие и уходящие. Одни за мгновение оставят след в дневнике твоей души, другие, присутствуя годами рядом, не затронут струны твоего сердца.

Невозможно предугадать, кто останется с тобой.

Иногда близкие отпускают твою руку на краю бездны, а совсем чужие, внезапно ее подают, чтобы спасти тебя.

Можно идти по одной дороге, но смотреть в разные стороны.

Можно идти по разным дорогам, но, внезапно сойтись на перекрестке судеб.

И никому не ведомо знать, что произойдет через минуту, месяц, год.

Но, врываясь в чужую жизнь или даже едва коснувшись ее, оставьте в ней то, что станет другому маяком в самую темную для него ночь.

Оставаясь в душе, этот едва ощутимый свет, может разжечь огонь спустя время, в самый нужный для этого момент, когда, казалось бы, спасения уже нет.

Будьте добрее, милосерднее, искреннее. Это не слабость и не порок.

Это — сила, которой нет цены.

Говорите важные слова дорогим вам людям вовремя, ведь они имеют наибольшую ценность именно тогда, когда их ждут.

Все, что так важно сердцу, имеет свой срок годности.

Всему свое время: слову — свое, поступку — свое.

Говорите важные слова также и чужим для вас людям, возможно через вас к ним обращается их ангел — хранитель.

Все мы странники в этой жизни, частично или тесно переплетающиеся друг с другом и, вопреки мнению о том, что человек всегда был, есть и остается один, я скажу:

Вы никогда не были одни, даже если так уверены в этом.

Каждое касание к вашей душе, как и ваше к чужой, оставляет след в книге судеб и меняет ход событий.

Будьте внимательны, прикасайтесь бережно...

А. Хоффманн

[Podvodnik 5372]

 

[Podvodnik 5372]

Лапа моя, лапа,

Носа моя, носа,

Я научусь плакать

Тихо и безголосо.

Я научусь думать

Много и без истерик,

Гордость запру в трюмы

И научусь ВЕРИТЬ!

Чуда моя, чуда,

Рада моя, рада,

Хочешь, с тобой буду

Весь выходной рядом?

Хочешь, прижмись с лаской

Мокрым своим носом.

Хочешь про снег сказку?

Только ЖИВИ, пёса!

Р. Рождественский

[Podvodnik 5372]

Очень много букв, но зацепило... Продолжение следует.

https://www.yaplakal.com/forum7/topic2366924.html

[Podvodnik 5372]

[Podvodnik 5372]

Не будите русского Медведя!

Милые заморские соседи,
Сытые, вальяжные, как боги,
Не будите русского медведя.
Пусть он мирно спит в своей берлоге.

Не мешайте царствовать и править,
Есть и пить, покуда сердце бьется.
Вы себе не можете представить,
Чем для вас все это обернётся!

Вы уже не раз его пинали,
Унижали, посыпали пылью,
На березе русской распинали,
Жгли огнем и в омуте топили.

И когда уверенность в победе
Доводила вас до сладкой дрожи,
Рык утробный русского медведя
Раздавался вдруг у вас в прихожей.

Что ж вам, братцы, дома не сидится?
Так и тянет, прилетев на запах,
Щедрую российскую землицу
Взять и отобрать у косолапых!

Сколько лет мыслишкою лукавой
Ваши переполнены газеты,
Мол, «какое мы имеем право
На одну шестую часть планеты!?»

Мы сюда пришли по божьей воле,
Честь свою ничем не замарали.
И не вам судить о нашей доле!
Мы свое богатство не украли.

Наши нерушимые основы –
Паруса, полозья да подковы,
Беринги, Хабаровы, Дежнёвы,
Ермаки, Поярковы, Зайковы.

Дамы, господа, синьоры, леди,
За черту ступая ненароком,
Не дразните русского медведя:
Ваше баловство вам выйдет боком.

Вы его обманете стократно,
В кабаке обчистите до нитки,
Ведь у вас любая милость – платна,
Ваши боги – золотые слитки.

Ваше кредо – разделяй и властвуй,
Ваша правда – это правда Силы.
Вы привыкли восседать над паствой,
Неугодных одарив могилой.

А вот русский в каждом видит брата,
Не приемля скаредность и лживость.
Для него всего важнее – Правда,
А всего дороже – Справедливость.

Потому со дна любого пекла,
Где никто другой не сможет выжить,
Русский вдруг поднимется из пепла,
Из трясины и дорожной жижи.

Выветрит угар кровавой битвы,
В чистом роднике омоет очи,
Пред иконою прочтет молитвы...
И придет к вам в дом однажды ночью.

Весь пропахший порохом и кровью,
Поведя вокруг усталым взором,
Он замрёт у вас над изголовьем
И в глаза посмотрит вам с укором.

И пока вы свет не погасили,
Спросит он, былое подытожив:
– Ты зачем пришёл ко мне в Россию?
Или я тебе чего-то должен?

Вы поймете, что пришла расплата.
Но платить, как оказалось, нечем.
Русский бы простил, наверно, брата.
Только ж вы не брат ему, а нечисть.

И душонку, сжавшуюся в плоти,
Теребя под хмурым взглядом гостя,
Вы тысячекратно проклянете
Глупую идею «Дранг наф Остен».

Жаждущие новых территорий
Для бейсбола, регби или гольфа,
Почитайте парочку историй
Про Наполеона и Адольфа.

Поумерьте пыл парадной меди!
Отвечать за глупости – придётся!
Не будите русского медведя.
Может быть, тогда и обойдётся.

Константин Фролов-Крымский

[Podvodnik 5372]

Как всегда очень много букв.

 

ЧТО БЫ ВИДЕТЬ ЭТО НЕБО

 

Пётр Крапивин - старик семидесяти пяти лет, бодро шёл по просёлочной дороге, направляясь к дому старухи Шишкиной Фёклы.
Знал он ее ещё с юности, ибо и сам когда-то обитал на этом хуторе. Но ныне, вот уж как десяток лет, жил дед отшельником глубоко в лесу. Не зная тайной тропы, не каждый мог добраться до его избушки, построенной своими руками. Была она хорошо спрятана от глаз человеческих. Изредка наведывался Фёдор, брательник с хутора, да Митька - друг закадычный.
В деревне у Петра кроме озвученных стариков, жила ещё жена да две сестры, помладше него.
Но с ними он мало общался. Собственно из-за баб и ушёл когда-то с хутора. И зажил затворником. В цивилизацию деревенскую почти никогда не совался. Была она ему без надобности.
Хлеба ел мало, пек его сам раз в месяц. Муку Федька доставлял. Молоко и яйца свои были. Овощи тоже выращивал. Да и лес хорошо мужика кормил.
А шёл он на сей раз на хутор не по своей воле. А по воле Домового или скорее Банника, или ещё какой другой силы, которая поселилась у него в бане и в доме.
Вот уже с месяц как из-за этой силы не парился старик в своей баньке, которую тоже выстроил своими руками.
А началось это так.
Как обычно в конце недели затопил дед баню. Попарился от души, помылся, переоделся в чистое, да на выход собрался. А дверь отворить и не может. Словно кто-то запер снаружи.
Пётр подумал даже, что Федька или Митька нагрянули. А может и оба вместе. И такое бывало. И вот теперь тешатся дураки старые.
Петро успокоился, расположился в предбаннике. Чайку себе заварил. Просидел так минут двадцать и снова к двери. Ну поди ж, надоело мужикам потешаться над ним, да уже открыли, наверное. Но не тут-то было. Дверь не поддавалась. Тогда дед крикнул:
-Ну хватит! Побаловались и будет. Открывайте. Оценил я ваш юмор. Выпускайте меня. Здороваться будем да ужинать. Я щей наварил, как ты, Федька, любишь. Или это ты, Митька?
Но в ответ старику была тишина.
Разозлился он, да стал уже матерными словами ругать, сам не зная кого, то ли Федора, то ли Митрофана.
Только толку чуть.
Стал он колотить в дверь и орать, и угрожать даже, что больше в жизни не пустит к себе, кто бы ни был шутник.
И тут вдруг дошло до Петра. Самогон нашли они. Он на днях порцию выгнал.
«Эх, сучьи дети, - старик почему-то был уверен, что их двое, - перепились и уснули поди. Самогон-то хорош у меня»!
Понял Петро, что бесполезно долбиться. Лёг спокойненько на топчан и уснул. В баньке тепло, уютно. Голод правда слегка помучил старика. Ну да ничего! В войну не то что полдня, иной раз и неделю маковой росинки во рту не было.
А среди ночи проснулся дед от громкого хлопка. Вскочил, глянул, а дверь нараспашку.
«Ну, черти, - подумал дед, - сейчас вы у меня схлопочете»!
Забежал в избу, только не было там никого. А на столе, откуда ни возьмись, шишка лежит, свекла и сучок небольшой в форме клюки.
Удивился старик, никого не увидев. И страшно ему стало. Никогда до этого не было у него никакого страха. Ничего не боялся, живя один в глухом лесу. Понял дед, нехотя, что какая-то сила с ним пошутила. Не хотелось признавать сей факт. Но пришлось. Не могли Федька с Митькой убежать среди ночи. Ни возраст, ни ум не позволяли такую шутку сыграть.
А через день Фёдор пришёл к нему. Пётр, не здороваясь, сразу кинулся с вопросом:
-Был ты у меня позавчера ночью!? - и с надеждой глянул на брата. Мало ли что.
-Да ты что, Петька? С чего ты взял? Не понимаю тебя!
-Вижу, что не был, - сник старик. - Может Митька подшутил? - с надеждой вскинул он взгляд на брата.
-Да болеет он. С неделю уж спиной мается. Фёкла Шишкина клюкой своей его отхаживает, - Фёдор с тревогой посмотрел на Брата - да что случилось? Объясни! Лица на тебе нет.
Петро рассказал брату свою ночную историю. Завёл Федора в дом и показал ему, что в ту ночь на столе нашёл. Свеклу, шишку и сучок.
-Да уж, - развёл брат руками, - говорил ты, самогону выгнал? - спросил он несмело, - Давай накрывай. Лидия твоя много чего передала. Да и моя навьючила - будь здоров.
Тут только Петр заметил, что брат сгибается под тяжёлой ношей.
Хорошо посидели в тот день. А утром Фёдор охотиться сходил. Ничего серьёзного не подстрелил. Так по мелочи.
Пустым Петр Федю тоже никогда не отпускал. Солений положил в заплечный мешок да грибов белых сушеных. Митьке настойку собственного изготовления передал и наказал спину растирать как следует.
Простились до следующего раза. Брат обычно раз в неделю летом наведывался. А зимой пореже.
На следующей недельке Петр без тени беспокойства затопил баню. Без происшествий напарился. Слегка переживал, не запрет ли снова дверь кто-нибудь, и выбегал в предбанник проверить. Но дверь была открыта. Все было в порядке.
Зайдя в дом, Петро, вдруг услышал грохот, который раздался из бани.
Вбежав в предбанник, он обнаружил три валяющихся тазика на полу. Глиняный кувшин был разбит вдребезги. Не было никаких сомнений, что Пётр этого не делал. Да и зачем выносить тазики в предбанник. Не место им там. И грохот, опять-таки, и кувшин не сам же выскочил из бани в предбанник. Он хорошо помнил, что не выносил его из бани. Ну не приснилось же ему. Он ведь ещё и не ложился.
Вот тогда старик струхнул. Ещё как. Не зная, как общаться с такой силой, он промямлил:
-Ну ты это… того… как-то уж объясни мне, чего тебе надо-то…
Сказал и рванул в дом, что есть мочи. А дома на столе вновь свёкла, шишка и сучок.
Опешил затворник. Ведь в тот день, когда Фёдор приходил, он, показав ему все эти предметы, сжёг их в печи. И вот на тебе. Снова то же самое. И лежало также как в прошлый раз, в том же порядке, рядком.
Более дед в баню с тех пор не ходил. Даже за шайкой не пошёл. Грел воду в чайнике и поливал сам себя из лейки. Благо, погода позволяла. То лето жарким выдалось.
Но ещё через неделю Банник сам баню затопил. Увидел старик, как дымок вьётся из трубы, и так и сел на землю. Глаза зажмурил, снова открыл. Нет, не пропал дымок. Никогда не хотелось деду покинуть свою избу. А в тот вечер прямо засвербело убежать, куда глаза глядят да ноги понесут.
Совсем ненабожный Петр перекрестился трижды и ринулся в дом. А там на столе тот же набор: свёкла, шишка и сучок.
Смахнул он все это со стола. Издал страшный рык, схватил топор и в баню ринулся.
-Выходи, нечистая! Рубиться будем! Чего ты от меня хочешь?
И в тот самый момент навалилась на старика такая слабость, ну просто совсем сил никаких не стало. Выронил он топор, еле-еле до топчана добрел, упал навзничь на него и тут же уснул.
Утром к нему Митрофан с Фёдором пожаловали.
Рассказал им все Пётр без утайки. Не стали они смеяться над товарищем. Посочувствовали.
-Ну хочешь, я с тобой останусь? - предложил Митяй.
-И я могу! - поддержал Фёдор.
-Ну-ка, покажи мне то, что ты находишь все время на столе после его шалостей.
Пётр развёл руками:
-Выбросил, либо сжёг. Да что там смотреть. Вон, Федька видел. Свёкла с моего огорода. Шишка из лесу, да сучок оттуда же.
Фёдор закивал головой, соглашаясь с братом.
-Думаю, что-то это значит, - задумчиво произнёс Митрофан.
-Что? - хором произнесли братья, и в тот же миг в сенях что-то грохнуло.
Три старика, немало повидавших на своём веку, не сговариваясь, начали креститься.
Хозяин избы потихоньку вышел за дверь. Вернулся с ухватом.
-Вот, упал с полки. Вопреки всем законам природы. Лежал у самой стены.
-Знак, - закричал Фёдор, - это знак. Мы на правильном пути. Разгадка недалеко. Ну давай, давай, Домовой, ну ещё что-нибудь, - стал он умолять неведомую силу.
Митька и Петька в ужасе смотрели на него.
-Федь, ты это, поаккуратней, - попросил Петро брата, - а то как явится сейчас пред наши очи. Я за себя не ручаюсь. И кончиться могу. Ты не забывай, я тебя на семь лет старше.
-Да, Федька, ты чего это удумал? И я за себя не отвечаю, - поддержал друга Митрофан.
-Эх, вы! В штаны наделали. Фрицев не боялись. А тут что ж?
-А чего фрица-то, гада этого бояться было? Он прелесть и мелочь. А это…- Петро развёл руки в стороны, - вездесущая сила!
И тут вновь что-то звонко упало и разлетелось на осколки в сенях.
Старики так и подскочили.
-И смотреть не пойду, и так знаю! Банка это упала и разбилась. Завтра посветлу приберу. На верном пути мы. Силища тут с нами. Знаки подает. Только бы понять, чего хочет? Что ей нужно от меня?
На следующий день хуторские ушли, а Петро стал думу думать. Что бы могли означать эти вещи, которые после каждого озорства домовой оставлял? А главное для чего?
«Шишка, свёкла, сучок! Шишка, свёкла, сучок» - повторял он без конца. И в какой-то момент, произнеся невнятно и глухо слово «свёкла», он услышал имя Фёкла. И все!
Петро аж подпрыгнул от радости!
«Ну конечно! Старый дурак. Как же сразу-то я не допер! Фёкла Шишкина с клюкой.»
Как только Петро додумался до этого, в сенях снова что-то свалилось, но дед уж не испугался, а даже обрадовался и крикнул:
-Все! Понял я! Иду, иду!
Моментально собравшись, он направился на хутор к Фёкле Шишкиной, местной знахарке. Ни одного человека исцелила она, ни в одном сложном деле помогла хуторянам. А лечила клюкой своей да заговорами.
Когда старик вошёл во двор к бабке, та возилась в огороде.
-Здравствуй, Фёкла! - поприветствовал он хозяйку.
Та выпрямилась, глянула на гостя, ойкнула и присела.
-Ах вот оно что! Ну надо же! - словно поняв что-то, запричитала бабка. Но, вмиг взяв себя в руки, задала вопрос:
-С чем пришёл?
И Петро быстро изложил ей свою историю. Старуха разулыбалась.
-Ай да, Домовой. Ай да Банник! Ну какие молодцы! Пойдем, покажу тебе кое-что! Мой тоже не дурак.
Фёкла завела Петра в просторную чистую избу. Залезла в шкафчик и вытащила оттуда петушиное перо, листок крапивы и комочек мха. Все эти предметы были в трёх экземплярах.
-А я голову сломала, чего он мне пёрышки да крапиву со мхом подкладывает! Не прийди ты сегодня ко мне, в жизни бы не догадалась, что твое имя зашифровано.
И Фёкла рассказала, что она хорошо ладит со своим Домовым. Не раз он ей помогал в исцелении людей, в разгадке тайн, с которыми к ней обращались хуторяне.
А вот на днях стал Домовой бузить. То полено сильно треснет в печке, то стекло в окошке вдруг лопнуло. И после каждого озорства оставлял три предмета - пёрышко петушиное, листик крапивы и комочек мха.
-И у меня также. И что это значит? - задал Петро вопрос.
-И я не понимала. А вот увидела тебя, и все на место встало. Мой Домовой мне тебя показывал. А твой тебе меня показывал. И думаю, твой ещё и в сговоре с Банником.
-Ничего не понимаю! Что значит, показывал? - недоумевал Пётр.
-Ну как же! Ты ж меня первый разгадал, и сам пришёл. Правильно пришёл. По адресу. Давай думай, - улыбнулась Фёкла.
-Ой, хватит с меня загадок. Мозги кипят. Давай. Объясняй.
-Перо - это Пётр. Листок крапивы - Крапивин.
-Ну а мох? - потрясённо прошептал Петро.
-Замшелый старик! - звонко, не для своих лет покатилась Фёкла со смеху.
-Но-но! Ты это… смотри мне… язык-то придержи… - обиделся Петро. - Ну и чего дальше делать будем?
-Пока не знаю! - ответила Фёкла. - Ты на пару дней у Лиды задержишься? - спросила.
-Не хотелось бы. Но придётся! - вздохнул старик.
-Думаю, теперь мой Хозяин быстро мне все покажет и расскажет.
Утром следующего же дня Фёкла приковыляла к Лидии во двор.
Петро поправлял забор. Увидев Фёклу, он спросил обеспокоенно:
-Ну что?
-Не знаю, как и сказать!
-Ну говори уж. Не томи! Всю ночь не спал.
-В общем, начну издалека. В 1943 году шли ожесточённые бои в наших местах.
-Эка новость! Удивила. Или сама забыла, как партизанили вместе.
-Не перебивай. Недалеко от твоей избы, которую в лесу ты построил, это было. Там группа из пяти солдат пробиралась к своим. Один - тяжелораненый. Не выжить ему без твоей помощи, - припечатала старуха.
-Ты че, старая? Сама поняла, че нагородила? Ау! В 1943! Сама сказала! А сейчас какой? - дед махнул рукой, покрутил у виска и отошёл, и снова начал заниматься забором.
-Петь! Я тебе скажу, как велено. А ты сам решай, что делать. Мое задание - донести до тебя. А твое - спасти того паренька.
-Вот дура баба! - снова сплюнул Петро.
-Твой Банник приведёт их в твою баню. Там будет 1943 год. А в твоём доме останется наше время, - не унималась бабка. - Ты будешь легко перемещаться между двух времён. Твоя задача - своими травами и настоями вылечить воина. На третий день меня привезёт к тебе Фёдор. Я придумаю повод. Я тоже полечу раненого, - Фёкла помялась, - я обнаглела и спросила у своего Домового, столько солдат полегло в войну! Почему именно этого спасти надо?
-И что? - заинтересовался и Петро.
-Сказал, нас это не касается. Но потом все-таки добавил, очень важно того воина спасти. От него многое зависит в жизни нашего края. И не только нашего. Больше ничего не сказал мой Домовой.
-Не сказа-а-а-л! Домово-о-о-й! - передразнил дед Фёклу, - ты так рассказываешь, словно с ним как со мной сейчас гутаришь.
-Не так, конечно. До тебя доношу уже, чтобы ты понял своими мозгами упрямыми. Начни я тебе рассказывать, как я с ним общаюсь, так и вовсе меня слушать не станешь, - промолвила знахарка.
-Мне и так всю эту околесицу слышать неохота. Коли так, чего он знаками вокруг да около ходил? Сказал бы, так мол и так, ребята. Надо парнягу одного спасти. Ну раз ты все понимаешь, что он тебе лопочет, - Пётр вопросительно посмотрел на Феклу.
Она не дала ему договорить.
-Иии, оно и видно, что сам из ума выжил. Он тебе полбани разнёс, а ты все-равно мне сейчас не веришь. А если бы я к тебе приехала с Федькой с такими речами?
-Выгнал бы нахрен! - твёрдо ответил Пётр.
-И что ещё ты от меня хочешь? - Фёкла помолчала. Пётр тоже молчал. - В общем так! Приеду на третий день. С Федькой или Митькой. Ни один из них мне не откажет. Но им ни слова. Понял? Но одна я солдата того не вытяну. Понял?
-Да, понял я. Понял, - пробурчал дед, - почему на третий? Сейчас со мной поехали. Федьке скажу. Запряжет Огонька. Через час на месте будем.
-Петя? Ты оглох? Сказано на третий день? Услышал? И молчок! - гаркнула Фёкла.
Пётр отшатнулся, плюнул, махнул рукой и, отвернувшись от старухи, ушёл в избу.
Домой шел как можно медленнее. Внутренний голос подсказывал Петру, что в бане у него что-то действительно происходит. Старик боялся. Он хотел оттянуть этот момент встречи с неизведанным, тайным.
Подойдя к своей избе, он не заметил никаких изменений ни в ней, ни в баньке. Потоптавшись на месте, он решительно открыл дверь предбанника и тут же почувствовал как что-то гулко ухнуло в голове.
В бане было темно. Старику в бок упёрся какой-то твёрдый предмет. «Автомат!» - в ужасе понял он.
-Ты кто такой? - спросили громким шёпотом.
-Так это…хозяин я… моя баня! А ты кто будешь такой, мил человек?
-Не надо тебе знать, кто я! Деревня далеко? Немцы есть в деревне?
Пётр почувствовал, как горячие капли пота стекали по спине, а в голове наоборот сделалось холодно.
-Деревня верст семь. А фрицев нет.
Пётр хорошо помнил тот год. Фрицев в деревне уж не было. Погнали их. Но бои шли ожесточённые в лесах.
-Партизаны есть в лесу?
-Есть. Как не быть! - холодея, ответил дед.
-Кто ещё с тобой? Бабка есть? Дети малые?
-Никого нет. Один я. А вас сколько здесь? Чувствую я, не один ты.
-Правильно чувствуешь. Пожрать-то есть у тебя дед? Голодные мы. Пятеро нас. Принеси чего-нибудь.
-Сейчас, сейчас принесу. Как раз картоху варил, - соврал дед. - И сало есть. Грибочков солененьких. Хлеба правда нету.
Пётр не представлял, как дать солдатам тот белоснежный пышный хлеб, который он пек. Не было такого в войну.
-Дед, у нас тут раненый. Тяжёлый. Ему бы раны промыть. Да мазь какую-нибудь. Да перевязать.
-Все сделаем. Все сделаем, - зачастил дед. - Настойка есть целебная. В деревню за знахаркой схожу, поднимет она солдатика вашего.
Выбежал Пётр из бани. И тут же рухнул на землю. В голове снова какой-то гул прошёл. И понял он, что снова в своём времени оказался. Зашёл в избу - собрал нехитрый набор из провизии. Сало, яйца, грибов соленых. А в чугунке, действительно, откуда ни возьмись, картошка вареная. Пётр, уж ничему не удивляясь, понял - дело рук Домового это. Наварил картохи он, пока дед на хуторе был, чтобы было чем солдатиков кормить. А ещё две буханки хлеба на столе лежали. Того хлебушка - военного.
Схватил все это дед, побросал в корзину.
Настойку свою взял, травы лечебные.
И снова в баньку побежал.
В голове вновь гул прошёл, и сразу старик почувствовал, что в другом времени оказался.
Тот же голос его спросил:
-Ты один пришёл?
-Да с кем же ещё мне прийти, сынок?
На ощупь дед пробрался к топчану, зажег керосинку. На топчане лежал парень молодой. Лицо его вроде было знакомо Петру. Но он так волновался, что не мог вспомнить, где он мог видеть этого солдата.
-Зовут тебя как? Служивый?
-Егором мать назвала, - голос раненого был совсем слаб.
-Сейчас, сейчас, - старик осторожно обработал раны парнишки.
«Егор! Егор! Знакомое что-то. Совсем молодой ещё, - отметил про себя старик»
-Я из этих мест, деда. Слыхал про Алексеевку? Оттуда я.
-Слыхал, слыхал. Как не слыхать, - дед сделал примочки из своей настойки ко всем ранам бойца. И дал ему хлмордать и внутрь.
Солдат оказалось пять человек, как и говорила Фёкла. Они поели и поблагодарили деда.
-А может вам и баньку истопить? - предложил дед.
-Нет, старик, спасибо. Немцы дымок заметят. Нам несдобровать.
-Да не увидят. Попарьтесь ребятки! - упрашивал дед.
-Нет, дед. Снесут немцы и баню, и нас, и ты пострадаешь ни за что.
***
Через день, как и обещала, приехала Фёкла. Привёз ее Фёдор. Мужчины сердечно обнялись, хотя только на днях виделись на хуторе.
-Вот пристала старая: «Отвези и отвези к Петьке. Хочу на свежем воздухе силы напитаться». Не смог отказать.
-И правильно, и правильно, - захлопотал Пётр. - Давайте чайку с дороги. Я тут недавно меду в лесу нашёл в старом дереве. Ох и вкусный!
Фёкла пристально, не отрываясь, смотрела на Петра. Он, заметив ее взгляд, незаметно кивнул.
Она кивнула в ответ. Они были, словно два заговорщика.
-Ну вы тут чай гоняйте или ещё чего покрепче, - Фёкла сделала упор на слове «покрепче», и хозяин избы, поняв ее намёк, крякнул и полез за бутылем.
Фёдор довольно заулыбался:
-Вот то дело, а то чай-чай.
-А я в лес пойду, - закончила знахарка и вышла из избы.
-Фёкла, слышь-ка, ты далеко не уходи, - крикнул ей вслед Фёдор.
-Не маленькая, - отозвалась старуха.
Петро понял, что надо Федора отвлекать. Не должен он выйти за порог, пока Фёкла раненого смотреть будет.
-Петь, ну что твой Домовой-то с Банником успокоились? - спросил Фёдор, пока Петро закуску готовил.
Петра обдало жаром. Не оборачиваясь, он сказал:
-Да, все в порядке. Не озоруют больше.
-А чего он тебе шишки подкидывал? Так и не знаешь?
-Нет, - быстро ответил Пётр и перевёл разговор на другую тему.
-Слушай мне Лидия сказала, что твой Гришка должен приехать. Привози его ко мне обязательно!
При упоминании его сына Гриши Фёдор встрепенулся, и разговор плавно потек в другом направлении.
Петро облегченно вздохнул.
Феклы не было почти два часа. Вернулась она уставшая, изможденная. Попросила воды и чего-нибудь перекусить.
-Ну ты и нагулялась! - хохотнул захмелевший изрядно Фёдор.
«Знал бы ты на какую прогулку она ходила! Эх, жаль, нельзя рассказать братке», - пожалел Петро.
Ему не терпелось поговорить со знахаркой. Все расспросить у неё, но соблюдая тайну, он не стал этого делать.
Но вечером перед самым отъездом удалось им все-таки парой слов перекинуться. Фёдор по малой нужде убежал. Остались Фёкла и Петро вдвоём.
-Петька, ещё два дня, и уйдут они. Все хорошо с Егором будет. Быстро на поправку идёт. Настой твой действительно чудодейственный. Да и я ещё сегодня клюкой своей полечила. Ты мне отлей немного настойки-то. На хуторе частенько люди с ранами приходят. Не пулевые ранения, конечно. Но все же, - чуть помолчав, спросила. - Еды-то тебе хватит прокормить их?
-Эх, Фёкла, - глаза деда стали слезиться, - да я бы им такой пир устроил! Такую баню бы затопил! И в избу бы завёл. Чтоб на мягком да чистом выспались. Но нельзя ж! Кормлю их только тем, что не вызовет подозрений. Но сытно им. Не переживай. Кашу варю, картошку. Щи свои знаменитые готовил пару раз. Да пришлось только на сале приготовить. А мог бы и по куску мяса каждому положить. И как мне охота хлеба белого им вдоволь напечь! Чтоб наелись! И с собой взяли. Смотрю я на них, и сердце мое ноет от боли и тоски. Все ли они домой пришли в сорок пятом? Все ли выжили?
Фёкла опустила глаза.
-Вижу, знаешь ты, что не все! Эх! Жизнь! Ладно, Фёкла. Все сделаю. До сих пор не верю, что происходит это со мной. Узнаем мы хоть с тобой, что за Егора спасали?
Фёкла хотела было что-то сказать, но тут они увидели Федора, неуверенной походкой направляющегося к ним.
-Ну что, Фёкла, поехали? - крикнул зычно.
-Запрягай! - ответила знахарка.
В последний вечер перед тем, как уйти бойцам из бани, наварил Петро им картошки вволю, чтобы и с собой забрать хватило. Сала два больших шматка дал. Рыбы вяленой.
Осмотрел Егора и остался доволен. Да и сам парень хорошо себя чувствовал. Мог снова в путь двигаться.
А напоследок все-таки решился Пётр и сунул записку парню в руки, которую заранее написал на свой страх и риск. Но запретов никаких не было на этот счёт от Феклы. А был бы Домовой или Банник против, так не дал бы занести в баню записку.
-Егор, коли жив останешься, приедь на Березовый хутор 25 августа 2002 года.
Найди Федора Крапивина.
Передай записку ему эту. А коли потеряешь, на словах скажи - доставь, мол, меня к брату твоему. Он поймёт и доставит, куда надо. Раньше не приезжай. Бесполезно будет. Прошу тебя. Сделаешь?
-Сделаю, дед. Коли жив буду, обязательно исполню просьбу твою. Спасибо тебе, спас ты меня. Никогда я этого не забуду!
И они горячо обнялись. Петро не сдерживал слез. Четверо других солдат подошли к ним тоже. Все обняли деда…
-Ну все, дед, прощай! Ночью уйдём мы! Даст Бог, ещё свидимся!
-Свидимся, сынки! Свидимся! Победа уж недалече. Немного осталось! - и Петро вышел из бани.
В голове так сильно зашумело, как никогда ранее. И дед понял, что все! Ход закрыт навсегда.
***
А на следующее утро 25 августа к дому подъехала телега Федора.
Петро, ещё только вчера писавший записку для Егора, все сразу понял.
С телеги бодро соскочил старичок чуть постарше самого Петра. Невысокого роста, весь седой. Прищурившись, он посмотрел на Петра, окинул взором баньку. Ни слова не говоря, сразу внутрь зашёл.
Долго его не было.
-Приехал сегодня в пять утра, - почему-то шёпотом начал рассказ Фёдор. - И попросил к тебе отвезти. Чего ему у тебя надо-то? Записку показал. А той записке лет двести.
-Пятьдесят девять, - проговорил Петро.
-Чего? - не понял Фёдор.
-Той записке ровно пятьдесят девять лет.
-Ты откуда знаешь? - недоумевал брат.
В это время Егор, а это был именно он, вышел из бани.
Он вытирал глаза платком.
—Здорово, Егор Андреевич, - Петро вмиг вспомнил этого человека. Это был хирург. Он делал уникальные глазные операции.
Старик подошёл к братьям, в глазах стояли слезы. Он разжал кулак, у него на ладони лежал пожелтевший от времени клочок бумаги.
-Откуда, вы меня знаете? - спросил он у Петра.
-Да кто же вас не знает? Вы - Егор Андреевич Лазарев. Знаменитый на весь край хирург. Да что там на край. На всю страну нашу огромную.
-И я вас знаю, - промолвил Егор. - Но только понять ничего не могу. Почти 60 лет прошло…
-Пятьдесят девять. День в день, - подтвердил Пётр.
-Да! - подтвердил Егор, - но как же такое возможно? - видно было, что старику очень тяжело давалось понимание того, что происходило.
Петру страсть как хотелось его обнять и расцеловать, и он еле себя сдерживал.
Бедный Фёдор вообще ничего не понимал.
Он смотрел на них во все глаза.
-Никаких запретов мне не поступало, а было б нельзя, так не пустили бы вас ко мне. Пойдёмте в хату, все расскажу.
И Петро рассказал все с самого начала и до сегодняшнего дня.
Уже в середине рассказа Егор вскочил и горячо обнял Петра. Он не сдерживал бурных рыданий.
-Так что, Егор Андреевич, только вчера я вас проводил! А сегодня опять ты ко мне пожаловал. Но мы с тобой ещё раз виделись, - хитро подмигнул Петро.
-Как так? Когда же? Не помню я, Петя!
-Двадцать лет назад глаз ты мне оперировал. Стекла полкило достал, - Рассмеялся дед. - Не помнишь? Никто не взялся. А ты взялся. И достал. И глаз мне сохранил.
-Тысячи операций сделал я за свою жизнь. А ту помню, как будто вчера была. Сон мне тогда приснился. Во сне я тебя увидел. Правда не мог понять, при чем тут старик, который меня спас. Но что-то торкнуло меня, что надо операцию сделать, когда тебя с мессивом вместо глаза доставили. И хочешь верь, старик, а хочешь нет. Не я ту операцию делал. Ведь никаких надежд на спасение глаза не было. Моими руками словно кто-то работал.
Старики ещё раз горячо обнялись.
-Признаться честно, и моя настойка не имеет той силы, которая спасла тебя. Руководил нами с Феклой кто-то. Чтобы ты потом тысячам людей глаза спасал. Чтобы видели они мир этот, который вы для них сберегли. А иначе зачем же все это было?
-С Феклой! - вскричал Егор, - Петя! Жива ли спасительница моя?
-Жива. Что ей сделается? - ответил Фёдор. —Поехали. Сейчас же хочу и ей поклониться.
Егор снова растрогался и не мог сдержать слез.
-Сидите. Гутарьте! Привезу я ее сам, - подхватился Фёдор.
-Погодь, записку я ей напишу. А то заартачится ещё, она у нас такая, - засмеялся Петро.
Через три часа в избу вошла Фёкла со своей неизменной клюкой.
Егор кинулся ей навстречу. Обнялись. Долго так стояли, молча. Фёкла, хотя и была помладше Егора, по-матерински гладила его по голове и целовала в макушку. Присели.
-Ждала тебя. Знала, что приедешь.
-Эх, а я не знал, куда еду. Цветами бы тебя осыпал, Фёкла.
-Спасибо, что живой. Не зря мы с Петькой старались.
-Егор, а что ж друзья твои? - спросил Пётр.
-Погибли все, дед. В тот же день и погибли. Один я и дополз до партизан, - Егор опустил голову.
-Выжил ты, Егорка, чтобы тысячи людей краски этого мира видеть могли, небо это видеть могли, солнце, жизнь эту. Не для того ли воевали? - встал старик. И все как по команде поднялись. - Спасибо всем павшим! И все дошедшим до победы. Тебе, Егор, спасибо! Столько людей спас ты на войне и в мирное время! - Петро перевёл дух. Слёзы душили, мешали говорить. Фёкла обняла его, похлопала по спине, подбодрила.
-Спасибо, тебе, Домовой! - продолжил Петр. - И тебе, Банник, спасибо. Вся сила поднялась на защиту земли родной. И людская и потусторонняя.
В сенях громко что-то звякнуло.
Все подались туда. На полу лежала подкова, Бог всесть откуда взявшаяся у Петра, у которого никогда не было лошади.
Татьяна Алимова

[Podvodnik 5372]

КАК ВАСИЛИЙ НАШЁЛ ЖЕНЩИНУ, НЕ ТРЕБУЮЩУЮ ЗАТРАТ

 

- Понимаете, я уже много раз пытался найти женщину в приложениях для знакомств, но это отнимает слишком много времени и сил… Женщинам нужно писать, пытаться их как-то заинтересовать, бить пальцы о клавиатуру, обсуждать их скучные бабские проблемы… Если бы можно было без всего этого, я был бы вам премного благодарен! – сказал Василий. – Можно вообще сделать так, чтобы женщина сама меня выбрала, и это не требовало ни разговоров, ни заучивания шуток из журнала «Максим», ни банальной эрудиции?

- Можно! – пожало плечами существо, состоящее из серого едкого дыма. - Вам сегодня все можно, чего уж там. Вы же для этого меня и вызвали.
- Хорошо. Тогда еще запишите, пожалуйста, что деньги я на нее тратить не собираюсь. Даже чуть-чуть. Чтобы без этих вот походов по кофейням, никаких медовиков за мой счет, которые еще неизвестно, окупятся ли. Чтобы мне не пришлось надевать рубашку, втягивать живот, производить впечатление… Чтобы она сразу тащила меня к себе домой. Такое возможно?

У серого существа в руке появилось подобие блокнота и ручки. Он внимательно, с видом услужливого официанта записал заказ и кивнул головой.

- Я же говорю, все, что угодно. Что-то еще?
- Ну… чтобы она ничего не требовала в материальном плане, конечно же. А то знаете, наши женщины вечно требуют себе каких-то айфонов, бриллиантов, шуб… А,я, конечно, не дарил ни разу, но мужики рассказывали. Только бескорыстная любовь за так, ни нотки меркантильности, как у европеек там, или филиппинок. Я вообще диву даюсь, заграницей женщины спокойно работают, а мужья дома сидят, и никто им слова не говорит. А у нас сразу обидные ярлыки привешивают «на шее у бабы сидит». Вот без этого давайте.
- Будет сделано! – пожало плечами существо. – Но вы, Василий, что-то скромничаете, словно не демона вызвали, а пришли в бюро знакомств. Таких женщин в России и без всякого волшебства полно, а у вас уникальные возможности. Что же вы ими не пользуетесь?
- Ну ладно. Чтобы домовитая еще была! – загибал пальцы Василий. – Шуршала по хозяйству, кормила вкусно, убирала, и чтобы в голову ей не пришло требовать всю эту бабскую хоботню от меня – это раз. Чтобы никогда не выносила мозг, подходила всегда с лаской, радовалась, глядя на меня – это два. И чтобы не хотела от меня никаких детей – это три. Это очень важное условие, все же знают, что дети нужны женщинам. Мне они совсем не нужны. Пожалуй, всё.
- Скромненько как-то… - состоящее из серого дыма существо помотало головой и еще раз обратилось к Василию. – Я, конечно, не вправе вам советовать, но может, вы выберете внешность? Просто таких женщин, как вы описали, вы и сейчас можете встретить немало, многие мужчины так и делают. Только эти женщины будут не очень красивые и намного старше, а вам, наверное, студенточку встретить хочется?
- Да, да, студенточку! – Василий аж подпрыгнул от радости, что не упустил самое главное. А то мало ли что. Высокую, красивую, стройную, с нежной, словно персик, кожей. Но при этом добрую, жалостливую, в большим сердцем. А то современные девицы измельчали, сами знаете…
- Конечно, знаю! – сказало существо. И Василию даже на секунду показалось, что оно недобро улыбается. Хотя как может улыбаться дым. Впрочем, это было совершенно не важно. Скоро он встретит ту самую. Точнее, она встретит его, приведет домой, и…

Василий сладострастно зажмурил глаза. А очнулся вдруг в снегу на какой-то незнакомой помойке. Рядом с ним валялась оболочка от сосиски и рыбий остов. Нестерпимо болел бок. Все вокруг казалось огромным и непривычным. И только молодой женский смех, нежным колокольчиком разливающийся по двору, по-прежнему казался завораживающим.

- Настя, смотри какой милый котик! Бедненький, собаки обидели, наверное! Я возьму его домой! Буду заботиться, гладить, кормить!
- Доброе у тебя сердце, Анечка! – откликнулся второй женский голос, какой-то более жесткий и неприятный. – Вот увидела животное, и сразу домой несешь. А оно тебе надо? А если он орать по весне начнет? Котят делать захочет…
- Не начнет, я его к ветеринару отведу. – Иди-ка сюда, малыш...
Цепкие женские ручки крепко прижимали котика к себе. Василий хотел закричать, но из его рта раздавалось только жалобное мяуканье…

Инет.

[Pzm76 19606]

Пенсионер-сосед по гаражу рассказал. Еду тихонечко на дачу на своем стареньком жигуленке. Сзади как засигналят, иномарка торопится куда-то, а там развязка узкая — не обгонишь, а за ними ещё иномарка-джип здоровый. Я прижался, потише еду, чтоб обогнали. Обогнали и тормозят резко передо мной. Думаю, что привязались, ну еду тихо, как могу так и еду. В общем, и я по тормозам. Только тронулись. Они опять тормозят, а сзади ещё этот джип подпирает. Беда прямо. Взяли в коробочку, издеваются. Только этот джипИСТ резко рванул, обогнал нас. Ну, слава богу, хоть один угнал. Так нет. Он начал точно так же тормозить уже перед той иномаркой, которая меня замучила. Я, конечно, отстал, а эти на джипе ещё долго так раскачивали моего обидчика прямо на моих глазах. Пока я за ними тащился тихонечко. В итоге мои обидчики встали на обочине. А джип — мой спаситель отъехал и ждал, пока я не проехал мимо обидчиков. Проезжаю мимо них, а они отвернулись... Я вот думаю, что если за меня вступились эти на джипе, так значит есть нормальные люди. Хоть и на джипах ездят, а то ездишь и шарахаешься от них, а оно видишь как обернулось. 

[Podvodnik 5372]

Лапка

Сергей понуро брёл домой, низко опустив голову. Душа была пуста, а глаза ничего не видели, не замечали вокруг. Только одно большое горе, всеобъемлющее, бесконечное. Ноги не хотели идти в квартиру, где уже не было счастья, где не было ЕЁ, а значит, не было ничего.

Впервые он встретился с Леной в детском садике. Тогда, двадцать два года назад, перепуганные глаза мальчика оттого, что мама ушла, вдруг встретились с зарёванными и не менее перепуганными глазами девочки. А уже через минуту двое малышей крепко держались за руки, их страх, если и не прошёл совсем, то из огромного и ужасного превратился в совсем маленький.

С тех пор Лена и Сергей практически не расставались: вместе были в детском саду, учились в школе в одном классе и сидели за одной партой, вместе поступили в институт, окончили, вернулись в родной город и наконец-то поженились.

У Лены с детства была привычка: при сильном волнении класть руку Сергею на локоть, плечо, колено, в зависимости от обстоятельств. За все эти годы Сергей настолько привык к этим лёгким прикосновениям… они стали частью его самого…
И вот десять дней назад всё это закончилось… навсегда. НАВСЕГДА!!! Какой-то пьяный водитель сбил его Лену на пешеходном переходе, ведущем к женской консультации. Они умерли мгновенно, Лена и их не родившийся малыш, они даже не успели узнать кто это — мальчик или девочка.

Сергей застонал и упал на ближайшую скамейку, обхватив голову руками. Как ему жить теперь без Лены? Зачем? ЗАЧЕМ?!!

Эту неделю каждый его день начинался одинаково, впрочем, как и заканчивался… Утром Сергей ехал на кладбище, сидел на могиле Лены, пока солнце не склонялось к горизонту, а затем медленно шёл домой пешком. Придя в опустевшую квартиру, Сергей, молча, выпивал бутылку водки и забывался тяжёлым пьяным сном. Родители, друзья, коллеги по работе (где ему оформили отпуск) старались как-то вернуть Сергея к жизни, но у них ничего не получалось. Наверное, потому, что сам Сергей этого не хотел.

Вдруг мужчина почувствовал лёгкое прикосновение к ноге. Сергей вздрогнул и замер, боясь убрать закрывавшие лицо руки. Прикосновение повторилось. Оно было очень робкое, едва ощутимое, но вполне реальное. Сергей медленно отвёл руки. Его глаза тут же встретились с другими глазами, смотрящими снизу вверх. В этом чужом взгляде было столько боли и тоски, что Сергею понадобилось некоторое время, чтобы освободиться от его гипнотического плена и рассмотреть, что перед ним стоит худой, весь в проплешинах щенок неизвестной породы.
Пока человек соображал — что к чему, маленькая лапка поднялась и снова осторожно дотронулась до колена. Маленькие карие глазки с большими чёрными зрачками продолжали неотрывно смотреть в глаза человеку. Только теперь помимо боли и тоски в них вдруг робко вспыхнул крошечный огонёк надежды.

Именно этот огонёк и поразил Сергея больше всего. Пёсик был очень худой и совсем больной. Даже ему, человеку абсолютно не разбирающемуся в собаках, вдруг чётко стало ясно, что этот щенок — уже не жилец. Но едва уловимый огонёк в его глазах, говорил, что пёсик всё ещё надеется. Надеется уйти от смерти. И Сергей, вдруг, впервые позабыв о своей боли, протянул руку и погладил несчастного, грязного и больного щенка. Огонёк в глазах собаки усилился и с каждым прикосновением руки человека он разгорался всё сильнее и сильнее. Сергей вдруг понял, что не может, не имеет права убить этот огонёк.

Так в его жизни появился Лапка.

Теперь уже не скажешь: кто кого спас. Человек собаку или собака человека. Сергей неделю вместе с ветврачами отчаянно боролся за жизнь щенка. И странное дело, за всё это время молодой мужчина ни разу не вспомнил о Лене. Он завязал со спиртным, привёл в порядок себя и квартиру, носил щенка на капельницы, уколы. А щенок тихонько лежал на подстилке и даже не скулил.

— Эй, друг, ты не сдавайся! Не сдавайся, слышишь! — просил Сергей щенка.

Он постоянно заглядывал пёсику в глаза, чтобы увидеть и убедиться, что тот огонёк надежды в собачьих глазах ещё живой.

Они победили, щенок выжил и теперь быстро шёл на поправку. Это был очень странный щенок. Странный в том смысле, что пёсик никогда не гавкал. Если он чего-то хотел, то тихо подходил к Сергею и аккуратно трогал его за ногу своей передней лапкой. Поэтому и имя получил — Лапка.

Лапка вырос в большого пса неизвестной породы, потому как намешано там было немало собачьих кровей. Теперь Сергей с Лапкой были неразлучны, даже на работу ходили вместе. Пёс всегда тихо лежал под столом у ног Сергея, и если чего хотел, то аккуратно трогал своей лапкой ногу хозяина. Сотрудники не противились такому соседству. Во-первых, Лапка был очень воспитанным псом; во-вторых, он всегда был чистым и безупречно вычесанным; а в-третьих, все вдруг поняли, что для Сергея — это не просто любимая собака, это нечто гораздо большее, что невозможно объяснить. Почему-то всем казалось, что стоит этих двоих разлучить и, неизвестно, как там насчёт пса, но человек погибнет точно.

Люди даже не подозревали, как они близки к истине. Если бы в тот вечер, когда Сергей потерянный и раздавленный сидел на лавочке, щенок бы подошёл и затявкал или жалобно заскулил, скорее всего, он бы остался просто незамеченным. Но пёсик дотронулся до колена мужчины лапкой, не ткнулся носом или лбом, это совсем другие прикосновения, а лапкой… Так всегда делала Лена… Именно это, такое привычное и до боли родное прикосновение, и вернуло Сергея в реальный мир.

Лапка и Сергей прожили вместе четырнадцать счастливых лет. Да-да, именно счастливых (ведь для каждого понятие о счастье разное). Сергей больше не женился (однолюб), но нисколько от этого не страдал. Ведь у него был Лапка! Лапка, который понимал его без слов; Лапка, который так забавно играл мячиком; Лапка, который вместе с ним смотрел телевизор, и если передача ему не нравилась, аккуратно трогал хозяина своей лапой и смешно кривил морду; Лапка — идеальный товарищ во всех походах и во время рыбалки. Сколько они вместе объездили и обходили тихих прекрасных уголков природы. Река, костёр, звёзды. Разве можно передать словами все те мысли и чувства, которые испытывали человек и собака, находясь в тесном единении с природой? Нет, таких слов просто нет в человеческом лексиконе. И главное, Лапка, по-прежнему, никогда не лаял, а обращал на себя внимание хозяина исключительно посредством прикосновения лапы.

Как же несправедливо, что собачий век так короток! Лапка тихо ушёл на радугу, в последний раз положив свою лапу на колено любимого хозяина. В угасающем взгляде не было ни сожаления, ни боли, Лапка смотрел спокойно, понимая и принимая неизбежное. И только в самое последнее мгновение Сергею вдруг показалось, что в глазах собаки вспыхнул какой-то ободряющий огонёк, как будто Лапка говорил: «Не грусти, это не надолго. Мы встретимся, непременно встретимся».
Похоронив Лапку, Сергей дал себе слово больше никогда не заводить другую собаку. Нет, он не сломался, как после смерти Лены. На то время ему было почти сорок лет, и он твёрдо знал: чего хочет, а чего не хочет в этой жизни. И потекли дни за днями третьего этапа жизни Сергея, жизни уже без Лапки.

Конечно, вначале он очень сильно горевал, потом душащая боль медленно переросла в тянущую, свернулась где-то клубком под сердцем и затаилась.
В те выходные Сергей решил поехать на рыбалку с ночёвкой, как они частенько делали с Лапкой, когда было тепло. Приехал на любимое тихое и безлюдное место, поставил небольшую палатку. Долго сидел у ночного костра, вспоминая, как они вот также сидели вдвоём. А потом тяжело вздохнул и лёг спать.
Сергей проснулся посреди ночи от чьего-то прикосновения к лицу. Так всегда будил его Лапка. Прикосновение было настолько явное, что человек включил фонарик, освещая палатку. Естественно, никого там не было. Это ощущение — прикосновения любимой лапы во сне — растеребили душу, боль стремительно раскручивалась из своего притаенного клубка. Сергей выбрался из палатки, подошёл к берегу реки и закурил, по щекам тихо скатывались слёзы.
— Лапка… — тяжело выдохнул Сергей.
Вдруг в ночной тишине раздался противный скрип, и через мгновение огромная старая ель упала прямо на стоящую палатку.
— Лапка! — вскрикнул поражённый мужчина, вскинув голову к небу. — Ты даже оттуда меня охраняешь! Спасибо тебе, Лапка! Если бы ты только знал, как мне плохо и одиноко без тебя! Ты слышишь меня, Лапка!
***
Прошёл год.
Лето было ужасно жаркое. Солнце светило так, будто хотело сжечь всё живое на Земле, ветер лениво шевелил поникшую листву деревьев, обдавая раскалённым воздухом прохожих. Возвращаясь с работы, Сергей остановился у киоска с мороженным. Купил стаканчик и отошёл в тень дерева. Он стоял, ел мороженное и наблюдал за дерущимися из-за куска мякиша воробьями. Вдруг кто-то сзади знакомо дотронулся до его голени. Сергей резко обернулся. Рядом сидел лохматый пёсик с репейником за левым ухом и весело смотрел Сергею в глаза.
— Тебе чего? — спросил мужчина.

Пёсик поднял переднюю лапку и снова легонько коснулся ноги Сергея, склонил голову на бок, показывая на мороженное. Сердце человека на мгновенье замерло, а потом бешено заколотилось.

— Лапка? — полувопросительно, полуутвердительно произнёс Сергей.

Пёсик ещё раз дотронулся до человека лапкой, и потянулся изо всех сил своей мордочкой к лицу, знакомый огонёк блеснул в собачьих глазах.

— Лапка, ты вернулся! — громко закричал Сергей и, подхватив пёсика, прижал к себе.

Они и сейчас счастливо живут вместе: Сергей и Лапка. И хотя новый Лапка внешне совсем не похож на первоначального Лапку, но Сергей знает точно: это его настоящий и единственный Лапка. Просто пёс не захотел больше ждать подходящего внешнего вида, он был уверен, что любимый хозяин узнает его в любом обличии! А как же иначе? Ведь первоначально самого Лапку к Сергею послала та, которую мужчина очень любил с детства — Лена.

©️ Виктория Талимончук
 

[Podvodnik 5372]

СМЕШНОЙ ТЫ, ПАПА!

 

— Папа, какая самая маленькая вещь в мире?
— Жизнь человеческая, малыш. Только начнешь жить, и уже старик.
— Да, а физичка сказала, что электрон… А что длиннее всего на свете?…
— Жизнь человеческая. Успеваешь сделать столько ошибок, что и правнуки не могут исправить.
— Географичка говорила – экватор. Обманывала, что ли?... Пап, а пап, что дороже всего ценится?
— Жизнь человеческая.
— Точно! Мы это по литературе проходили. А что тогда самое дешевое?
— Жизнь человеческая, малыш. На гроши её разменивают, а то и вовсе даром отдают.
— На истории нам сказали, что труд рабов, папа! Ты, наверное, забыл? Ну ничего, назови лучше самую сложную теорему.
— Жизнь человеческая, сын. Каждый день с утра до вечера доказываешь что-то себе и другим.
— Нет, нет, нет! Это теорема Ферма, нам математичка рассказывала! Смешной ты, папа. А простейшую клетку знаешь?
— Жизнь человеческая. Нет в ней окон с решетками, нет дверей с хитроумными замками, нет недремлющего стражника, но и выхода тоже частенько нет.
— Да я из биологии спрашиваю! Потому что в учебнике написано, что… Ну тебя, папка! Чего ты смеешься?... А правда, Эйнштейн умнее всех?
— Умнее всех тот, кто позже всех родился.
— А правда, Поддубный был сильнее всех?
— Сильнее всех тот, кто знает языки своих врагов.
— А кто самая красивая?
— Самая красивая та, которая никогда не смотрится в зеркало.
— А самый добрый – это который всех жалеет?
— Самый добрый, малыш, не жалеет себя.
— Папочка, как интересно! Мама говорит, что ты всегда прав…
— Нет, конечно.
— А кто же тогда?
— Ты.
— Почему, папа?
— Ты прав, потому что моложе. Запомни это.
— Ой, как здорово!
— А теперь спи, уже поздно. Мама будет ругаться, если увидит, что ты ещё не спишь...

Александр Щёголев

[Pzm76 19606]

[Podvodnik 5372]

Я – мастер тату, вгоняю людям под кожу краску, вырисовывая самые разные изображения. Работаю с удовольствием – в маленьком салоне почти в самом центре Москвы. «Мы не делаем наколок, мы делаем настоящие шедевры» – наш рекламный слоган. Большинство посетителей – девушки приятной наружности, все они хотят усилить свою сексапильность, нарисовав на ягодицах, лопатках, в зоне пупка или на лодыжке пантеру, розу, скорпиона. Чаще всего решение сделать татуировку принимают осознанно.
Совсем другое кино – отчаявшиеся домохозяйки, мы уже подумываем ввести ради них должность штатного психолога. С этими работать сложно – сначала плачут, рассказывая, что муж перестал обращать на них внимание, затем излагают историю всей своей жизни. В девяноста процентах случаев так и уходят ни с чем.
Есть и молодые пары, которые сначала увековечивают на своих телах имена друг друга, а спустя год-два приходят поодиночке их сводить.
И, конечно же, байкеры – куда же без них.
Родители считают, что я занимаюсь странным делом для человека, окончившего архитектурный вуз. Бабушка плюётся и называет меня маргиналом. Моей девушке в целом всё равно, главное, чтобы зарабатывал достаточно для походов в ночные клубы. Честно говоря, денег вполне хватает сразу на нескольких девушек, чем я часто пользуюсь.
А недавно к нам в салон зашёл совсем нетипичный посетитель – дедушка лет восьмидесяти. Сначала подумали, что он перепутал нас с соседней аптекой, хотя вывеску на двери сложно не заметить. Он остановился и несколько минут пристально всматривался в картинки на стенах. Глядя на него, я вдруг подумал, что хотел бы выглядеть так же в его возрасте: он совершенно не вызывал жалости, которую часто чувствуешь при виде стариков. От него не пахло нафталином, одет был опрятно и аккуратно.
Старик снял пальто, подсел к нам с напарником и твёрдо произнёс:
– Мне нужно навести наколку.
Только мы приготовились отбарабанить дежурный слоган салона, как дедушка закатал рукав рубашки и показал левую руку, на которой был наколот шестизначный номер.
– Это очень дорогая для меня вещь. Сможешь не испортить? – сурово посмотрев на меня, произнёс старик.
– Постараюсь, – замешкавшись, ответил я.
Тут свои пять копеек решил вставить Пашка, мой сменщик и неизменный напарник:
– Кажется, такой номер давали в концлагерях.
– Прикуси язык, – шепнул я.
– Да пусть. Это хорошо, что знает, – оборвал меня старик.
– Тогда зачем вам такая память? Может, лучше свести? – никак не мог успокоиться Пашка.
Повисла пауза. Я боялся взглянуть на старика, мне казалось, что такой вопрос задавать как минимум бестактно.
– Нет. Не хочу, – недружелюбно ответил он.
Разговор явно не клеился. Я встал, пододвинул клиентское кресло и попросил дедушку пересесть. Он исполнил мою просьбу, затем снова закатал рукав и положил руку на стол. Я стал настраивать лампу – свет упал на татуировку. Обычно работаю в перчатках, а тут мне до жути захотелось дотронуться до цифр голыми пальцами. Пробежала мысль: а смогу ли, вообще?
Я не решался дотронуться. Противно? Странно? Чувства были смешанные, сам себя не понимал. «Я же не фашист, не буду наводить эти цифры», – говорил внутренний голос. Пока вытаскивал всё необходимое, задумался: а чем тогда кололи? Какие были инструменты? Их раскаляли на огне? Совсем ничего об этом не знаю. Одна мысль опережала другую, и я неожиданно выдал:
– Кололи под наркозом? Обезболивали?
Старик с ухмылкой ответил:
– Ага. Ещё рюмочку шнапса и шоколадку давали.
– Шутите? Смешного мало. Откуда мне знать? – с обидой ответил я.
– А ты губы вареником не делай, – смягчившись, ответил старик. – Просто удивляюсь, что ничего вам не надо. Мы-то о вас думали, мечтали. А вам и неинтересно совсем, как это было.
– Было бы неинтересно, не спрашивал бы.
Продолжая подготовку, я пересилил страх и стал водить пальцем по татуировке, прощупывать кожу. Это важный момент – понимаешь, насколько грубая или, наоборот, тонкая кожа в том месте, где нужно вводить иглу. Я не мог сосредоточиться. Комбинация цифр постоянно лезла в сознание: 180560. Видимо, у меня было испуганное лицо, поэтому старик спросил:
– Хочешь знать, как это было?
– Хочу. Правда, хочу.
Он откашлялся, помолчал. Затем, глядя в сторону, заговорил:
– Я попал в Аушвиц-Биркенау в июле сорок четвёртого. Мне было четырнадцать. Настоящий еврейский ребёнок – никчёмный, не приспособленный к жизни. Мама решала за меня всё: что и когда есть, какой свитер надеть. До войны я был толстым, это было заметно даже в лагере. Один из немцев сказал, что меня убивать не стоит, смогу долго пропахать, жира хватит на несколько месяцев.
Больше всего я боялся провиниться – тогда бы меня загнали в камеру пыток. Это такой вертикальный бетонный пенал, чтобы протиснуться туда, нужно было пройти через узкую дверь. Даже самый худой взрослый мог находиться там только стоя. Там многие умирали, я бы точно не выдержал. Постоянно представлял жуткую картину: пытаюсь протиснуться в эту дверь, а немцы смеются и, упираясь сапогом мне в лицо, проталкивают внутрь.
Старик ненадолго замолчал, будто вспоминал какие-то детали, а может быть, думал о том, способны ли мы с напарником вообще понять его слова. Временами я забывал, что Пашка сидит рядом, мне казалось, что всё рассказывалось только для меня.
– Со мной в лагере была только мама, отца забрали уже давно, и мы могли только предполагать, что с ним. В сентябре мне исполнилось пятнадцать, и именно в день рождения сделали вот эту наколку. У каждого узника был такой номер. Я плакал от боли, обиды, страха – евреям по Закону вообще нельзя уродовать тело какими-либо изображениями, об этом мне рассказывал дедушка. А ещё он говорил, что любого, кто обидит еврея, Бог сильно накажет. А ведь я верил, фантазировал, как сильно все они будут мучиться, что всё им вернётся в десятикратном размере. Представлял, как их лица будут изуродованы татуировками, и даже получал от этого удовольствие.
Несмотря на моё настроение, мама попросила меня пройти по бараку и благословить всех на долгую жизнь: у нас считается, что именинник обладает особым даром, особым счастьем. Я подходил к каждому, все старались сделать радостные лица, ведь у меня был праздник. Иногда мне даже кажется, что я спас многих тем, что искренне просил у Бога вызволения для них.
Дойдя до угла барака, увидел девочку. Тогда мне сложно было определить, сколько ей лет, не слишком-то в этом разбирался. Она усердно пыталась стереть с запястья свой номер – тёрла землёй и грязной тряпкой. Рука была в крови от свежих уколов татуировочной иглы.
– Что ты делаешь? – воскликнул я. – Ты же умрёшь от заражения крови!
У нас в семье много поколений медиков, поэтому я понимал, о чём говорил.
– Ну и что? Лучше сдохнуть, чем быть таким уродом, – продолжая тереть, ответила она.
– Какой же ты урод? Ты очень красивая, – неожиданно для себя выпалил я.
Эти слова прозвучали очень нелепо в устах такого неуклюжего толстого парня.
А ведь она действительно была очень мила. До этого момента я никогда не задумывался о том, какой должна быть красивая девочка. Мне всегда казалось, что моя жена будет точно такой же, как мама – милая, добрая, всегда любящая отца. До войны мама была слегка полновата, маленького роста, с округлым носом, прямыми каштановыми волосами. У этой девочки была совсем другая внешность: рыжие кудрявые волосы, тонкая шея, тонкие черты лица, вздёрнутый нос и зелёные глаза. Обратил внимание на её длинные белые пальцы, они были просто созданы для пианино.
Я подсел к ней, и мы вместе стали рисовать на земле. Она знала, что у меня сегодня праздник, я чувствовал, что со мной ей не так одиноко. Несмотря на неразговорчивость, мне всё же удалось кое-что выспросить. Её звали Симона, ей шёл пятнадцатый год. В бараке у неё никого не было – родителей немцы забрали несколько месяцев назад как переводчиков, оставив Симу с бабушкой, которая вскоре умерла.
С того дня мы стали тянуться друг к другу. По крайней мере, мне так казалось. Сима была скрытной, возможно, так проявлялась защитная реакция. Порой я подумывал больше к ней не подходить: пусть бы посидела в одиночестве и поняла, нужна ей моя поддержка или нет.
Всё изменилось, когда Сима заболела, у неё началась горячка. Я сидел рядом и молился, вспоминая всё, чему меня учил дед: как правильно обращаться к Богу, как давать Ему обещания. И тогда я пообещал Небесам, что если она выживет, я стану для неё всем – братом, мужем, отцом, всеми теми, кого у неё отняла война. Приму любую роль, какую она сама для меня выберет. Я был готов убить любого, кто хоть как-то обидит мою Симону. Я был никто по сравнению с ней, умной, талантливой, неземной.
Она выжила. Из нашего барака почти все выжили, нас спасли в конце января сорок пятого. Не буду рассказывать об ужасах, всю жизнь стараюсь забыть их. Хочется помнить только минуты счастья, ведь они тоже были.
Мы стали жить одной семьёй: я, мама и наша Сима. Конечно, мы были как брат с сестрой, о другом сначала не могло быть и речи. Но внутренне я знал, что когда-нибудь мы обязательно поженимся.
Мама умерла, когда нам было восемнадцать – она заболела туберкулёзом ещё до лагеря. Спустя два года мы с Симой поженились. На свадьбе не было никого, кроме нас и раввина, который заключил наш брак перед Богом в подсобном помещении одного из городских складов Кракова.
Какое-то время мы ещё пытались найти родителей Симы, но безрезультатно. Создали хорошую семью, родили троих детей. Все трудности, а их было много, переносили вместе, сообща. Вечерами она играла для меня на пианино. В эти минуты не было на свете людей счастливее. Только в одном Сима подвела меня – ушла первой, шесть лет назад.
Сегодня мой день рождения – тот самый день, когда мне и ей сделали наколки. И в память о жизни, которую мы прожили вместе, я хочу навести этот номер, чтобы он был ярче. Чтобы не стёрся.
Он закончил. А мы молчали. Я не знал, что сказать и уместно ли говорить что-либо. Сделал то, что должен был, – навёл номер. Ещё никогда я так не старался сделать татуировку.
Ни о каких деньгах за работу, конечно же, не могло быть и речи. Я первый раз был благодарен посетителю просто за то, что он пришёл, за то, что в какой-то степени открыл мне и моему напарнику глаза на жизнь. Я впервые задумался о том, что вторая половинка – это не просто красивое тело и лицо, а человек, с которым придётся прожить до конца.
Вечером, убирая инструменты в ящик, я вдруг снова вспомнил эти шесть цифр, они частично совпадали с датой рождения моего отца. Я снял трубку и позвонил ему. Просто захотелось услышать его голос.
©Из сети